3-го июня мы приготовили прошение, а 4-го июня подали в Патриархию, в котором написано следующее:
„Его Святейшеству Вселенскому Патриарху Константину 5-му и находящемуся при нем Святому и Священному Синоду.
Ваше Святейшество!
Ниже подписавшиеся представители Старообрядцев Уральского края в России, подвергая Вашему Святейшеству и Святейшему Синоду Патриаршему на обсуждение нижеследующих шесть вопросов, мы имеем честь покорнейше просить Ваше Святейшество не отказать выдать нам письменно ответ на них. Вопрос I-й: по какой вине был отозван с кафедры митрополит Амвросий Босноcараевский в 1840 году? Вопрос II-й: был ли произведен суд Амвросию от синодального начальства по отозвании с кафедры Боснийской? Вопрос III-й: остался ли Амвросий при своем сане митрополита после суда, ежели был над ним суд? Вопрос IV-й: литургисал ли он в облачении архиерея на сопрестоле в какой-либо церкви по отозвании с кафедры из Боснии после 1840 года? Вопрос V-й: какие сведения имеются в Патриархии о смерти Амвросия: умер ли он в соединении с православною греческою церковью или до конца оставался соединенным с старообрядцами в Австрии? Вопрос VI-й: какое значение имеет фраза в 5-м пункте, данного из Патриархии в 1876 году старообрядцам ответа об Амвросии? Значит ли она, что Амвросий был под запрещением, или что он жил в Константинополе без места?
Константинополь, 3-го июня 1898 года.
Вашего Святейшества покорнейшие слуги Уральского Войска: казак Григорий Терентьев Хохлов, урядник Вонифантий Данилов Максимычев, Анисим Варсонофьев Барышников".
При подаче просьбы мы просили, чтобы нам дали точные сведения, которые чрез 4 месяца выслать к нам на Урал, потому что из путешествия мы раньше возвратиться не надеемся.
Новые затруднения из-за оружия. — Поездка по подземной дороге. — Парад и высочайший смотр в Константинополе. — Разговор с турками о войне и опасность столкновения. — Разговор с греком. — Султанские жены. — Церковь Балыклейская и её предание. — История завоевания Константинополя турками. — В турецком правлении. — Отъезд из Константинополя.
Того же числа из турецкого таможенства пришел в Андреевское подворье человек, который объявил нам, чтобы один из нас явился в таможенство. Пришел я; спросили у меня: „Можешь говорить по-турецки?" — „Нет", ответил я. Тогда отыскали переводчика, который спросил меня по-русски: „Ты капитан?" — „Да", ответил я. — „Для чего имеете при себе револьверы и по пятидесяти патронов?” — „Как же нам при себе не иметь оружия? Мы едем в дальний путь. Случится быть в каких местах опасных одним при нападении злодеев, чем же мы защитим от гибели свою жизнь, кроме оружия?” — „Это в России можете ездить с оружием, ответил он, но у нас в Турции строго воспрещается иметь русским при себе какое-либо оружие. Хотя из паспортов ваших видно, что вы казаки, но может быть вы какие-нибудь шпионы. Хорошо, что за вас поручились монахи; а не поручись они, тогда бы вас арестовали, и вы сидели бы, пока не навели бы о вас справки”. — „Мы не знали такового воспрещения и покорнейше от вас просим извинения, сказал я. Теперь могу я получить их себе на руки?" — „Нет, — сказал переводчик и, достав револьверы: — это ваши?" спросил он, держа их в руках. — „Наши", сказал я. — „Вот мы их опечатаем и передадим в главную таможню, а вы обратитесь к русскому консулу, пусть он представит о вас сведения: кто вы. А за револьверами при отъезде вашем вышлет своего гаваса, тогда вы получите их“.
5-го числа пошли мы в русское консульство; нам сказали идти на туннель. Вошли мы в здание на подобие какой-то магазины, в средине небольшая комнатка, вокруг которой масса людей. Подошли мы поближе и усмотрели, что из этой комнаты человек в окно выдает билеты, а в саженях пяти, в полутемном месте стоят вагоны. Получившие билеты идут к вагонам.
Мы также купили билеты и в числе народа пошли в вагоны. В каждом вагоне были пристроены по две лампы; через пять минут дан был свисток, тронулись вагоны и резко двинулись вперед, под землю.
— Не в ад ли нас повезли, товарищи? — сказал Максимычев.
— Нет, вагоны поднимаются кверху, а в ад спускались бы вниз…
— А куда же под землю нас вагоны везут, а паровика нет. Чем же двигаются вагоны?
