Эти и подобные массово-психологические явления нацистского толка привели к тому, что в головах многих людей возникло совершенно извращенное деление общества на противоборствующие группы. Место прежних антиподов: бедный — богатый, молодой — старый, верующий — неверующий, образованный — необразованный, горожанин — сельский житель и тому подобных, которые раньше определяли отношение не обладавших классовой сознательностью трудящихся к окружающему миру, теперь заняло подразделение на приверженцев Гитлера и противников Гитлера. Те, кто причислял себя к первым, стали считать, что поставили на верную карту.

Вполне понятно, результаты выборов 14 сентября сильно сказались на отношениях между нацистскими главарями и их покровителями, а также и на их взаимоотношениях между собой. Гитлер (хвастливые уверения которого, что он в состоянии привести в движение массы, теперь, казалось, сбывались) мог козырять своим успехом, давая понять всемогущим капитанам индустрии, что его уже не заменишь просто так любым другим правоэкстремистским политиком. Приток миллионов сторонников придал ему собственный вес, в еще большей мере обеспечил известную свободу действий, а затем позволил еще сильнее приписывать все своей собственной личности. Само собой разумеется, поле его деятельности не выходило за рамки общих империалистических интересов. «Фюрер» и не собирался выходить за эти рамки, а стремился мобилизовать массы во имя целей реакционнейших сил монополистического капитала и всегда играл роль исполнителя его желаний.

Все это, разумеется, влияло и на личное поведение Гитлера, укрепляло его главенствующее положение в верхушке НСДАП. В борьбе за благосклонность «фюрера» усиливалось соперничество между нацистскими бонзами второго гарнитура, и это тоже шло на пользу нацистскому главарю. Одержимые слишком безудержной фантазией ведущие фашистские идеологи (Федор и некоторые другие, не говоря уж об отодвинутом на задний план Дрекс-лере) в процессе конкурентной гонки за близость к «фюреру» (хотя некоторые из них позже и получили доходные местечки) со временем поотстали в ней, между тем как-абсолютно бессовестные демагоги типа Геринга и Геббельса все больше выдвигались на первый план и сумели приобрести фактическое влияние па политику.

Те предприниматели, которые 14 сентября выступили за нацистов, увидели в результатах выборов подтверждение правильности своей ставки. Теперь еще больше заправил концернов, которые пока с опаской относились к нацистскому псевдосоциализму, повернулось лицом к НСДАП. Самого Гитлера все чаще стали приглашать в клубы и салоны промышленников, и уже вскоре после выборов он выступил перед изысканной публикой в Эссене, Гамбурге и Бремене.

Особенно ярким примером установленных нацистским руководством после сентябрьских выборов связей с монополистической верхушкой может служить поворот к фашистам крупного банкира, бывшего (с декабря 1923 до марта 1930 г.) президентом Рейхсбанка Яльмара Шахта — одного из основателей Демократической партии! (Напомним, что при фашистском режиме он снова стал президентом Рейхсбанка, а также министром хозяйства и генеральным уполномоченным но военной экономике, т. е. по форсированному вооружению.) Шахт принадлежал к самым прожженным представителям германского крупного капитала. Именно он открыл нацистам доступ в промышленные и банковские круги, которые до тех пор еще относились к ним выжидательно.

Первая встреча Шахта с Гитлером состоялась 5 января 1931 г. в доме Геринга, который в качестве важнейшего посредника между нацистской партией, с одной стороны, и монополистическим капиталом, полугосударственнымм институциями и аристократией — с другой, сумел пробраться на вершину коричневой иерархии. Живший на широкую ногу, бонвиван и жуир Геринг был близко знаком с директором «Дойче банка» Эмилем Георгом фон Штаусом (который и свел его с Шахтом) и Фрицем Тис-сеном (присутствовавшим при первой встрече Шахта с Гитлером). Впоследствии совершенно случайно (и эго еще раз показывает, насколько трудно получить документальные подтверждения источников финансирования нацистской партии) стали известны подробности двух крупных денежных пожертвований Тнесена Герингу. Первый раз Тиссен велел доставить деньги наличными в ресторан своего металлургического завода, где он ожидал вместе с Герингом. В другой раз Тиссен оставил купюры в сейфе одного банка, затем Геринг при помощи второго ключа изъял их и сложил в чемодан (! — В.Р.) ²⁸.

