Я поднял голову, проверить, что ангел действительно исчез.

– Насчёт ключа он прав, – сказал я.

Туттугу озадаченно посмотрел на меня.

Снорри фыркнул, покачал головой и принялся налаживать парус. Он взял у Туттугу руль и направил "Морского Тролля" к основанию горы. Вскоре наше судно заметили чайки и стали кружить над ним в вышине, добавляя свои крики к завываниям ветра и плеску волн. Снорри очень глубоко вздохнул и улыбнулся. Под перьями облаков в ярком утреннем свете казалось, что даже самый нагруженный горем человек может ощутить минуту покоя.

***

Когда позже мы добрались до берега, Снорри и Туттугу пришлось вытаскивать меня из лодки, словно мешок с провизией. После стольких дней рвоты я был совершенно обезвожен и слаб, как новорождённый. Свой плащ я развернул в нескольких ярдах над линией прилива, решив лечь и больше никогда не двигаться. Чёрный песок с нездоровыми жёлтыми полосами тянулся до линии прибоя. Я нерешительно попинал его – песок оказался грубым и смешанным с обломками хрупкого чёрного камня с бесчисленными пузырьками внутри.

– Вулканический. – Снорри поставил мешок, который вытащил из лодки, и взял пригоршню чёрного песка, пропустив его сквозь пальцы.

– Я буду охранять берег, – я похлопал по песку.

– Поднимайся, прогулка тебе не помешает. – Снорри протянул мне руку.

Я улёгся, недовольно что-то проблеяв, и положил голову на песок. Мне хотелось назад в Вермильон, подальше от моря, туда, где намного теплее, чем на этом заброшенном берегу.

– Может, спрятать лодку? – Туттугу завязал последний ремень своей котомки и поднял голову.

– Куда? – Я уронил голову набок и посмотрел поверх гладкого чёрного песка на беспорядочное нагромождение камней, которым заканчивалась бухта.

– Ну… – Туттугу надул щёки, как всегда, когда задумывался.

– Не волнуйся, я пригляжу за ней. – Я протянул руку и похлопал его по голени. – Передай Скилфе от меня привет. Тебе она понравится. Милая женщина.

– Ты идёшь с нами. – Снорри навис надо мной, закрывая бледное утреннее солнце.

– Нет, ну правда. Вы идите, побродите по этой горе льда и огня к своей ведьме. А я немного отдохну. Расскажете, что она сказала, когда вернётесь.

Силуэт Снорри был слишком тёмным, лица не разглядеть, но я чувствовал, как он нахмурился. Он помедлил, пожал плечами и пошёл прочь.

– Ладно. Не вижу тут ни сеновалов, которые ты мог бы сжечь, ни женщин, за которыми ты мог бы ухлёстывать. Вроде здесь довольно безопасно. Остерегайся волков. Особенно мёртвых.

– Мёртвый Король ищет тебя, а не меня. – Я повернулся набок и смотрел, как они уходят по склону в сторону каменистой прибрежной зоны. Земля там круто поднималась к подножью Берентоппена. – Ему нужно то, что ты несёшь. Надо было бросить его в океан. Вот тогда я был бы в безопасности. – Ни один из них не повернулся, и даже не помедлил. – Мне тут ничто не угрожает! – крикнул я им в спины. – В любом случае, намного меньше, чем вам, – пробормотал я "Морскому Троллю".

Для горожанина вроде меня есть что-то глубоко тревожное в том, чтобы находиться неизвестно где. Сомневаюсь, что на пятьдесят миль от моей маленькой одинокой бухточки жил кто-либо, кроме Скилфы. Ни дорог, ни тропинок, ни следа человеческой деятельности. Не было даже шрамов, оставленных Зодчими в туманном прошлом. С одной стороны куча вздымающихся гор, с другой – просторный океан, тянущийся на невообразимые расстояния и глубины. Викинги считали, что у океана есть свой бог, Эгир. К людям он был равнодушен, но их путешествия по поверхности океана воспринимал за дерзость. Глядя на суровый горизонт, я почти готов был в это поверить.

Пошёл слабый дождик, с моря дул небольшой ветер.

– Твою мать. – Я укрылся за лодкой.

Я сидел, на мокром песке, прислонившись спиной к корпусу и вытянув ноги, каблуки сапог прокопали в песке неглубокие канавки. Можно было бы залезть в "Морского Тролля" и устроиться на носу, но все лодки у меня уже костью в горле стояли.

