— А вот там, за рекой, мочажина такая есть, — продолжал старик, потрогав удочку и заметив, что ошибся. — В этой мочажине к концу лета, почесть, совсем воды не остается: лошади по брохо не будет. Так в ей чудной зверь живет. Хохулей прозывается. Морда у ей ходуном ходит; все берет носом, что потребуется. Намедни я ездил вдоль краю, так сверху, от леса с обрыва, сам видел, как она по дну бегает да всякую мушеру в грязи меж травы ищет. Забавно… У ней близко там, должно, нора есть.

— Одначе, внучек, довольно тебе я тут наболтал. Пойдем-ка-сь домой; видно, сегодня нам рыбки не готовить.

И, собрав снасти, старик поплелся к себе, сопутствуемый ручной крысой, которой такая неудача была одной из самых желательных: когда клевало, старик, кроме как о рыбе, мало о чем говорил.

Я вспомнила и передала эту беседу старика нарочно, так как она имела связь с двумя моими экскурсиями по реке и на озеро.

XII

Я думаю, что любознательной крысе вполне было понятно желание поближе повидать двух диковинных зверей, живших где-то близко, тем более, что из слов старика я заключила, что эти звери не принадлежали к числу врагов крыс.

Несколько дней странствовала я по обоим берегам реки в надежде встретить выдру, но ни одна моя дневная прогулка не была успешна. Каждый раз, пройдя далеко вдоль реки, я возвращалась тем же путем к кусту ветельника, а от него уже легко находила дорогу к дому. Раза два я переплывала нашу неширокую речку, но и на том берегу не находила диковинного рыболова. Впрочем, в том, что выдра существовала и даже очень недалеко, я не сомневалась, находя на берегу рыб, действительно, с выеденным на спинке мясом. Иногда даже я не без аппетита доканчивала недоеденное выдрой. Наконец, один случай помог мне познакомиться с интересовавшим меня зверем, и, как всегда в моей скитальческой жизни, этот случай не обошелся без недоразумений и приключений.

На пути своих изысканий я нередко спугивала водяных крыс, которые, видя мои внушительные сравнительно с ними размеры, предпочитали уходить в воду. О моих миролюбивых намерениях они знать, конечно, не могли. Сначала я принимала их бульканье в воду за прыжки глупых лягушек, но вскоре убедилась, что лягушки прыгают и плывут совершенно иначе. Когда я видела голову плывущей крысы, я уже знала, — кто передо мной. Но иногда в камышах приходилось судить только по расходящейся волне. И тут я заметила разницу в движениях этих двух далеко неоднородных животных. Лягушка бросалась в воду и делала один или несколько порывистых плавательных движений, отчего волны, шедшие от морды, как-то перебивались, удваиваясь и утраиваясь. Если же плыла крыса, то от ее мордочки шли ровные волны, поуже у морды и расширявшиеся позади. При этом крыса обыкновенно в воде описывала легкий полукруг, останавливаясь поближе у прибрежных кустиков. Кроме того, лягушки чаще, чем крысы, нырнув, плыли под водой. Итак — мне хорошо было известно присутствие на реке нескольких водяных крыс, которыми я скоро перестала интересоваться, убедилась, между прочим, что они были совсем другой породы, чем я. Я вся была поглощена желанием видеть выдру.

Вот как пришлось мне с ней встретиться.

Один раз мне вздумалось пройтись ночью по той береговой тропинке, которую протоптали разные зверьки, может быть, водяные же крысы. Тропинка эта, или, вернее, целая сеть тропочек, шла очень прихотливым путем, в густом прибрежном кустарнике, росшем вдоль берегового обрыва. Такие обрывы, как я теперь знаю, происходили от сползания высоких берегов в воду. На своем пути под обрывом у куста я наткнулась не то на барсучью, не то лисью нору. Зная уже, что лисицы живут в барсучьих жилищах, я не могла сразу решить по внешнему виду, сама ли лиса вырыла в мягкой прибрежной земле нору или воспользовалась трудами барсука. Но дело было не в том: нора была нежилая, так как ничьи следы не вели из нее по глинистой осыпи у отверстия.