Когда дело шло о деньгах, Геринг не слишком-то церемонился: из выданных для НСДАП сумм значительную часть он транжирил на свою роскошную жизнь. От главы тесно слитой с министерством рейхсвера авиатранспортной фирмы «Люфтганза» Эрхарда Мильха (будущего нацистского генерал-фельдмаршала, по поводу которого, поскольку отец его был еврейского происхождения, Геринг впоследствии бросил ставшую крылатой фразу: «Кто еврей, а кто нет, решаю я сам!») он каждый месяц получал 1000 марок якобы за защиту интересов воздушного транспорта в рейхстаге. Подкармливали его и другие авиационные фирмы, тесно связанные с государственными органами. Они оплачивали ему «услуги по консультации», а одна шведская фирма по производству парашютов платила ему как руководителю ее берлинского представительства. Геринг общался с бывшим германским кронпринцем, с его младшим братом по кличке Ауви (принц Август Вильгельм Прусский), который еще в 1928 г. вступил в СА, с архиреакционным принцем Шаумбург-Липпе, с принцем Филиппом Гессенским — зятем итальянского короля и с другими аристократами.

Устроенной им первой встречей Шахта с Гитлером Геринг был доволен, а Шахт на Нюрнбергском процессе сказал, выражая мнение тузов финансового капитала: «Гитлер — это человек, с которым можно сотрудничать»²⁹. В своих мемуарах Шахт писал: «Под впечатлением этого вечера я решил в ближайшие недели нажимать на канцлера и других политиков, с которыми у меня имелись связи, чтобы как можно быстрее включить национал-со-циалистов в правительственную коалицию».

В этой ретроспективной записи, сделанной спустя 8 лет после разгрома фашизма, Шахт попытался оправдать свои тогдашние усилия утверждением, что только передачей нацизму «части правительственной ответственности» можно было направить последний в «упорядоченные рамки». Однако Шахт забыл упомянуть: под «упорядоченными рамками» он понимал не что иное, как безоговорочное выполнение требований монополий, т. е. прежде всего отказ нацистских претендентов на неограниченную власть от каких-либо остатков антикапиталистических тенденций.

Именно на это и направил Шахт свои усилия после знакомства с фашистским главарем. Именно он переставил стрелки на экономическую политику фашистов и организовал выработку экономической программы будущего гитлеровского правительства, которая привела в восторг монополистические круги. До 1930 г., когда вопрос о передаче правительственной власти нацистам в повестке дня еще не стоял, единственная функция содержавшей кое-какие демагогические пункты обширной экономической программы НСДАП состояла в том, чтобы сбивать с толку обнищавшие массы. Только с точки зрения ее тогдашней пригодности, включавшей в себя и некоторый риск псев-досоциалистических обещаний, и рассматривала до тех пор эту программу крупная буржуазия. После же сентябрьских выборов положение принципиально изменилось. Теперь участие фашистов в правительстве, а в перспективе и их полное господство стали считать делом возможным. Уже вставали вопросы: какие конкретные меры примет нацистское правительство в области инвестиций и субсидий, во внешней политике, как будет оно решать вопросы о профсоюзах, тарифных договорах и третейских судах, какие пошлины, налоги и фонды оно изменит, отменит или введет, какое трудовое законодательство, урегулирование заработной платы оно осуществит и на какие социальные расходы пойдет? Различные монополистические группы и концерны старались заранее оказать влияние на решение всех этих вопросов, непосредственно затрагивавших интересы и прибыли капитала.