А однажды Чумбока, позабывши, что он теперь рабочий у хозяев, присел отдохнуть. Вдруг долговязый айн, тот самый, что так ругал японцев, который еще вчера, казалось бы, сочувственно слушал старика, подскочил к гольду с поднятой палкой.

— Ты что ленишься?! — закричал он как можно громче, в то же время поглядывая в сторону домика с высокой травяной крышей.

Чумбока не понимал, на каком он языке кричит, на айнском или на японском, но смысл очевиден. Айн собирался ударить Чумбоку и желал, чтобы японцы это увидели и услышали.

«Какой, оказывается, этот парень!» — подумал Чумбока и, невольно вскочив, сразу взялся за работу.

«А я-то еще думал, глядя на него, что вот, мол, какой здоровый и умный парень — крепкий и смелый». И в этот миг Чумбока все же получил от айна палкой по спине.

— Как ты смеешь лениться?! — орал айн. — Или хозяйский рис даром хочешь кушать?

Японцы, слыша его отчаянные крики, выглядывали из окон. Этого-то и надо было айну. Он еще покричал некоторое время. Вскоре японцы скрылись. Айн прошелся по берегу, а через некоторое время, вернувшись к Чумбоке, заговорил с ним по-гиляцки, улыбаясь виновато:

— Послушай-ка...

— Поди к черту! — вспылил Чумбока. — Уйди, а то я тебя сам ударю. — И парень замахнулся жирной треской.

— Ну, ну, потише, потише, — уклонился айн.

«Какие, однако, среди этих айнов есть подлецы, — думал Чумбока, прогнавши прочь парня с палкой. — А мне еще он так нравился».

Вечером старик многое объяснил гольду.

— Когда японцы рядом, мы боимся их. Даже думать боимся о том, чего нам хочется. Сразу думаем другое. Не так, как сами хотим. Японское думаем, не свое. Мы несчастные люди. Вот этот парень, который тебя ударил сегодня, он сам боится. Японец его поставил посмотреть за рабочими.

— Дурак, — сказал Чумбока, — зачем соглашался?

— Японец его выбрал как самого сильного. Самого сильного японец всегда покормит получше и назовет себе другом... Японец хитрый. Японский надсмотрщик есть над нами. Но он сам все время не хочет следить за нами. Поэтому ставит вместо себя кого-нибудь из нас и велит бить тех, кто ленится. За это обещает подарки. И грозит: если будешь плохо смотреть, тогда побьем самого. Если у нас есть сильный человек, обязательно должен быть за японца. Если за японца не будет сильный, то его обязательно убьют. Дуракам и слабым разрешается ругать японцев. Вот поэтому тот парень тебя ударил.

— Все-таки он очень сильно хватил меня, так что на спине я до сих пор полосы чувствую, как зверь зубом провел.

— Конечно! — ответил старик спокойно. — При японце приходится своих бить.

— Мог бы не так сильно меня ударить! — воскликнул Чумбока. — Он бы мог мне сказать потихоньку: «Покричи-покричи, будто, тебе больно», — я бы так заорал, что японец был бы доволен.

— Нет, мы так не умеем. Мы — глупые.

Старик опять стал жаловаться на японцев:

— Ты знаешь, они нас сильно пугают, что когда-нибудь всех убьют. Они, когда к себе уходят на зиму, нам так говорят: «Если к вам придут чужеземцы, вы должны им противиться, а то мы летом отберем у вас всех жен. А если, говорят, вы им будете помогать, тогда всем перережем горло». Так пугают...

Старик заплакал.

«Это что за народ такой?! — с возмущением подумал Чумбока, слушая айна. — Зачем так терпят?»

— Да, мы такие, — как бы отвечая на его мысли, сказал старик. — Ничего поделать не можем. Нас мало, мы слабые. Они с нами делают, что хотят. А мы сидим и ждем.

— Так и будете ждать?

— Так и будем.

— А что тебе самому хочется?

— Что мне хочется? — Старик вдруг приободрился, глаза его сверкнули воинственно. — Мне хочется, — сказал он, улыбнувшись, — всех японцев убить.

— А-на-на! — удивился Чумбока такой воинственности волосатого деда.

— Да, да, хорошо бы большую пушку. И сабли. Острые-острые, как зубы у касатки. И всех рубить и стрелять. Вот тогда айны будут смелые.

Тут старик, видимо устрашившись своих воинственных мечтаний, тревожно поглядел по сторонам. Он опять сник и повесил голову.

