— Ужасно мало ела! Есть, есть, есть без конца! — и подвижный хоботок усердно работал в тростниках плота.

Не знаю почему, но я не испытывала особенного страха, хотя продолжительного соседства с этим чудным зверем, пожалуй, и не пожелала бы: он был величиной с кролика. Судя по описаниям старика, я имела дело с выхухолью.

Выхухоль вошла на плот и, не поднимая головы, шарила вокруг, не замечая меня. Но еще не дойдя до половины плота, она повернулась ко мне задом и собралась вновь уйти под воду.

Я чуть не задохлась от сильного запаха, который вдруг обдал меня! Я тогда и не знала, что у этого диковинного зверя — да и не у него одного — сзади, у корня хвоста, имеются две железы, испускающие сильный запах, зовется мускусом и употребляется, как лекарство и духи. Духи! — Благодарю покорно! Воображаю гримасы соседей человека, надушившегося содержимым желез моего случайного соседа на плоту…

Выхухоль неслышно ушла в воду, показав свой длинный, сжатый с боков хвост.

Я успела заметить, что он был также чешуйчатый и покрыт редкими волосками. Пересиливая отвращение вызванное запахом, оставленным животным, я вглядывалась в воду, стараясь увидеть там выхухоль. Я увидела туманное пятно, бегавшее проворно по дну. Внезапно оно исчезло.

Всматриваясь в это место, счастливо освещенное ровным лунным светом и заметное, пожалуй, только нашему крысиному глазу, я увидела, что та часть, где скрывалась выхухоль, была чем-то вроде темного отверстия среди белесоватого откоса берега, уходившего под воду.

— Нора! — подумала я и более в этом не сомневалась.

Действительно, скоро из того же места вновь вылезло то же существо и принялось снова бегать по дну, направляясь к камышам. Один раз выхухоль выплыла было наверх, но показала только кончик своего носа, полагаю, чтобы подышать. Так я судила по себе и теперь знаю, что судила правильно. Смутное бегающее пятно на дне мало-помалу исчезало в чаще стеблей, и я больше не видала выхухоли ни этой, ни другой. Подождав немного, я тихонько сползла в воду и поплыла к берегу против норы.

Выхухоль ушла, а потому я могла поисследовать ее жилье, пробравшись через один из наземных отнорков. Но, сколько я ни бегала на пространстве, окрестном с подводной норой, — я не встретила и признака даже мышиного отверстия и, отчаявшись найти в этот раз таковое, решила идти в обратный путь.

Позднее, когда мои знания о животном мире пополнились из других обстоятельств жизни, я узнала, что у выхухоли нет нор наружу, хотя ее логово под землей и лежит выше воды. В то время я очень досадовала, что не довела до конца своего исследования относительно местообитаний такого диковинного зверя.

На обратном пути со мной случилось событие весьма печального характера, заставившее меня просидеть дома несколько дней.

Я благополучно, хоть и не без труда, добралась обратно до замеченного мной куста той стороны и, отдохнув немного, спокойно вошла в воду, намереваясь держать путь прямо на куст стариковского ветельника. Сначала пришлось плыть прибрежной полосой редкой травы, затем местами, покрытыми большими плавучими листьями кувшинок, после которых начиналось уже чистое место.

Я беззаботно работала своими четырьмя лапками, в спокойствии своем даже обдумывая события ночи, как вдруг почувствовала, что кто-то схватил меня за одну из лапок и сразу увлек в глубь речки.

Казалось, сотни мелких зубов вонзились мне в ногу. Я чуть не захлебнулась и в смятении начала сильно рваться из стороны в сторону. Кто-то делал то же самое в обратном направлении и, будучи сильнее меня, тянул на дно, где было темно и страшно. Схваченная нога моя уходила куда-то в рыхлое тело, словно усыпанное острыми зубами. Я рвалась и металась, как бешеная, чувствуя в то же время какое-то удушье от невозможности вдохнуть глотка целительного, бодрящего воздуха. Наконец, выбившись из сил после очень непродолжительной борьбы, я хлебнула раза два тяжелыми глотками грязной, донной воды, вбирая ее и носом и ртом. У меня помутнело в глазах и рассудке, и я начала впадать в бессознательное состояние. Никакие мысли, даже ужас смерти, не шли в голову. Наступал конец моей жизни, какой-то тяжелый, бессознательный. Так туманны были под водой все ощущения близкой смерти.

