— Вас уже развели?

— Пока нет, но… — вздохнула Шехвар.

— Что «но»? — спросила Сэма.

— Завтра пойду и откажусь от иска!

— Вряд ли судья примет твой отказ, — заметила повитуха.

— Почему?

— Да что это — малярное ведро? Развожусь, не развожусь. Это тебе суд, а не игрушка!

— Вы когда в последний раз были в суде? — поинтересовалась Сэма.

— Подала заявление и больше не заходила.

— А если суд уже вынес решение?

— Меня оповестили бы!

— Совсем не обязательно! Вынес судья решение — и все!

Шехвар умолкла, раздумывая над тем, как ей действовать дальше. «Надо бы написать Кудрету, попросить, чтобы прислал немного денег, раз женится на богатой, а я осталась одна с тремя детьми. Написать надо спокойно и как бы между прочим заметить, что в своем заявлении о разводе я не прошу от него никакой помощи ни для себя, ни для детей, но надеюсь, что он не оставит нас на произвол судьбы».

В машине, стоявшей у обочины дороги, Шехвар увидела целующуюся парочку. Но теперь такие вещи ее уже не трогали. Мужа она больше не любила, и все же известие о том, что он женится, задело самолюбие и даже пробудило в ней ревность… Упустила она свое счастье, не удержала. Такого мужчину любая подхватит. Высокого роста, красивый, веселый! А язык как подвешен! Кого угодно заговорит, не то что какую-то там молоденькую провинциалку!

Не удивительно, если в один прекрасный день он станет депутатом меджлиса. В этом мире все возможно. А вот для нее нынешний год ужасно невезучий.

Шехвар так расстроилась, что чуть не плакала. «Счастье само шло ко мне в руки, а я его отпугнула. Нечего было торопиться с разводом. Но откуда я могла знать, что все так обернется? Глупая гордость заговорила во мне, когда я узнала, что его арестовали и посадили в тюрьму. Ведь дед-то у меня пашой был!»

Шехвар вздохнула и вдруг ощутила решимость. «Не сдамся! — подумала она про себя. — И унизительных писем не буду писать! Пригрожу ему! Согласится давать мне кругленькую сумму — оставлю в покое. Не согласится — поеду к нему вместе с детьми!» Эта мысль принесла Шехвар облегчение. Именно так она и поступит.

Сразу после свадьбы Шехвар была доброй и нежной. Так и вертелась вокруг своего Кудрета: «Муженек, муженечек!» — по-другому и не называла. Чего она этим добилась? Ровным счетом ничего. А вот когда начала швырять в него шлепанцами, щипцами и предметами потяжелее, вроде ваз и кувшинов, он стал просто шелковым. Раздумывать нечего. Она сейчас пустит в ход все средства, к которым он сам ее приучил. А не поможет — размозжит ему голову! Ни перед чем не остановится. Чего ей терять? Разве это жизнь у повитухи? Деткам до нее нет никакого дела. Не собака же она в самом деле, чтобы перед каждым хвостом вилять. Ну а если удастся вырвать у Кудрета приличную сумму, она распорядится деньгами по-своему, и уж, конечно, ни гроша не даст ни дочери, ни сыновьям.

— Э, Шехвар, что-то прохладно стало.

Шехвар взглянула на повитуху:

— Да, холодновато.

— Пошли?

— Как хотите.

Сэма рассчиталась с официантом, и они направились к выходу. Пообещав при случае зайти к повитухе, Сэма рассталась с ними на площади Таксим. Шехвар и повитуха решили не брать такси и сели в автобус. Всю дорогу повитуха болтала без умолку, радуясь тому, что Сэма обещала зайти к ней.

— А если не зайдет?

Повитуха разозлилась:

— Уж я ей тогда покажу!

— Что ты ей сделаешь?

— Пока не знаю, но, клянусь, такое сделаю, что ей тошно станет.

— Правильно! Только так и поступают с подлецами! Посмотрю, как поведет себя Кудрет, а то и я ему такое устрою…

— Кому, кому? — словно очнувшись, переспросила повитуха.

— Кудрету. Поеду к нему и закачу скандал!

— С какой стати? Разве не ты сама возбудила дело о разводе да еще отказалась от алиментов и всякой помощи?

— Откуда же я могла знать, что этому негодяю так повезет? Ведь он того и гляди в меджлис пролезет!

