— Ну, что! Чего там! Я тебе!

Другой тоже кричал, по догадке моей, что-то похожее на это же, но он говорил на каком-то ином языке.

Иногда следовало наказание. Человек вытаскивал откуда-то железный прут и больно бил или колол им сквозь прутья клетки какого-нибудь крупного рассерженного зверя. Зверь схватывал прут лапой и злобно фыркал, а иногда и бросался по направлению к человеку. Но все же в конце концов побеждал человек.

Когда один из убиравших клетки подошел к мохнатому чудищу, сосавшему лапу, он ласково потрепал его по шее, что, видимо, доставило животному большое наслаждение, и сказал:

— С добрым утром, Мишка!

Уже давно я слышала какие-то хрюкающие звуки, сменяемые звонким рожком или трубой. Это был носатый гигант, который почему-то тоже стоял и раскачивал свое грузное тело.

Человека, подошедшего к нему почистить стойло, он встретил чрезвычайно ласково. Захлопал ушами, склонил голову и обвил шею его своим подвижным носом.

— Ну, довольно, Набоб! Довольно, дай убрать у тебя! — сказал человек, и Набоб, действительно, оставил его в покое, принявшись снова раскачивать свое тело. Его соседи, такие же огромные, как он, были молчаливы и, казалось, все еще спали.

День начался. Запертая добровольно в своем ящике, я принялась за усердные наблюдения и кое-что заприметила и запомнила. Одного дня, разумеется, было мало для изучения такого разнообразного собрания животных.

Около полудня где-то у входа заиграла музыка. Я слышала такие же звуки из ящиков, приносимых к нам на двор людьми в широких, круглых шляпах.

Музыка эта неприятно подействовала на многих животных. Начался настоящий концерт воя, рыканья и мяуканья.

В здание начали входить с улицы люди по одному, парами и целыми кучками, причем я заметила, что больше было детей.

И вот тут начался для меня интереснейший урок, потребовавший всего запаса моего внимания и весь тонкий слух моего уха. Многие приходившие вступали в беседы со своими детьми и объясняли им названия животных и — где какие звери водятся. Точь-в-точь, как один из вечеров моего хозяина с его девочками.

Названия животных я узнала почти все. Где они живут, — не узнала, поняла только, что не около города, как я думала, а где-то далеко, в жарких и холодных странах. Привычки их и жизнь поняла настолько, насколько это меня интересовало, и очень обрадовалась, когда, например, среди жертв крупных кошек не были указаны крысы. Сидевший в клетке против моего ящика зверь, по названию лев, ест, оказывается, сразу чуть не целого теленка, а утащить может даже корову. На такую мелочь, как крыса, конечно, он и внимания не обратит. Но, увы, впоследствии я узнала, что это не совсем верно, и крупные кошки иной раз не гнушаются задавить и пообедать крысой.

Вертлявые и морщинистые животные с человеческими руками, как я узнала, называются обезьянами, населяют очень многие страны, причем в одних живут все с простыми хвостами, в других — все с цепкими; питаются они растениями и плодами, большие проказницы, а некоторые очень яростны и сильны. Я вспомнила картину у входа, но нигде не нашла той обезьяны, с которой та картина была срисована.

В общем я получила очень много сведений, которые нужно было получше вместить в мою крысиную голову. Пребывание в этом помещении со зверями было настолько интересно, что я решила поселиться здесь совсем, ради дальнейших познаний.

В следующую ночь я принялась за собирание провианта, которым должна была запастись на случай. В нем недостатка не было. После ухода дневных посетителей на полу и между ящиками валялось много кусков булок и другого хлеба, который люди бросали животным в клетки. Возле клеток обезьян и около попугаев можно было найти закатившиеся куда-нибудь орехи. Тут же валялись огрызки овощей. Но все это было ничто в сравнении с одним отделением здания, куда привозилась огромная партия провизии для всего зверинца — в минувший день я узнала это название. Посещая упомянутое отделение, я каждый раз ловко утаскивала к себе и сырые косточки с мясом, и овощи, и хлеб. Правда, я ни разу не нашла там любимой моей ветчины, но горевать было не о чем: и мясной, и растительной пищи было более чем достаточно.

Таким образом, я прекрасно устроилась на новом месте, питаясь, так сказать, и телесной и умственной пищей. Дни шли за днями. Я быстро совершенствовалась в своих способностях и знаниях. Одно было огорчительно для меня: то, что скоро моему примеру последовали и другие крысы, откуда-то набравшиеся в зверинец. Это привело не только к стеснениям со стороны владельца зверинца, принявшегося за капканы и отравы, но и к крупным недоразумениям между мной и сотоварками. Я очень решительно отстаивала свой наблюдательный пост от ночных нападений других пасюков. Днем они, конечно, не решались пробираться в мой ящик, боясь людей.

В капканах и от отрав крысы гибли почти ежедневно, и, правду говоря, я тогда мало о том жалела. Пойманные в капкан отдавались обыкновенно горбатой гиене, отравленные же выбрасывались. Сама я почти не подвергалась опасности, так как из разговоров людей знала решительно про все их уловки.

Изучение зверей я довела до такой тщательности, что забиралась в клетки крупных животных и даже кошек. Конечно, я это делала ночью, когда звери спали, и всегда принимала меры на случай бегства. Раз только, проснувшись, какая-то обезьяна схватила и потащила меня за хвост, но я быстро извернулась, укусила ее в палец, и умчалась к себе. Крик обезьяны вызвал переполох среди всех зверей, и этот переполох долго не мог улечься.

Конечно, мои способности и знания помогли мне скоро выучить также языки всех диковинных зверей, и я смело могу заносить их полную речь.

Интересно было следить за этим разнородным собранием, когда наступал час общего обеда зверинца. Звери очень хорошо его знали и задолго уже высказывали нетерпение. Всех спокойнее были медведи, больше всего волновались обезьяны.

Павиан подходил к самой решетке и грозно сотрясал ее, подлаивая:

— Есть давайте, противные люди!

Другие обезьяны мурлыкали что-то под нос и преуморительно прижимались к решеткам, чтобы посмотреть, не несут ли еду. Впрочем, если за день было много посетителей, большинство обезьян относились равнодушнее к еде, так как наедались доброхотными подачками булок. Удивительные творения эти обезьяны — портят больше, чем едят! Возьмет какая-нибудь булку из рук посетителя, сядет поудобнее, состроит гримасу и начнет щипать булку руками и ртом. Щиплет и выплевывает и съест что-нибудь из серединки.

Увидя, что другой обезьяне тоже дают, она бросает свой кусок и кидается перехватить у товарки. Если отнять не удается, она снова отыскивает прежний кусок, если его только уже не стащили другие, и продолжает прерванную еду, мурлыча себе под нос:

— Это прочь, это в рот, это тоже прочь и это прочь, а это в рот… — и вдруг сама себя перебивает обращением к соседке:

— Ты что? Смотри!.. Я тебя! — и снова начинает:

— Это прочь, это в рот, это прочь…

Забавные твари!

Когда выносили мясо для хищных зверей, по зверинцу пробегал какой-то смешанный вой. Мясо было разрублено и раздавалось порциями. Более опасные звери получали свою долю с железных вил. Кошки в это время особенно волновались.