…Оказывается, к нам незаметно подрулил Хальзов. Последняя история пришлась ему по душе, и он с удовольствием захрюкал, а я с облегчением ушел в сторону — дал форсаж и разворот с места, как истребитель.

Терехин все еще был нарасхват, но на короткий миг мне удалось поймать его за рукав и выдернуть из круга политически озабоченных личностей:

— Саня, как насчет переговорить?

— Знаешь что?.. Здесь через час все закончится. Можно поехать ко мне в контору на Восход…

— Ладно… Сань…

— Что?

— Что это за тетка в сером? Людмила Викторовна.

— Тоже специалист. По технологиям…

— Ужасно умная.

— Ну, так!..

— Сань.

— Что?

— Ты Мамлеева читал?

— Пробовал.

— Знаешь, что она мне про него сказала?

— Что?

— Что он замахивается на какие-то мифологемы, поэтому его сюжеты приобретают менструозные формы.

— Какие-какие?

— То-то и оно. Менструозные!

— Сергуня, у тебя сколько классов образования?

— Четыре.

— Оно и видно! Не менструозные, а монструозные! Чувствуешь разницу — мон-стру-оз-ны-е!

— Как это?

— Значит, извращенные. От слова монстр, а совсем не от того, что ты подумал. Плохие, в общем…

…Терехин вернулся к своим обязанностям радушного хозяина, оставив меня размышлять над особенностями орфоэпии, от каковых размышлений меня оторвал Хальзов со стаканом коньяка в руке.

— Где ты такую подругу нашел? — спросил он, имея в виду Людмилу Викторовну.

— Сама нашлась.

— Знаешь, что она сказала?

— Про Мамлеева?

— Почему про Мамлеева? А кто это?

— Шура, ты темень! Его сейчас все читают. Между прочим, он замахивается на мифологемы…

— Серега, тебе надо художественную литературу в университете преподавать… Не думал, что ты так тонко чувствуешь… Нет, не про Мамлеева, а про тебя сказала… Что такому мужчине, как ты, отдалась бы хоть прямо сейчас!

От такой перспективы я почувствовал себя неуютно!..

…Кто не знает, в гостинице «Сибирь» фуршеты устраивают на втором этаже, а наискосок через холл расположен ресторан. В холле курили распаренные политологи, да еще из ресторана выползли какие-то девчонки с парнями… Я постоял немного в синем облаке, соображая, как убить час. Как говаривал Мягков в «Иронии судьбы» — «Есть не хочу, пить тоже не хочу… О! В туалет хочу».

Дверь в туалет неожиданно открылась прямо перед моим носом…

Давеча про одного братана я выразился, что он медленно шевелит мозгами. Теперь то же самое можно было сказать про меня. Чертова Людмила Викторовна, запорошила сознание анекдотами!..

Из туалета, не подозревая засады, прямо на меня пер тот самый бандит из леса, у которого я отобрал автомат. Коля! То ли я его с ходу не узнал — там он был в куртке и вязаной шапочке, а сейчас принарядился в черную рубашку с мелким рисунком и светлый пиджак; то ли, занятый своими мыслями, просто смотрел насквозь — просто видел перед собой невысокого худенького паренька, симпатичного блондинчика с румяным от алкоголя лицом и затуманенными глазами.

Я оплошал, а бандюган, напротив, блеснул реакцией. Оттолкнув меня, метнулся к лестнице, расшвыривая на ходу встречных и поперечных и сверкая штиблетами яркого вишневого цвета. Наконец, и до меня дошло, что происходит. Парень врезался в куривших гостей и прочих завсегдатаев ресторана наподобие шара в кегельбане — кегли повалились в разные стороны, мешая моей погоне. И я сам стал их расталкивать, невзирая на чины и пол.

…Одна из неизвестных мне политических фигур, отскочившая от моего плеча, налетела на появившуюся из фуршетного зала Людмилу Викторовну… Соскучилась по романтичному журналисту и отправилась на его поиски, а может, просто решила перекурить — женщины с таким взглядом всегда курят. Размахивая руками и вращая умными глазами, Людмила Викторовна повалилась назад и, в свою очередь, ткнулась в корпус сопровождавшего ее Хальзова…

В обычной жизни Хальзов одной рукой останавливает танк. Если бы Людмила Викторовна врезалась в него в обычной жизни — это как если бы среднестатистического новосибирца стукнула в лоб бабочка-капустница… Возможно, доктор перебрал дармового коньяка, или именно в это несчастливое мгновенье неправильно расположил центр тяжести, но только от легкого толчка вся эта пирамида мускулов зашаталась и посыпалась…

Нет, не зря в этот день Александр Николаевич Терехин не ждал от своих друзей ничего хорошего. Стокилограммовый стоматолог упал на стол, сметая на пол недопитую водку и недоеденные салаты. На потрясенную политическую тусовку обрушился вечерний звон битого хрусталя, возвещающего о преждевременном и непредусмотренном протоколом окончании праздника.

