Баварское правительство сделало это по настоянию Лоссова, который во время поспешно устроенной встречи с нацистским главарем заверил Гитлера в том, что считает НСДАП «значительной» и «выносливой», но вместе с тем посоветовал ей для обеспечения успеха «очистить национал-социализм от шлаков и крайностей, дабы вылущить и сохранить здоровое и радующее национальное ядро».
Таким образом, Гитлер услышал слова признания из уст человека, который хотя и выдавал себя за слугу Веймарской республики, однако в согласии с могущественными кругами господствующего класса вел дело к ее гибели. В то же время Гитлеру дали понять, что, прежде чем ему и его партии позволят развить активную деятельность, он должен устранить всякие сомнения насчет псевдосоци-алистической сущности нацизма и демагогического характера нападок на капиталистический строй. Гитлер намек понял и обещал путча не устраивать, а после съезда «вновь явиться к его превосходительству».
Поэтому связанные со съездом сборища и парады нацистов прошли в полном «спокойствии и порядке». 27 января состоялось 12 массовых митингов, и Гитлер на своем «хорьхе» метался с одного конца города на другой; 28-го — освящение знамен во время парада 5 тыс. штурмовиков на Марсовом поле, затем факельное шествие к пивной «Киндль». Путч был отложен, но в результате уступчивости баварского правительства престиж нацистов и их шансы на последующий успех возросли.
Вскоре НСДАП, ряды которой продолжали пополняться, вступила в организационное сотрудничество с милитаристскими союзами «Имперский флаг» и «Нижняя Бавария», которые ранее больше склонялись к питтинге-ровскому союзу «Бавария и рейх», а также с союзом «Оберланд» и (временно) с «Патриотическими объединениями» Мюнхена. НСДАП удалось также впервые заключить соглашение с организацией за пределами Баварии — с руководимой Альбрехтом фон Грефе фашистской «Не-мсцко-фёлькишской свободной партией». Грефе практически возглавил все запрещенные правительствами земель внебаварские местные группы НСДАП и заявил о своей готовности предоставить Баварию на откуп мюнхенским нацистам.
В процессе всех этих комбинаций Гитлер, считавшийся в новом организационном содружестве самой видной персоной, невзирая ни на что, подчеркивал: его партия ни на какие программные компромиссы со своими временными союзниками никогда не пойдет. Но поскольку руководители НСДАП (как показано выше) считали ее программу не чем иным, как набором ни к чему не обязывающих фраз, предназначенных для вербовки сторонников, и (как это будет проиллюстрировано двумя конкретными примерами) в случае необходимости беззастенчиво отказывались от провозглашенных принципов, такие заявления, естественно, служили всего-навсего тактико-демагогическим маневром.
Однако свое воздействие они все же оказывали: многие шедшие в фарватере нацизма мелкие буржуа увидели в этом доказательство того, что НСДАП — та единственная политическая сила, которая в период продолжающихся парламентских сделок и распрей уже утвердившихся буржуазных партий и постоянного отхода СДПГ от провозглашенных ею долгосрочных целен, а также в условиях уступчивости общегерманского правительства перед угрозами держав-победительниц не мирится ни с какой половинчатостью и не склоняется ни перед кем.
Дабы еще больше подчеркнуть мнимую самостоятельность своей партии, Гитлер даже решил провокационно противопоставить себя всем правоэкетремистским и прочим буржуазным партиям в одном бурно обсуждавшемся тогда вопросе. То был типичный пример его наглости и хитрости, поскольку это означало внезапный отказ в пропаганде (на практику это все равно никак не влияло) от той позиции, которую он вчера еще выдавал за краеугольный камень «национал-социализма».