Тут повитуха подумала, что неплохо бы натравить Шехвар на ее бывшего мужа. Станет он депутатом или не станет — неважно. Пусть Шехвар поедет к нему. Добьется своего — хорошо, не добьется — опозорит его перед людьми. Чем это кончится? Ничем. Кто заварил кашу, тому ее и расхлебывать. Устроит дебош — в тюрьму попадет. А она в таком случае избавится от лишнего рта.

И повитуха решила подлить масла в огонь:

— Да, да, хватит благородство свое показывать! Подумать только: ни алиментов не потребовала, ни другой помощи! Он разбогател, в депутаты метит! Вот и хорошо: станет депутатом — придется беречь свою репутацию, сделает все, о чем бы ты ни попросила. О детях забывать не положено. Так что не будь дурой. Прежде я тебя удерживала от развода, а теперь полностью с тобой согласна.

Разговор на эту тему продолжался чуть не до полуночи. Они все подробно обсудили. У Шехвар есть шансы получить с него пятьдесят, а то и сто тысяч лир. Женился на богачке, депутатом стать собирается. Всем этим непременно надо воспользоваться!

— Вот бы отхватить сто тысяч, а?!

— Хорошо бы!

— Только не транжирить их попусту…

— Лучше всего положить в банк или пустить в какое-нибудь выгодное дело.

— Лишь бы заполучить деньги, а там сообразим, что делать!

— Конечно, конечно.

— От детей нынче никакого проку.

— И не говори, дорогая. Деньги — лучший друг.

— То-то и оно!

Усадьба Шабанлы, которая, как сказано в купчей, «с востока примыкает к общественной дороге, с запада — к заливным полям, с севера — к владениям Ходжи Исхака, а с юга — к роще мастиковых деревьев», хотя и не была самой большой в округе, однако о ней знал каждый. Ко всеобщей радости, Кудрет-бей женился на ее владелице Нефисе-ханым, да к тому же по законам святого шариата. Это восхищало, пожалуй, даже больше, чем его речи.

Человек этот словно спустился прямо с неба, как божья благодать. Это он заставил уйти с поста председателя вилайетского комитета, немощного труса, это он, не зная усталости, колесит по деревням, чтобы поднять дух у крестьян с землистыми лицами, потемневшими от постоянной работы под палящими лучами солнца.

— Многие лета тебе!

— Дай аллах, чтобы ты всегда думал о нас!

— Ей-богу, говорит о вере и религии так, словно Коран читает!

— Можно жить без хлеба, без веры жить нельзя!

— Да пошлет тебе аллах быструю лошадь и хорошо выпеченный хлеб!

Все в один голос говорили, что руководство партии высоко ценит Кудрета Янардага. Еще говорили, что, добившись смещения председателя вилайетского комитета, сам он не пожелал занять этот пост, заявив: «Кресло меня не волнует. Мой долг — стать глазами и ушами моего народа, а главное — его устами!» Именно это и нужно крестьянам. До сих пор они неохотно, с опаской отдавали свои голоса назначенным Анкарой кандидатам правительственной партии, потому что знали, что после выборов на протяжении долгих четырех лет их так называемые «избранники» даже не заявятся к ним! Да если и заявятся, проку никакого. Произнесут несколько лживых слов, а после их отъезда опять: давай, Мехмед, вкалывай! Наводнения, снежные заносы, разрушенные бурями дома, работа в поте лица, неурожаи, голод и эпидемии, косящие детей… А «избранникам» до всего этого дела нет. Но сейчас, говорит Кудрет-бей, у нас демократия. К старому возврата нет, отныне народ будет отдавать свои голоса не ставленникам Анкары, а тем, кому сам пожелает, кому подскажет сердце. Такие депутаты, и прежде всего сам Кудрет-бей, будут постоянно печься о нуждах своих избирателей.

На Кудрет-бея возлагали большие надежды, о нем говорили: «Заворожить может своими речами! Божий дар у него. А как почитает религию! Другие боятся слово сказать. А чего бояться этой „черной власти“, превратившей мечети в казармы, если у нас демократия?»

Да-да, все боятся. Только и слышишь: «Нельзя превращать религию в орудие политики. Ведь правительство, как известно, даже под быком ищет теленка. Вот когда придем к власти, тогда другое дело!» Ясно, дрожат от страха. А Кудрет-бей не дрожит, сердце у него большое, словно мангал, и неустрашимое, как у святого Али! Да и собой он хорош, туфли носит со скрипом, одет с иголочки! И здоров, как пехливан[64]. Молодец, ну просто молодец! Да помогут ему на выборах их голоса!