Изменить стиль страницы

Сидя на кровати, скрестив ноги, она анализировала все факты, что были ей известны:

Десять лет назад Холден Крофт уехал из Западной Вирджинии вместе с Калебом Фостером, и, несмотря на десять лет интернет-поисков и услуг частного детектива, оплаченных из ее тайных сбережений, никаких следов Холдена так и не было найдено. Даже если ему удалось уцелеть, живя с Хозяином, почему он добровольно взял себе имя Сет? И зачем ему снова возвращаться в Западную Вирджинию?

Холдену сейчас было бы двадцать три, а Сет выглядел на тридцать.

Холден был низким и коренастым. Да, когда они потеряли друг друга, ему было только тринадцать лет, но Сет, борец, очень крупный, высокий парень.

Она закусила губу и подвинулась назад, чтобы прислониться к спинке кровати и подумать. Что-то не давало ей покоя, потому что в том факте, что Сет мог быть Холденом, кое-что казалось вполне правдоподобным.

Холден был драчуном. Всегда.

Она вспомнила первый раз, когда его увидела — он дал решительный отпор Билли. Он снова и снова дерзил Хозяину, говоря ему, что его зовут не Сет и ее не Рут. Когда Хозяин поднимал руку на Гризельду, Холден снова и снова отталкивал ее в сторону и принимал на себя все удары. В то утро, когда Хозяин обнаружил ее в подвале на стороне Холдена, то так сильно избил ее, что Холден прыгнул на спину Хозяину и попытался задушить его своими маленькими руками, чтобы оттащить его от Гризельды. Когда избиение закончилось, в награду он получил несколько ушибленных ребер и кровоточащую спину.

«Это не Холден», — упорствовала она, проводя рукой по волосам, чтобы потрогать слипшиеся от крови пряди. Но что-то уже дернулось в ее душе — надежда, надежда, отчаянная надежда.

— Он бы сюда не вернулся. Ему только двадцать три. Он бы никогда не назвался Сетом, — прошептала она, — Только твое желание, чтобы он был Холденом, не делает его Холденом.

Слезы жгли ей глаза, и она их смахнула. Было огромной ошибкой позволить Джоне уболтать ее на эту поездку. Из-за этого у нее все перемешалось в голове, которая сейчас просто разрывалась от боли. Как только Джона выйдет из душа, она настоит на том, чтобы они собрали вещи и уехали домой.

Она достала из шкафа свою сумку и бросила ее на кровать, вытаскивая из нее джинсы, белую футболку и серую толстовку, на которой темно-синими печатными буквами было написано «Джорджтаун». Несмотря на испачканные кровью волосы, она не стремилась принять душ. Все, чего ей хотелось, это как можно скорее убраться на хрен из Западной Вирджинии и вернуться домой.

Джона вышел из ванной и встал в дверях с обернутым вокруг талии полотенцем, ероша руками мокрые волосы.

— Джона, — сказала она, стоя у края кровати и глядя на него снизу вверх, поскольку в этот момент рылась в своей сумке в поисках чистого белья. — Я хочу уехать. Я хочу убраться отсюда.

— Детка, коттедж оплачен до четырех.

— Нет. Сейчас. У меня ужасно болит голова. Я хочу домой.

— Мы с Шоном собираемся на рыбалку.

— Джона, я никогда тебя ни о чем не просила!

Он изучающе посмотрел на нее, затем пожал плечами.

— Я поговорю об этом с Шоном. Может, мы сможем уехать немного пораньше, — поморщившись, он запихнул в ухо ватную палочку. — Черт, вчера вечером этот ублюдок, пока не рухнул, орал прямо мне в ухо. У меня от этого до сих пор в голове звенит.

Она оторвала взгляд от сумки и уставилась на него. Внезапно все клетки ее тела пришли в состояние повышенной готовности.

— Джона, — произнесла она, затаив дыхание, пальцы рук и ног похолодели, будто она знала, будто она точно знала, какой будет ответ еще до того, как задать этот вопрос, — Что он кричал?

Джона скривился, поморщив нос, поскольку продолжал вращать в ухе ватной палочкой.

— Эээ… было похоже на… хм, Господи, не знаю. Гризз. Да. Га-га-га-Гриииииииз. Вроде того. Пи*дец как громко.