Речь шла об отношении к оккупации Рура и Южного Тироля. В процессе обострения послевоенных противоречий между державами-победительницами и Германией Франция, поддержанная Бельгией, 11 января 1923 г. оккупировала индустриальное сердце Германии — Рурскую область, введя туда войска якобы в качестве карательной меры за не полностью произведенные репарационные платежи. На самом же деле Франция предприняла эту акцию для того, чтобы таким образом приблизиться к своей не достигнутой в 1919 г. военной цели — переносу границы на Рейн. В ответ в Германии поднялась волна шовинизма и правительство, поддержанное буржуазными партиями и СДПГ, провозгласило «пассивное сопротивление». За исключением коммунистов, которые призвали к борьбе против империалистических поджигателей войны по обе стороны Рейна, все остальные партии апеллировали к «единству народа» и провозглашали, как и в 1914 г., лозунги «гражданского мира».
В отличие от других националистических партий Гитлер потребовал прежде всего повести борьбу не против иностранной оккупации важнейших индустриальных областей Германии, а против «внутренних врагов»! «В этой ситуации, — заявил он, — борьба должна вестись в первую очередь против марксистов, «берлинских евреев» и «ноябрьских преступников» (т. е. социал-демократов и коммунистов. — Перев.), и только после расправы с ними можно будет перейти к преодолению «внешнего врага»». Тут даже националистические соперники Гитлера обвинили его в измене фатерланду и чуть ли не в подкупе со стороны Франции. Гитлер на время поставил себя в затруднительное положение перед своими приверженцами. Но с точки зрения долговременной перспективы Гитлеру гораздо важнее было другое. Тем самым нацистский главарь дал понять могущественным магнатам угля и стали, заинтересованным в задержке репарационных платежей и, учитывая позицию Англии и США, рассчитывавшим на выгодное урегулирование конфликта на базе экономической кооперации с ними: подобно им, он руководствуется приоритетом классовых капиталистических интересов, а внешнеполитические вопросы намеревается выдвигать только после обеспечения в стране стабильной политической власти буржуазии.
Аналогичным образом вел себя Гитлер и по вопросу о Южном Тироле. До тех пор нацисты — в едином хоре со всеми другими реваншистами — безоговорочно требовали пересмотра всех границ, установленных по Версальскому миру в 1919 г. и, само собой разумеется, возврата отошедшего к Италии Южного Тироля, который был частично населен немцами и благодаря Бреннерскому перевалу через Альпы имел большое стратегическое значение. Но Гитлер сообразил, что ставшая фашистской Италия потребуется ему в качестве будущего союзника для осуществления куда более важных экспансионистских устремлений, а потому следует устранить возможные трения с нею. Словно позабыв, что еще недавно он патетически негодовал по поводу того «позора», которому «низшая итальянская раса» подвергает тирольских немцев, Гитлер теперь заявлял: «Болтовня о Южном Тироле, пустые протесты против [итальянских]… фашистов вредят только нам самим, ибо они разобщают нас с Италией. В политике нет сентиментов, в ней есть только холодный расчет… Отказом от Южного Тироля Германия приобрела бы согласие Италии на аншлюс Австрии и на введение вновь воинской повинности»27.
Смена Гитлером курса в вопросе о Южном Тироле не в последнюю очередь была практическим доказательством того, что он в состоянии держать своих приверженцев в повиновении даже в том случае, если ранее провозглашенные им лозунги вдруг превратятся в свою полную противоположность. А это могло и должно было показать его собственную пригодность для крупной буржуазии, его способность в нужный момент отказаться от тех псевдосо-циалистических обещаний, которые нацисты давали массам. Для зтого и надобен был культ, преднамеренно создававшийся вокруг его личности. Этот культ выражался формулой «Фюрер всегда прав» и позже достиг своей кульминации в пресловутом девизе: «Фюрер приказал — мы повинуемся!»
Весна 1923 г. была отмечена тяжелыми кризисными явлениями. Инфляция приняла невиданные в мировой истории размеры, борьба за Рур обострилась, все чаще возникали забастовки, голодные и антивоенные демонстрации, усиливалось стремление рабочих к единству действий, «пролетарские сотни» набирали боевую силу, требования КПГ о создании рабочего правительства находили все больший отклик. Различные контрреволюционные группы готовились ко «дню X», чтобы разгромить рабочее движение и установить режим военной диктатуры.