Всю эту трагическую картину я успел заметить краем глаза в то время, как середина обоих глаз вцепилась в спину одного нехорошего знакомого. В тот самый миг, когда Хальзов окончательно испортил всем настроение, блондин совершил трюк, достойный гимнастической чемпионки Ольги Корбут. Вместо того, чтобы сбежать вниз по лестнице, он, оттолкнувшись от перил, спрыгнул вниз на первый этаж. Было там метра четыре, а ступеньки гранитные, твердые, сломать ногу на такой высоте проще, чем отгадать загадку «Висит груша, нельзя скушать»… Еще в таком деле от массы многое зависит: если таракана сбросить с пятого этажа, он, пожалуй, и пяток не отшибет, а если слон спрыгнет со второго, можно венки заказывать. Теряя время, я побежал по ступенькам.

На первом этаже в «Сибири» есть еще один ресторан. Вместо того, чтобы бежать к выходу, блондин ушел вправо, на запах свежих огурцов и звуки музыки — «Какао, какао, о-о-о-о». Ворвавшись следом, я уперся взглядом в ствол, который, в свою очередь, на расстоянии метров с десяти упирался в мой взгляд. Братан выстрелил, но чуть раньше я успел повалиться на пол под ноги официантке, руки которой в данный момент были заняты симпатичным фарфоровым судком, за цветастыми стенками которого угадывалась ароматная пышущая жаром уха из сайры. Кому суждено быть облитым ухой из сайры, тот сливовой косточкой не подавится.

Вслед за выстрелом раздался серебристый звон заскакавших по полу вилок и рассыпающихся на сегменты тарелок. Сразу несколько сообразительных посетителей, следуя моему примеру, попадали со стульев на пол, утягивая за собой скатерти с незаконченным ужином.

Словно завороженный, не в силах избежать ужасной напасти, я наблюдал, как перепуганная официантка разжимает пальцы… Проваливаясь вниз, огромная фарфоровая посудина медленно переворачивается, крышка сползает в сторону, и на меня обрушивается окутанный белым паром поток светлого бульона с мелкими коричневыми гренками. Хорошо хоть они не смертельный кипяток клиентам раздают. Сама официантка рухнула на меня как подкошенная следом за бульоном.

Как я из-под нее выкарабкивался — отдельная история, но чтобы не отвлекать чужое внимание от главных событий, замечу лишь, что со стороны это могло выглядеть, как неистовая схватка любовников, обезумевших после трехмесячного воздержания. Самое интересное, что накрахмаленная девушка, похоже, и сама подумала, что какой-то тип посягает на ее честь, и брыкалась по-настоящему. Борьбу в партере сопровождал оглушительный женский визг, доносившийся со всех сторон.

Грохнул еще один выстрел. Коля пальнул вверх для профилактики. Когда я, наконец, поднялся на ноги, он поравнялся со сценой, где «живой» оркестр изображал из себя восковые фигуры мадам Тюссо. Длинноволосый певец, похожий на артиста Конкина, замер с открытым ртом, но паралич голосовых связок странным образом ничуть не сказался на качестве песни. Динамики продолжали весело квакать: «Какао, какао, о-о-о-о…»

Блондин юркнул в дверь кухни. Опасаясь получить пулю в упор из-за угла, я приостановился, переводя дыханье… Однако так можно было до вечера простоять. Из-за двери донесся грохот…

…В проходах между испаряющими кулинарные запахи печками застыли пять или шесть кухонных работников с высоко поднятыми руками, как будто я застал их за исполнением популярного при социализме физкультурного упражнения — руки вверх, в стороны, вперед, присесть… В густой кроваво-красной луже соуса на керамическом полу валялась и еще слегка подрагивала огромная кастрюля, в какие солдаты РА обыкновенно чистят картошку.