Хозяин лежал на кровати и громко храпел. Я подошел и заметил, что его кожа посинела и облазила в нескольких местах. Я подобрался ближе и увидел прижатое к нему маленькое тело. Я убрал одеяло в сторону и увидел Анамику, ее глаза блестели, были огромными, она смотрела на меня и тихо скулила, лицо исказилось. Я тихо выругался, поняв, что выгляжу жутко в полумраке, так что отошел, чтобы она не видела меня.

Пока я был у кровати, дети нашли скрытый проход, и юноша махал рукой, чтобы все дети убежали. Я вонзил нож в шею храпящего мужчины, тот резко проснулся и завизжал как свинья. Я быстро оббежал кровать и подхватил Ану. Она резко ожила, отбивалась, но я плотно укутал ее одеялом, жалея, что не могу обходиться с ней нежнее.

Я взглянул на умирающего, повернулся и побежал по проходу за светом факела одного из детей. Ана перестала бороться. Она опустила голову, глаза все еще были открытыми. Она словно закрылась в себе. Мои глаза заполнили слезы, я склонился и прошептал ей:

— Прошу, прости меня.

Глава 20

Людоед и чудо 

Мы шли по тусклому проходу почти час, а потом выбрались из пещеры в горе в пустыне. Дети отодвинули ветки кустов, и я вышел, не зацепив ногами Аны колючки. Щурясь во тьме, я разобрал силуэты зверей на земле. Я выдохнул и решил, что это верблюды.

Дети помогли мне собрать троих, и я привязал их, используя свой пояс и рукава рубах мальчиков. Дети забрались, и я сел на верблюда спереди, прижимая неподвижную Ану к себе. Мы отправились на запад, не туда, куда я хотел, но подальше от цитадели, я хотел быть подальше от наемников.

Я надеялся, что редкие знали о том проходе. Мы старались закрыть его за собой, и дети спрятали тела убитых. Если повезет, никто не проверит хозяина и наши клетки до утра, и мы успеем оторваться, пока они поймут, что случилось.

Если не повезет, то у нас было меньше часа преимущества. Я надеялся, что мы найдем хорошего торговца, который не связан с торговцем оружием, но так вряд ли повезет. Если бы я спасал только Ану, шансов сбежать было бы больше. Но со мной была дюжина детей, что зависели от меня. Им нужны были вода и еда, целитель для их ран. Мои раны заживали плохо из-за заражения, и я был всего лишь с ножом. Шансы выживания были низкими.

Мы двигались по пустыне быстро и тихо два часа, что уже удивляло, но потом мы нашли колодец, что было редкой удачей. Дети напились. Они даже принесли воду верблюдам. Я пытался заставить Анамику попить, сунул черпак к ее губам, но она шлепнула меня и замотала головой, как в бреду. Я знал, как будет жарко в пустыне, когда взойдет солнце, так что пытался влить в нее воду, но лишь пара капель пролилась в ее рот.

Я сдался и указал детям залезать на верблюдов. Я надеялся, что кто-нибудь приведет своих зверей к колодцу на рассвете, но никого не было в этот тихий час. Мы поехали дальше, держались близко тропы, чтобы я видел помощь, но достаточно далеко, чтобы не броситься в глаза сразу.

Через час после рассвета я вспомнил о яйце феникса. Я позвал мальчика, что помогал мне, и он поравнялся со мной на верблюде.

— Можешь отдать мне камень? — спросил я.

Он хранил его в свернутой рубашке, привязанной к себе. Удивительно, что он не упал от этого груза. Он был крепким. Без вопросов он снял его, отвязав рукава, и передал мне.

— Прошу, работай, — прошептал я. Прижав ладони к камню, я заглянул в его глубины. — Мне нужен твой совет, — шепнул я камню. — Прошу, помоги спасти детей.

Сначала ничего не произошло, а потом свет внутри камня засиял золотом, тепло пульсируя в моих руках. Сердце феникса заговорило в моей голове. Голос был нежным и жутким. Неразличимым, но знакомым. Разум помутнел, я пошатнулся, и чуть не упал с верблюда, но горизонт стал ровным, я пришел в себя, глядя на камень, и я понял принцип.

«Безопасно», — сказал камень и показал мне картинку.

Там была дорога, по которой мы ехали, и я увидел путь и дом в конце. Карта осталась у меня в голове, и я знал, куда идти, и что мы найдем в конце. Я знал, что на путь на верблюдах уйдет три дня.