Я снова вернулся в свои мечты о Вермильоне. Глаза смотрели на чёрный песок, но видели высушенные солнцем черепичные крыши западного города, пронизанные узкими улочками и разделённые широкими проспектами. Я чувствовал аромат специй и дыма, видел красоток и высокородных дам, прогуливающихся мимо прилавков и ковров, с которых торговцы продавали свои товары. Трубадуры наполняли вечер серенадами и старыми всем известными песнями. Я скучал по отдыхающим счастливым толпам, и по теплу. Заплатил бы золотую крону всего за час летнего дня в Красной Марке. И по еде тоже скучал. Мне всего лишь хотелось съесть чего-нибудь не засоленного, не замаринованного или не почерневшего от открытого огня. По проспекту Онороса и по площади Адама бродили разносчики с подносами конфет или печенья, нагруженные покачивающимися деликатесами… мой живот заурчал так громко, что вся иллюзия развеялась.

Над пустошью берега разносились угрюмые крики чаек. Содрогнувшись, я поплотнее закутался в свой плащ. Снорри и Туттугу давно скрылись за гребнем. Туттугу, наверное, уже жалеет, что не остался, подумал я. В Вермильоне я бы сейчас спорил с Баррасом Йоном или сидел бы на скачках с братьями Грейярами. А вечером мы все собрались бы в "Королевском Кувшине", или ниже по реке в "Садах Эля", готовясь к ночи с красотками. А если бы к нам присоединился Омар, то к игре в кости и картам в "Счастливых Семёрках". Боже, как я скучал по этим денькам… Хотя, если бы я заявился в "Счастливые Семёрки", как скоро Мэрес Аллус узнал бы, что я под одной из его крыш, и пригласил бы меня на приватную беседу? Мои губы скривились в улыбке, когда я вспомнил, как Снорри отрубил руку Джону Резчику, палачу Мэреса. Но всё равно, Вермильон не будет для меня безопасным местом, пока эта неприятность не разрешится.

Крики чаек, которые раньше были такими трогательными по сравнению с унылостью окружающей местности, теперь становились всё более шумными и уже сливались в какофонию.

– Проклятые птицы. – Я поискал камень, но под рукой ни одного не оказалось.

Бросить первый камень… незатейливое удовольствие. Когда-то моя жизнь была чередой незатейливых удовольствий. Я размышлял, узна́ют ли меня Баррас и парни, когда я вернусь в языческих лохмотьях, отощавший, с зазубренным мечом и шрамами напоказ. Прошло меньше года, но останется ли всё по-прежнему? И может ли остаться? Приятным ли будет то времяпровождение? Когда проеду, наконец, через Красные ворота, вернусь ли я на самом деле… или тот миг уже каким-то образом миновал, и его уже не вернуть? Я слишком много повидал в путешествии. Слишком многому научился. Мне хотелось вернуть своё невежество. И своё блаженство.

Что-то плюхнулось мне на лоб. Я протянул руку вытереть струйку со щеки, и пальцы стали липкими от белого помёта.

– Ебучие чёртовы… – Слабость тут же позабылась, я вскочил на ноги, в бессильной ярости потрясая кулаком на чаек, круживших над головой. – Сволочи! – Я повернулся в сторону моря, собираясь отыскать камень на берегу.

И пока я не нашёл свой камень – отличный плоский кусок чёрно-серого сланца, отшлифованный волнами, прекрасно лежащий в руке – и не начал выпрямляться, чтобы расплатиться с чайками, я не замечал ладью. Она была среди первых бурунов. Паруса свёрнуты, сорок вёсел ритмично поднимали брызги, толкая ладью вперёд. Я стоял, развесив рот, потрясённый до полной неподвижности. На носу с каждой стороны был нарисован красный глаз, угрожающе уставившийся вперёд.

– Чёрт. – Я выронил камень. Мне уже доводилось видеть такое. Всплыло воспоминание о нашем путешествии на север. Как я смотрел сверху вниз на фьорд Уулиск. Ладья, казавшаяся крошечной из-за расстояния. Красная точка на носу. Люди из Хардангера. Красные викинги. Может даже и Эдрис Дин с ними, если этот мерзавец сбежал из Чёрного форта. На носу стояли два викинга с круглыми щитами, в плащах из волчьих шкур, рыжие волосы ниспадали на плечи, топоры наготове. Так близко, что видно было железные серьги в ушах и защитные маски шлемов. – Чёрт. – Я отполз назад, схватил меч, подхватил три самые маленькие сумки с провизией и побежал.