Однако я не могла бы писать этих воспоминаний, если бы то был конец моей скитальческой жизни.

Как произошло дело, — я не имела понятия, но, когда я внезапно очнулась, то оказалась уже на поверхности воды у большого водяного лопуха нашего берега. Нога моя была сильно помята и опухла. Бросил ли меня водяной хищник сам, не удовлетворившись моим мясом, или кто-либо другой помешал ему, или его самого словили, — осталось навсегда для меня загадкой. Но, что это был никто иной, как щука, — я теперь не сомневаюсь.

Я отдышалась и отдохнула, придерживаясь за благодетельный зеленый плотик и, когда почувствовала себя немного оправившейся, тихо поплыла к ветельнику, еле двигая больной ногой и ужасаясь возможности нового нападения. Два раза побывать в коггях или зубах хищника — это много, но я и за то должна была благодарить судьбу, что она дважды выручила меня из смертельной опасности.

Вылезши на берег, я поплелась домой, волоча свою ногу, и кое-как добралась до уютного уголка за печкой.

На другой день нога сильно опухла, и я еле приплелась, по обычаю, к столу, когда старик садился есть. Старик мне очень обрадовался и тотчас же увидел мою беду.

— Кто это тебя, беднягу, цапнул? — недоумевал он, осторожно поднимая меня с полу.

— Вот оказия: за заднюю ногу!

Да и ранок никаких больших нет. Так, ровно царапина круговая! И в ум нейдет: что с тобой приключилось?.. Ведь, вот был бы ты говорливым зверем и сказал бы, а теперь: мекай да разумекай. Эх, ты, бедная зверюга!.. Что, больно? Ногу дергаешь… Ну погодь, я тебе полечу пухлость-то. Ничего — пройдет, внучек: не такие раны проходят! Намедни тебя в спину как шарнули — сова, должно быть, — а и то только две маленькие метины остались.

И, гуторя себе под нос различные утешительные слова да советы, старик достал откуда-то тряпочку, натер ее густо сальной свечкой и, обернув вспухшее место, осторожно привязал тряпочку вокруг ноги и на спинку, чтобы повязка не спала. Мне к вечеру же стало много лучше, но ногой я смело ступать не могла и день-два не решалась выходить, пока совсем не прошли все ощущения боли и спала припухлость. Все время моей болезни старик, не переставая, беседовал с мной, когда был в избе, а, уходя, всегда оставлял мне у печки что-нибудь поесть. Жалостливый был старик…

Сидя дома, я становилась Хрупом-мыслителем. Припомнив прошлую свою жизнь, начиная с момента оставления клетки в кабинете, я невольно удивилась обилию приключений, которые мне привелось претерпеть. Что это? Простая ли удивительная случайность или естественный ход событий в жизни свободного зверька? Я склонялась ко второму. Еще старик мудро сказал, что на всякого умницу найдется умница поумнее. Да! — жизнь свободного зверя есть сплошное увертывание от опасностей, расставляемых ему судьбой повсюду. Должно быть, редкий дикий зверь кончает свою жизнь естественной смертью, чаще же гибнет виной своей неосторожности иль рокового случая. Мне в такой жизни до сих пор посчастливилось избегать гибели благодаря своей рассудительности, а несколько раз даже только по счастливой случайности. Что-то меня ожидает в дальнейшем будущем? Страшно подумать!

XIII

Странное дело: переживая одно приключение за другим, я, сама того не замечая, укореняла в себе желанье иметь их еще и еще, точно в этом был весь смысл моей скитальческой жизни. Я положительно воспитывала в себе страсть любителя приключений, увлекающую и властно охватывавшую всю меня страсть…

Я стала просто играть своим слепым счастьем и смело отправлялась в разные стороны от нашей избушки в погоню за приключениями. Но то, чего ждешь, редко случается. Так было и со мной: дни проходили за днями, ночи за ночами, и я не встречала ни одного случая, который бы вызвал во мне опасение за жизнь. Лес, словно, освободился от крысиных врагов и превратился в чудный парк для моих прогулок.