— И я этому удивляюсь, ответил я. Минут чрез 5 нам завиднелся свет, и выехали мы подобно в такую же комнату. Вагоны остановились, и мы сошли.
— Бес никак на хвосте эти вагоны таскает, — сказал я Максимычеву, а Максимычев в это время что-то смотрел вниз под вагон.
— Эй, смотри, чем действует! — закричал он. Я подбежал к нему и спросил: — „Где?“— „А это что?“ Действительно, за передний вагон внизу пристроен был широкий ремень, который тянет вагоны на гору под землею, а другие вагоны этот же ремень спускает напротив вниз, по другим рельсам. Но чем же тянет кверху этот ремень? Не иначе — машина, которая работала посредством ремня.
После этого мы нашли русское консульство и обратились к секретарю, который спросил у нас заграничные паспорта. Мы их ему подали. Он просмотрел паспорта и спросил нас: когда думаете выехать из Константинополя? Мы рассказали, как в таможенстве у нас отобрали револьверы. — Да вам не нужно было брать револьверы с зарядами, сказал он. — Их надо было оставить на пароходе, явиться к нам и заявить. Тогда я послал бы гаваса, который без препятствий мог пронести их сюда, или уж нужно их спрятать подальше. — Мы не знали, Ваше Высокоблагородие, о такой строгости, — ответили мы, а то могли бы их спрятать так, что при обыске не могли бы найти. — На следующее время так и делайте, улыбаясь сказал секретарь, — а теперь ваши паспорта вас оправдают; 8-го числа приходите к нам в консульство, мы дадим вам дескире (турецкие билеты), с которыми вы можете разгуливать по Турецкой державе.
Поблагодарили мы его за добрые предлоги и пошли обратно на подземельную дорогу. Вскоре дан был свисток, и вагоны полетели вниз, под землю, словно в какую пропасть. „Ну, вот, теперь летим как в тартар, сказал я. Если бы так на первый раз эти вагоны потащили нас вниз, наверно мы устрашились бы. А теперь, хоть и вниз нас тянет, — не страшно”. Пока продолжали между себя этот разговор, вагоны выбежали на свет и приостановились. Слезли мы с вагонов и пошли пешком в Андреевское подворье.
На Андреевском подворье нам сказали, что в 12 часов того же дня султан турецкий будет осматривать войска. Мы пожелали видеть высочайший смотр: разыскали себе вожака из русских, Киевской губ., с давних лет за границей бродяжничающего, который привел нас на плац-парад, где выстроен дворец. Среди дворца раскрашенная, большая и высокая мечеть. Ворота во дворец в это время были растворены, вокруг дворца и на плац-парадной площади довольно было жандармов, которые строго следили за каждым движением густой массы зрителей. Мы с Максимычевым пробрались вперед и вознамерились войти во внутрь дворца, но в воротах жандармский офицер нас приостановил, но не арестовал, потому что мы скоро догадались, дали вилка и скрылись в густую массу народа. Тут подошел к нам турок и занялся с нами разговором: „А, русска, — русска, — я Харьков был". — „Зачем в Харьков ты ездил?" — спросили мы. — „Осман-паша — плен, плен, твоя был Скобиль, Курка (Гурька), ты был Курка?" спросил он, указывая на нас. — „Был, ответили мы ему, турка гонял, гонял“ (показывая ему признак рукой). Турок переводил другим туркам наши речи, и они начали на нас смотреть недобрыми взглядами. Вожак заметил: „Берегитесь! Что вы с ними разболтались! Они вас убьют, и мне с вами не уйти".
В это время подходили конные войска, в каждом полку играла духовая музыка; за конницей, по извилистым улицам, тянулась пехота, колыхалась, как трава; черные мундиры, на головах надеты красные фески с черной кистью. Также при каждом батальоне духовая музыка.
Остановились войска при своих местах. Затем подъехала карета на тройке серых лошадей, из которой вышел молодой, лет 16-ти господин, среднего роста, с широкими плечами и висячими эполетами. К нему подбежали два чиновника, взяли его под руки и пошли с ним к генералам (это был сын Османа-паши). Между войсков оставлено было место, как улица, по которой проезжали 12 красивых карет. Кто сидел в этих каретах — заметить было нельзя, но говорили зрители, что в каретах проезжали султанские жены, которые и въехали во дворец. После карет, этой же улицей проходили до 200 генералов, с золотыми блестящими эполетами, груди изувешены орденами. Они вошли тоже во дворец.