В ту ясную лунную ночь, когда я вышла бесцельно пройтись по берегу, подойдя к обрыву, я заметила, что на осыпи виднелись следы и притом кого-то из крысиной породы. Очевидно, в брошенную нору зачем-то направилась крыса и, должно быть, водяная: другой я в этих местах не предполагала. Рассчитывая в случае чего на свои силы и зубы, я двинулась по следам.

Действительно — в одном из немногочисленных закоулков норы я догнала медленно шествовавшую водяную крысу. Сравнительно с обыкновенными крысами она имела более толстую, круглую голову, очень маленькие уши и короткий хвост, густо и ровно усаженный короткими волосками. Со временем я узнала, что эти крысы относятся к семейству полевок. Крыса шла впереди, не замечая моего намеренного следования по ее пятам. Обе мы скоро вступили в полную темноту, и дорогу приходилось находить чутьем, идти ощупью и прислушиваясь. Усики моей мордочки заработали, ноздри задвигались, уши насторожились… Ход, по которому мы шли, вдруг стал заметно уже и быстро пошел вниз. Я тотчас сообразила, что ни лиса, ни барсук этого хода не делали: для них он был слишком тесен. Я немного поотстала от своей не чуявшей меня путеводительницы, и это было к счастью.

Чуть слышный всплеск воды доказал мне, что крыса вступила в воду. Вода в норе! Это было что-то несообразное. Откуда она взялась? Кому понадобился этот колодезь? Однако нужно было прислушиваться, а не рассуждать: я была не у себя дома.

По бульканью воды я поняла, что крыса нырнула. Мое любопытство не было вознаграждено: путеводительница буквально «канула в воду». Но пока я испытывала это легкое разочарование, произошло целое событие, возбудившее во мне ряд быстрых соображений.

Внезапно снова послышался всплеск воды, словно кто-то поспешно вынырнул. Затем раздался ужасный, пронзительный писк, в котором я все же разобрала отчаянный крик крысы:

— Пустите, пустите! Я без того в смертельном страхе!

Писк перебивало сердитое громкое визжанье, которое, по моему, обозначало:

— Это что? Нет, матушка… Конец тебе! — и я ясно услышала хруст.

Затем послышалось заглушенное ворчанье того же голоса, звук которого явственно приближался ко мне; но я не разбирала ничего, кроме глухого:

— Хрк, хрк, хрк!..

В два прыжка я вылетела из косого колодца и метнулась в первый попавшийся ход, в котором, однако, могла сделать всего пять-шесть шагов: он был забит изнутри!

Возвращаться назад было поздно: странный зверь шел уже мимо отверстия, в которое я скрылась.

Вся в ужасе я замерла на месте, как неживая.

Мимо моего спасительного убежища протащился, ворча и змеевидно извиваясь, какой-то длинный зверь на коротких широколапых ногах с головой кошки, но с круглыми ушами и маленькими глазами. Едва брезжившего света сквозь отдаленное выходное отверстие было достаточно для моего прекрасного крысиного зрения, обостренного еще вдобавок страхом. Я тотчас же догадалась, что это была выдра. Она тащила в зубах нежданного посетителя ее жилища. Только теперь я припомнила, что, следя за своей крысой, я неразумно оставила без внимания небольшое углубление в стороне, устланное мягкой травянистой подстилкой. Это углубление приходилось против моего хода, и я, сколько можно, прижавшись к выступу от отвалившейся земли, перепуганно, но зорко, следила за грозным хозяином.

— Выдра ловит и уничтожает водяных крыс!

Этого мне старик не говорил!..

Впоследствии я узнала, что так поступает выдра только при случае, нападая даже на водяную птицу, но ее постоянная и излюбленная пища, действительно, только рыба.

Сидя в закупоренном отнорке барсучьей норы, глаз на глаз с ужасной выдрой, я только и твердила в уме: выдра ест крыс, выдра ест крыс!..

Выдра загрызла крысу и часть ее съела. Ужасны были эти минуты! Полежав после еды минутку в логове, она встала и поползла дальше к верхнему выходу. Это было спасение: выдра не заметила меня! Я, как тень, скользнула за ней. Осторожно выглянув из-за корня, спускавшегося у норы, я увидела, как выдра просто скатилась на брюхе в воду. Так вот почему не было у норы следов!