Доверяя камню правды, я завязал рубаху с ним на шее и повел детей дальше. К полудню вес давил мне на грудь, стал жарким, и я коснулся камня. Он показал мне всадников. Мы успели убрать верблюдов за камни и сухие деревья. Спешившись, мы опустили верблюдов, дети спрятались за ними.

Всадники были близко, я слышал их крики и переживал, что они найдут наши следы. Я оглянулся, но следы наших зверей пропали. Даже моих следов не было на песке, хотя я знал, что наши отпечатки должны быть всюду. Что-то или кто-то защищал нас.

Кадам? Он сказал, что я буду один, так что я отогнал эту мысль. Дурга не существовала здесь, так мне сказали. Может, нас защищало сердце феникса. В любом случае, я не жаловался. Мы ждали в укрытии, пока они не проехали подальше, а потом я решил, что нам пора отдохнуть. Мое плечо болело, голова гудела. Всем было жарко из-за солнца, но я знал, что у меня еще и лихорадка.

Мы поспали в тени сухих деревьев пару часов и поехали дальше. Я часто оглядывался, смотрел, как растаивают наши следы за секунды после нас, отыскать нас было почти невозможно. Это было чудом, мы в нем нуждались. К вечеру я коснулся яйца феникса, попросил найти нам еду, воду и укрытие на ночь.

Я уловил через миг запах дыма, заметил его в безоблачном небе. Я спросил, безопасен ли огонь, и биение сердца в камне участилось.

Я повел детей к дыму, и мы заметили домик посреди пустоши. Деревья окружали его, закрывая от жаркого солнца, и на них были тяжелые спелые плоды. Я заметил маленькую рощу, привязал верблюдов, понимая, что эти деревья не плодоносят в это время.

Но я не сомневался в удаче, а выдохнул с облегчением. Голодные дети не думали об опасности или хозяевах, а срывали плоды, помогая друг другу. Я постучал в дверь дома и ждал. Ответа не было, я открыл ее и прошел внутрь.

Мясо готовилось на огне, тут была стопка одежды и мягких туфель — этого хватило бы детям, были вещи и для меня. Рядом стояли большие сапоги. Чаша была наполнена горячей водой, стояла котел с густой кашей, горшок меда и корзинка лепешек, горячих и пухлых, только из печи.

Слезы заполнили мои глаза от вида. Я никогда еще не был рад такому настолько. Дети ворвались в дом с фруктами и завопили от роскоши перед ними. Я пригласил их поесть, пока заботился об Ане. Они бросились на еду, старшие помогали младшим, и мой капитан руководил всеми.

Анамика все еще не отвечала и не стояла сама. Удерживая ее в руках, я макнул ткань в горячую воду, выжал и прижал к ее красным щекам и лбу. Я распустил ее длинные волосы и убрал с лица, вздрагивая от синяков на ее шее и от опухших губ.

Я быстро убрал тонкое одеяло и вымыл ее тело. Я был в ярости при виде порезов и кровоподтеков, сухой крови на ее ногах. Если бы он не был уже мертв, я бы вернулся во времени и убивал бы его снова и снова.

От мысли, что он утолял похоть на юных и невинных детях, мое сердце разбилось, и я ругал себя за слабость. Это была моя вина. Я никогда не прощу себя за то, что случилось с ней, и я поклялся провести остаток жизни, заглаживая свою ужасную ошибку.

Когда Ана была чистой, одна из девочек принесла одежду и помогла одеть ее. Хотя ее глаза все еще были открытыми, тело было обмякшим, как у куклы, и она не реагировала, пока я надевал тунику через ее голову на тонкое тело. Я осторожно убрал ее волосы за плечо и перевязал их.

— Вернись ко мне, Ана, — тихо сказал я, коснувшись ее челюсти и сжав ее руку. — Твой тигр здесь.

Я не понимал, что плакал, пока не увидел каплю на ее щеке, скатившуюся к уху. Она моргнула раз, другой, повернула голову ко мне. Она выдохнула и похлопала мое лицо со щетиной, закрыла глаза и уткнулась головой в мое плечо. Я осторожно прижал ее к груди и погладил волосы. Когда я понял, что она уснула, я опустил ее на одеяло, которое расстелили дети, и помог другим детям помыться и одеться.