— Да-а, — протянул он, — а пока японцы рядом, мы стараемся показывать, что мы их друзья. За это на нас нельзя обижаться. И мы громко не смеем сказать, что хотим их убить.

Однажды толстый молодой надсмотрщик с мешками под глазами подошел к Чумбоке. Кто-то из айнов донес ему, что он ругал хозяев.

Японец, ласково улыбаясь, ткнул его палкой в живот, а потом ударил по ногам. Тут уж Чумбока не выдержал. Он схватил на морском берегу камень и, размахнувшись, ударил японца в лоб. Тот упал, вытянув свои желтые ноги с подвязанными красными подошвами.

— Вот как надо! — воскликнул Чумбока. — Чистый народ! Делают красивые картинки и себе зад моют, а людей губят и голодом морят!

К парню подошел старик айн и поманил его под обрыв.

— Беги скорей, пока все спят, — сказал он. — А то он очнется и молодые, чтобы выслужиться перед японцами, тебя схватят и выдадут.

— Как?! — оторопел Чумбока. Он начинал соображать, что наделал. — Куда бежать?! Ногами?!

— Нет, на лодке. Только знаешь, я тебе лодки дать не могу, я боюсь. — Старик метнул вправо и влево острые взгляды, и потом его черные большие глаза снова остановились на Чумбоке. — Давай вот так сделаем, будто бы ты украдешь у меня лодку и убежишь. Там и весла и парус. Мне не жалко. Ты не думай, что мы такой плохой народ и даже противиться не умеем. Нет, мы, старые люди, помним то время, когда тут японцев не было и мы были свободны. И умеем противиться, как бы нас ни пугали! Не молодые! Бери! Ну, торопись, торопись... Да, когда ты убежишь и будешь далеко, я стану кричать, что ты украл мою лодку. И тогда пойдем за тобой в погоню. А ты спеши. Мне тоже придется гнаться за тобой... Если догоним, я должен буду сам убить тебя. А сейчас забеги ко мне в дом, я там тебе оставлю юколы и все, что надо в дорогу. Все будет лежать у двери, чтобы ты мог украсть, а я убегу.

Чумбока сделал все так, как велел ему старик. Он нашел в доме сушеную рыбу, две снасти и копье, а в лодке — сеть и весла.

Пока японцы спали послеобеденным сном, он уж обогнул два мыса, две сопки, выдающиеся в море, и миновал соседнюю опустевшую рыбалку, с раскрытыми сараями и перевернутыми чанами, между которыми бродили лохматые линяющие ездовые собаки.

Чумбока ехал весь день и всю ночь, пробираясь на восток, и, только обогнув оконечность острова, немного успокоился.

Чумбока остановился в одной из прибрежных юрт у орочен. На нарах лежал седой старик. Чумбока с удивлением смотрел на его длинное тело. Хотелось бы посмотреть, как такой человек встанет, придется ли ему сгибать голову под низким потолком.

Юрта была крепкая, бревенчатая. Около больного сидели молодая ороченка, старуха с трубкой и белобрысый парень.

— Эй, старик, я лоча видел! — с горячностью подбежал к нему Чумбока.

— Кто это говорит? — не подымаясь, спросил старик.

Чумбока рассказал, что он с Мангму.

— Раньше наш дедушка Василий со своими товарищами жил на теплой стороне острова. Они ждали, когда придет их корабль, — рассказывали орочены. — Потом товарищи его умерли. Дедушка пришел сюда. Здесь женился.

«Жаль, что за Василием не пришел русский корабль с пушками, — думал Чумбока. — Все радовались, если бы Микола Сандреич гонял скупщиков рыбы и разбил бы их амбары из своих пушек».

— Дай книгу, — тихо попросил Василий. — О господи! — застонал он и почувствовал, что перевернуться на другой бок у него уже не хватит сил.

Стар и слаб... Он попросил книгу, но тут же забыл о ней. Последнее время Василий не спал ночами. Жена его, старая ороченка Анапуха, сидела в углу, курила трубку.

Василий задремал... Ему приснилось, что он малым ребенком в рубашонке играет на улице родного села. Братцы и сестричка. Отцов дом. Ивы над тихой речушкой, пруд, поля ржи. Соломенная крыша, плесень и грибы на бревнах... Корова мычит, это ясно слышит Василий, Мать... мать идет, зовет... манит к себе...