Он пожал плечами и вернулся в ванную.

Когда он произнес это имя, она замерла как вкопанная. Застывшая и оцепеневшая от потрясения, недоверия и… веры. Дверь в ванную защелкнулась, и, прикрыв рот рукой, она выдохнула: «Холден». Она хотела пойти к нему, хотела выбежать из спальни, из коттеджа, по ступенькам крыльца и на дорогу. Бежать, бежать и бежать, пока не найдет его, пока не окажется перед ним, глядя в его бездонные серые глаза.

Она почувствовала жар и слабость во всем теле, колени подкосились, и девушка рухнула на кровать, свернувшись калачиком, словно защищаясь от ударов. По щекам бежали слезы, тяжелая голова ныла от боли и кружилась, и Гризельда быстро провалилась в темноту.

Глава 8

Сет

Услышав ее тихий плач, он открыл глаза и, протянув руку через постель, коснулся ее волос.

— Н-н-не плачь, Гри, — пробормотал он, поглаживая ее по волосам. — Не плачь.

— Сет? Дорогой! О, Боже мой. Ты очнулся?

— Г-г-гри? — снова пробормотал он, хотя и знал, что это не ее голос. То, что это была не она, заставило его встревожиться. Кто здесь, и где она?

— Милый, это Джемма.

— Н-н-нет, — зарыдал он, быстро моргая. Его глаза слишком опухли и почти не открывались. — Г-г-где Гри?

— Гри? Кто эт…? Я не… Милый, тебя сильно ударили по затылку, — она повысила голос, сказав кому-то, чтобы позвали врача, потом снова повернулась к нему и заговорила медленнее. — И тебя… тебя… несколько раз пырнули ножом. Сет, что ты помнишь?

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он.

Темнота.

***

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он, вскочив с кровати в номере мотеля. Желтый свет просачивался сквозь дешевые полиэстеровые шторы, заливая маленькую комнату оранжевым сиянием. По лицу стекал пот, попадая ему в глаза, и он вытер лоб свободной рукой.

— Заткнись! — заорал Калеб с соседней кровати, перевернулся на спину и несколько секунд спустя захрапел.

Сет потянул за наручники, которыми за одну руку был пристегнут к раме кровати. Он уже привык спать с поднятой вверх рукой. И хотя он клялся, что не убежит, Калеб каждый вечер молча пристегивал его к кровати, прежде чем отправиться в местный бар. После первой ночи, Сет узнал, что перед сном ничего нельзя пить.

Однажды ночью, когда Калеб ушел на весь вечер и забыл привязать Сета, ему и в голову не пришло убежать. Ему некому было позвонить, некуда идти. Теоретически, он мог воспользоваться таксофоном мотеля, позвонить в справочную, и попросить телефон Службы по правам ребенка. Он мог сказать им, что его похитили почти четыре года назад, и да, они наверняка бы приехали, забрали его и арестовали Калеба, только вот что потом? Они бы вернули его в систему патронатного воспитания Вашингтона. Обратно в «семью», где велика вероятность того, что «родители» жестоко обращались и пренебрегали детьми. И это лишь вопрос времени, когда какой-нибудь другой нежданный и неизвестный изверг сотворил бы с ним нечто отвратительное.

По крайней мере, Калеб был понятной ему сущностью.

За последний год крутой нрав, напыщенные тирады и бред Калеба резко стихли, как будто убийство Гри чудесным образом излечило особый вид безумия Калеба. Казалось, что Калеб обрел, наконец, определенный душевный покой, словно застрелив ее, он достиг цели всей своей жизни.

Если Сет упоминал Гри, он сердился и незамедлительно бил его по лицу, но после их отъезда из Западной Вирджинии, сильные побои уже не возобновлялись, и Калеб все реже и реже разражался тирадами о Рут. Мысль, что они на самом деле братья, стала для Калеба настоящей бредовой идеей, и, казалось, он на самом деле считал, что между ними всего четыре года разницы, хотя Сет догадывался, что она была ближе к сорока. Время от времени Калеб ласково ерошил его волосы и почти всегда называл его «братишка». Самое странное, что в этих жестах была подлинная нежность, будто Сет действительно был любимым младшим братом Калеба, и иногда, стыдясь и досадуя, Сет позволял себе в это верить.