Колесничий ответил:

— Господин мой, этот человек познал пытку недугом, но порок этот присущ и царям. Сейчас он сама слабость, но когда-то он был здоров и силен!

Царевич глянул на больного с жалостью и вновь задал вопрос:

— Так отмечен только этот человек или же недуг угрожает всем созданиям?

Колесничий ответил:

— Нас также могут посетить такие несчастья, о царевич. Немощь тяжело нависает над миром.

Услышав горькую правду, царевич задрожал, как лунный свет, отраженный волнами моря, и произнес слова горечи и жалости:

— Люди видят страдания и недуги, но никогда не теряют самоуверенности. О, сколь велико, должно быть, их знание! Им постоянно угрожают болезни, а они еще могут смеяться и веселиться. Поверни лошадей, колесничий, наша прогулка окончена, мы возвращаемся во дворец. Я научился бояться недугов. Душа моя избегает удовольствий и почти уже закрылась, подобно цветку, лишенному солнца.

Охваченный горькими мыслями, он вернулся во дворец.

Суддходана заметил мрачное настроение сына. Он спросил, почему царевич больше не выезжает, и колесничий рассказал ему оба случая. Царь опечалился — он понял, что любимый сын покинет его. Он утратил свою обычную сдержанность и в ярости наказал слугу, который должен был следить за порядком на улицах. Но даже здесь сказалась привычка прощать прегрешения — наказание было легким. Сам же служитель был немного озадачен, поскольку не видел на улицах ни старика, ни больного.

Теперь Суддходана еще ревностней, чем раньше, следил за тем, чтобы сын не покидал дворца. Он предлагал ему редчайшие удовольствия, но ничто не могло расшевелить Сиддхартху. Тогда царь решил:

— Я должен позволить ему выехать в третий раз. Быть может, это вернет ему потерянную радость.

Он отдал строгий приказ, чтобы всех калек, всех больных и стариков вывезли из города. Он даже заменил колесничего, после чего уверился, что теперь ничто не сможет встревожить душу Сиддхартхи.

Но завистливые Боги сотворили мертвеца, которого несли четыре человека, тогда как другие с рыданиями шли следом. Вся процессия была видна только царевичу и колесничему, но скрыта от остальных.

Царский сын спросил:

— Что это за человек, которого несут четверо и за которым следуют другие в черных одеждах, плача и стеная?

Колесничий должен был хранить покой царевича, но по воле Богов он ответил так:

— Господин мой, у того человека нет ни разума, ни чувства, ни движения; сознание его уснуло; он спит подобно траве или куску дерева. Удовольствия или страдания ничего не значат для него теперь, друзья и недруги оставили его.

Встревоженный царевич спросил:

— Свойственно ли такое состояние только этому человеку, или же такой конец ожидает все создания?

Колесничий ответил:

— Такой конец приходит ко всем. Будь он низкого или знатного происхождения, к каждому человеку, живущему в мире, неизбежно приходит смерть.

Так Сиддхартха узнал, что такое смерть, и несмотря на свою стойкость, содрогнулся. Он прислонился к колеснице и произнес слова, полные смятения:

— Так вот каков удел всех созданий! Но, не имея в сердце страха, человек услаждает себя тысячами разных путей. Смерть всегда рядом, но человек идет по жизни, беспечно распевая. О, я начинаю думать, что человеческое сердце ожесточилось! Поверни лошадей, возница, нынче не время гулять по цветущим садам. Как может человек чувствующий, человек, знающий о неизбежности смерти, искать удовольствий в этот мучительный час!

Но колесничий продолжал править к воротам сада, так как получил приказ доставить царевича туда. По указанию царя Удаин — сын домашнего жреца и близкий друг Сиддхартхи — собрал там много красивых девушек, в совершенстве владеющих как искусством танца и пения, так и искусством любви.

10. Сон Гопы

Колесница въехала в рощу. Молодые деревья стояли в цвету; птицы радостно щебетали, опьяненные воздухом и светом; лотосы на прудах раскрыли бутоны, чтобы испить прохлады.

