Но и одними только изменениями климата и одним лишь усыханием трудно объяснить упадок сельского хозяйства Средней Азии в средние века. Великий биолог и географ академик Л. С. Берг вступил по этому поводу в полемику (еще до первой мировой войны) со своим старшим современником П. А. Кропоткиным. Согласно Бергу, основную роль в запустении Средней Азии играли социальные причины — такие, как войны. Из-за войн и перемен власти разрушились оросительные сооружения. А после их разрушения население не имело средств к существованию и частью разбежалось, частью вымерло. Эту точку зрения на средневековую историю Центральной Азии поддержал и один из крупнейших русских востоковедов академик В. В. Бартольд в особом исследовании об истории среднеазиатского орошения, напечатанном еще в 1914 году и в программной статье 1926 года, где он говорил одновременно и о следах прошлого Средней Азии и о ее возможном будущем. На основании подробного описания Средней Азии, составленного арабскими географами тысячу лет назад (в 10 в. н. э.), Бартольд пришел к выводу, что уже тогда воды было не больше, чем в начале нашего века. А ведь возможности для орошения были очень большими, следовательно, проблема заключается не в увеличении абстрактного количества воды (как этого хотелось бы авторам проекта переброски вод), а в рациональной организации ее использования. Если некоторые основные действующие факторы (количество орошенных земель по сравнению с безводными) оставались постоянными, то выводы историка оказывались жгуче современными. Уже поэтому оправдан был призыв Бартольда при выполнении выдвигавшейся им задачи возрождения древних оазисов опираться на соединение работы историков и археологов с трудом ирригаторов. Но оправданность самой задачи, поставленной Бартольдом, еще надо доказать.

Такое соединение усилий работников разных специальностей и было достигнуто на протяжении последних тридцати с лишним лет главным образом в связи с деятельностью Хорезмской экспедиции, начинавшейся под руководством члена-корреспондента АН СССР С. П. Толстова. Образовалась группа действовавших сообща специалистов по археологии, аэрофотосъемке, истории, этнографии, палеоботанике, древним и современным оросительным сооружениям. Им удалось не только обнаружить (прежде всего благодаря аэрофотосъемке) и изучить древние ирригационные системы, но и использовать эти данные в современных работах по обводнению областей, ставших за последние тысячелетия безводными. Здесь можно вполне говорить о реальном наличии практических приложений у исторической науки. Эти приложения касаются и технических подробностей, важных для осуществления планируемых мероприятий по искусственному орошению. В частности, важно знать, принадлежат ли почвы на данном участке к таким, на которых в древности на протяжении длительного времени уже применялась искусственная ирригация.

Исследованиями наших ученых установлено, что плодородие почвы находится в обратной зависимости к древности некогда на ней находившихся оросительных сооружений. Древнеорошаемые (антропогенные, т. е. «порожденные людьми») почвы частично становятся непригодными (без предварительных достаточно сложных работ) для использования, остальная же их часть плодороднее всех остальных почв региона. Из относительно недавних открытий в этой области стоит отметить обнаружение в Северо-Восточном Дагестане (в Терско-Сулакском междуречье) древнеорошаемых почв. Открытие подтверждает широкий масштаб ирригационных работ в то время (5–7 вв, н. э.), когда эти земли входили в состав столь интригующего любителей отечественной истории Хазарского царства, где (как известно и по письменным источникам) земледелие было основано на искусственном орошении. О значимости исследований, которые должны проводиться (и отчасти уже проводятся) совместно археологами и почвоведами, говорит то, что площадь почвы древних оазисов на территории СССР оценивается не менее чем 8 млн. га. Но сама по себе практически очень важная и решаемая в Средней Азии на протяжении последних десятилетий задача возрождения когда-то плодородных земель, где найдены следы древней системы искусственного орошения, представляется только частью более общей проблемы.

Благодаря аэрофотосъемке установлено, что значительная часть пустынных областей Средней Азии (как и Северной Африки) покрыта сетью древних ирригационных каналов. Скажем спасибо таким ученым, как Б. В. Андрианов, которые это выявили. Но дальше спросим их и себя: почему эти каналы разрушились? Почему старые оросительные системы не только в Центральной Азии, но и в других ее частях (на Ближнем Востоке и на Цейлоне), а также и в Африке, пришли в негодность, а некогда плодородные земли стали пустыней (а в других частях Азии — болотами или джунглями)? Что может сказать об этом историческая наука? Не представляет ли сама крупномасштабная ирригация основной источник образования пустынь (или заболоченных джунглей) в областях древних цивилизаций? Разглядывая составленную ЮНЕСКО карту, на которой представлены аридные и субгумидные (недостаточно увлажненные) зоны мира, нельзя не поразиться совпадению их в северном полушарии с древними областями искусственного орошения. Объясняется ли эта связь просто тем, что на территориях, где воды не хватало, нельзя было обойтись без дополнительной ирригации? Очевидно, что это не так. Искусственная ирригация сама явилась мощным фактором, менявшим ситуацию в тех областях, где ее рано начали использовать.

Поставленные вопросы продиктованы не просто любознательностью. Восстановление древних оросительных сооружений, планируемое в разных странах и областях, как и любая реставрация, не может быть самоцелью. Правительство Шри Ланки два десятилетия назад задумало восстановление древней системы больших и малых каналов, которые пришли давно в полную негодность, заросли джунглями, утонули в болотах, образовавшихся после разрушения средневековой древнецейлонской ирригационной системы. Но можно ли просто восстановить древнюю ирригационную систему — на Цейлоне, в Средней Азии или в какой-либо другой части древнего цивилизованного мира — не занимаясь всеми социально-экономическими, техническими, экологическими причинами, которые привели к разрушению этой древней системы? Нужно понять, почему разрушились старые ирригационные системы и погибли основанные на их использовании общества. Это не академический вопрос, а прикладная задача. Не поняв причин их гибели, мы едва ли избежим повторения (пусть и в другой форме, связанной с другими техническими и социально-экономическими возможностями) тех ошибок, которые когда-то привели к их разрушению. Выводы исторических дисциплин именно здесь могут оказаться ценными. Ведь в истории земледельческих обществ осуществлялся длительный отбор наиболее эффективных методов ведения хозяйства, приспособленных к конкретным экологическим условиям. Если история советует нам отказаться от пути, уже не один раз опробованного и не однажды приведшего к катастрофическим последствиям, не стоит ли послушаться голоса истории и не упрямиться, опять и опять пытаясь возродить старое наперекор уже случившемуся? История и Средней Азии, и Цейлона, многих других стран забраковала крупномасштабную ирригацию как метод организации хозяйства. Надо ли вопреки этому пытаться в тех же местах прорыть новые каналы, возвести новые дамбы, создать новые водохранилища? Не разумнее ли осмыслить исторический опыт и совершенный самой историей отбор для поиска новых путей, отвечающих и возможностям современной техники, и новой социально-экономической ситуации?

При всей заманчивости идеи любой реставрации прошлого в ее пользу чаще говорит романтическая ностальгия по утраченному времени, чем рациональные доводы. А восстановление разрушенных форм хозяйства и с ними связанных технических сооружений — в частности, ирригационных — в какой-то степени антиутопия, и, как ко всякой антиутопии, к этой идее надо подойти критически. Следует уважать историю и производимый ею ценностный отбор — он не может быть случайным. Наша задача — понять степень его неслучайности.