Сиддхартха медленно сошел с колесницы. Он был подобен юному отшельнику, который еще не привык к своим обетам и боится искушения, и вдруг оказался в небесном дворце, где пленяют танцами прекрасные Апсары. Восхищенные девушки поднялись и вышли навстречу, как если бы приветствовали жениха. Глаза их сияли, руки струились в воздухе, словно цветы. Они думали:

— Это Бог Кама спустился на землю.

Но ни одна из них не сказала ни слова, даже не улыбнулась — так скованы они были его присутствием.

Удаин подозвал к себе самых смелых и красивых девушек и сказал им:

— Вы подводите меня сегодня — вы, которых я выбрал среди многих, чтобы с вашей помощью пленить царевича, моего друга! Что заставило вас вести себя подобно застенчивым молчаливым детям? Своими очарованием, красотой и смелостью вы можете завоевать даже сердце женщины, а дрожите перед мужчиной. Вы просто убиваете меня! Проснитесь же! Пустите в ход свои чары. Заставьте его уступить любви!

Одна из девушек сказала:

— Мы боимся его, господин; его величественный блеск пугает нас.

— Вас не должно пугать величие, — возразил Удаин. — Вы, женщины, обладаете высшей властью. Пусть же Сиддхартха вспомнит всех тех, кто вынужден был просить пощады у нежных взглядов. Когда-то великий отшельник Вьяса, тронуть которого боялись даже Боги, был повержен куртизанкой по имени Красотка из Бенареса. Монах Мантхалаготама, известный своим долгим служением, стал помощником гробовщика, чтобы заслужить благосклонность блудницы Джангхи, женщины одной из самых низших каст. Санта ухитрилась подчинить себе Ришьястрингу — ученого мужа, никогда не знавшего женщин. И что достойно наибольшего сожаления, сам славный Висвамитра однажды уступил в лесу домогательствам Апсары Гхритаки. Я могу назвать множество других мужей, которые покорились женщинам, подобным вам, о красавицы! Идите же и не бойтесь царского сына. Улыбайтесь ему, и он обязательно полюбит вас.

Слова Удаина придали девушкам храбрости. Улыбаясь и двигаясь с утонченной грацией, они постепенно собрались в кружок вокруг царевича.

Они использовали свои самые завлекательные уловки, чтобы приблизиться к Сиддхартхе, чтобы погладить его, обнять и похитить немного ласки. Одна из них притворно споткнулась и, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за его пояс. Другая подошла вплотную и шепнула на ухо:

— Снизойди к моей тайне, о царевич!

Третья притворилась, что ей дурно; она медленно распустила голубой платок, стягивающий ее грудь, и припала к плечу царевича. Еще одна девушка спрыгнула с ветки мангового дерева, когда он проходил мимо, и со смехом пыталась удержать его. Нашлась и такая, что преподнесла ему цветок лотоса. А еще одна запела:

— Взгляни, любовь наша, это дерево покрылось цветами, и воздух насыщен их благовониями. Редкостные птицы распевают в ветвях песни о счастье — так не пели бы они и в золотой клетке. Прислушайся к пчелам, жужжащим над цветами, — их привлек и наполняет предвкушением пряный запах. Посмотри на эти лианы, крепко обнявшие деревья — ветер треплет их ревнивой рукой. А дальше, на той прекрасной поляне, видишь ли ты дремлющий серебряный пруд? Он улыбается во сне, подобный деве, которую смело ласкают лунные лучи.

Однако не улыбался царевич. Он был несчастен, поскольку размышлял о смерти. Он думал:

— Они не знают, эти девушки, что юность быстротечна, что старость скоро похитит их красоту! Они не видят угрозы недуга, который властвует над миром. Они не ведают о смерти, о царственной смерти, которая разрушает все! Вот почему могут они смеяться, вот почему они предаются играм.

Удаин попытался вмешаться в раздумья друга. Он сказал:

— Почему Вы так невежливы с этими девушками? Быть может, они не представляют для Вас интереса? Что за дело! Будьте добры к ним, пусть даже ценой небольшой лжи. Избавьте их от стыда быть отвергнутыми. Что пользы в красоте, если поведение Ваше столь неизящно? Вы подобны лесу, лишенному цветов.