Настоящая работа, как называл ее Кесеи, началась с того, что он достал из истасканного, протертого до красноты портфеля, в котором, как мы знаем, хранились смежна белья, кое-что из документов и подаренный ему пистолет, два плаката и тонкую брошюрку с заглавием, напечатанным красными буквами.
Кесеи перелистал ее указательным пальцем, немного подумал, а потом показал всем.
— Эта брошюра называется «Почему компартия борется за независимую, свободную и демократическую Венгрию?». Если мы хотим хорошо работать, нам надо прежде всего уяснить себе это.
Он сделал небольшую паузу для того, чтобы сказанное им лучше дошло до слушателей, и в это время Кутрович выкрикнул:
— Матерь божья! Так разве мы не берем власть в свои руки? Разве мы не устанавливаем диктатуру, товарищ Кесеи?
— Нет! — проговорил Кесеи. — У нас в данный момент нет для этого ни сил, ни масс, то есть людей, которые хотели бы того же.
— А русские? Разве они не затем пришли? — удивился Кутрович. — Только что тут через площадь прошла такая сила, что ой-ой-ой! Товарищу Сталину стоит только слово сказать — да что там слово, только рукой махнуть — и готово, вся власть в наших руках. Вся страна будет плясать под нашу дудку.
— Только мы в дудки дудеть не собираемся! В стране разруха, посевные площади засеяны только наполовину, железные дороги бездействуют, нет ни угля, ни продовольствия для городских жителей, а ты здесь о дудках разговор заводишь… Правда, не ты один. Книжица, что тут лежит, не без причины написана. А поскольку вопрос этот не так прост, особенно для вас, товарищи ветераны девятнадцатого года, то я предлагаю: сначала выслушайте меня до конца, а потом уж задавайте вопросы…
Предложение это прошло, причем довольно гладко: все внимательно выслушали сообщение о том, что все демократические партии страны объединились в Венгерский национальный фронт независимости, сформировано коалиционное правительство, а сплочение всех сил нации в интересах восстановления страны стало решающей задачей.
Но когда Кесеи сообщил о назначении на министерский пост Габора Фараго, который, как всем было хорошо известно, был при Хорти жандармским генералом, разразилась буря.
— Это ужас! — негодовал Кутрович. — Так мы, значит, должны целоваться с нашими убийцами? Я понимаю, что на свете и хитрость нужна, и уловки, но чтобы самим себе приставлять нож к горлу?!
— Это уж нет! — успокоил его Кесеи. — Ведь назначение Фараго на пост еще не говорит о том, что ему все дозволено. Чтобы долго не распространяться, скажу лишь, что во главе полиции в таких крупных городах, как Мишкольц, Сегед, Печ, стоят наши люди, коммунисты. И здесь, в этом селе, начальником полиции тоже будет коммунист.
— Вот это совсем другое дело, — немного успокоился Кутрович. — Ну а этого Фараго, или как там его зовут, мы со временем из министерского кресла высадим.
— Точно, — кивнул Кесеи. — Вот, товарищ Бицо, — он протянул старику Бицо брошюру, — прочитай, изучи, а как закончишь, передай другим… А теперь, — тут он взял со стола записную книжку, — от вопросов, касающихся всей страны, перейдем к нашим сельским делам. Товарищ Бицо! — снова обернулся он к старику Бицо. — Тебя как самого опытного и наиболее авторитетного коммуниста мы делегируем в национальный комитет. Ты станешь, так сказать, премьер-министром здешнего коалиционного правительства. А твоим заместителем будет товарищ Гач…
Затем Кесеи, листая свою записную книжку, раскрыл все секреты, которые в ней хранились.
— В профсоюзы назначается Иштван Немеш. Он побывал за границей, работу знает. Что же касается местных, сельских дел, пусть он опирается на опыт товарища Гача.
Общественным снабжением займется Ференц Такач. В селе имеется несколько военных складов, так вот в первую очередь он должен обратить внимание на них. До сих пор там хранятся и мука, и жир, и сахар, и яичный порошок. За помощью, если нужно будет, обращаться в политотдел к майору Горкунову.
Полицию возглавит Йожеф Томбор. Он старый член партии, имеет международный опыт. Участвовал в гражданской войне в Испании. За оружием и официальным мандатом пусть обратится в политотдел к тому же майору Горкунову.
Комендант, он же кладовщик, — Дьюла Ходас. Раньше он работал на мостовых весах; по состоянию здоровья, к сожалению, может выполнять теперь только сидячую работу. Пока не будет создана народная полиция, он должен расположить склад общественного снабжения во флигеле, во дворе здания парткома, это для безопасности.
Всеми вопросами, связанными с сельскохозяйственными рабочими, бедняками и середняками, будет заниматься Кальман Кутрович. Он был мелким арендатором, теперь просит надел. Ему предстоит наладить контакт с партией мелких сельских хозяев и национальной крестьянской партией. Если последняя еще не создана, пусть поможет организовать ее. Вот и все.
Пока очередь не дошла до Кутровича, все молча соглашались выполнить возложенные на них задачи. Но темпераментный и вспыльчивый Кутрович заупрямился.
— Нет! Не буду! — выкрикнул он. — Что я, сумасшедший, что ли, чтобы плевать себе в шапку?! Я коммунист, за принципы не пожалею и кровь пролить — и вдруг, здрасьте, дают приказ с попами якшаться.
— С какими еще попами? — удивился Кесеи. — Откуда ты это взял?
— А все оттуда! — не успокаивался Кутрович, который, будучи немного глуховатым, разговаривал громко, думая, что и другие тихого разговора не услышат. — Оттуда, что есть всего одна личность, один-единственный гражданин, который охотно вошел бы в крестьянскую партию, только один! Единственный! И кто он, как вы думаете? Протестантский священник! Ну а уж если ему помощь понадобится, у него вон пономарь есть! Пусть он его к себе возьмет, с ним вместе и вербует новых членов в свою партию! Но это уж никак не мое дело!
Все громко, от всей души засмеялись, да и трудно было не засмеяться, потому что Кутрович так отдувался, так негодовал, так фыркал и откашливался, будто ему на голову вылили ведро воды.
— Ну, из-за его преподобия не стоит, конечно, шум поднимать и так горячиться, — проговорил старый Бицо, когда смех несколько утих. — Андраш, мой сын, может сказать, что человек это не простой. У него в комнате от стены до стены — одни книги. И народ, особенно крестьяне, считают его своим. А что он сделал зимой, когда фашисты пришли реквизировать продукты? Делая вид, что читает вслух библию, он учил крестьян не давать «этим фашистским свиньям ни кусочка хлеба, ни глотка молока». Призывал зарывать продукты в ямы, а не то снести запасы к нему на чердак церкви, если что-нибудь спасти надо… Так что если уж говорить о его преподобии, то товарищ Кутрович, как командир батареи, плохую для себя цель выбрал. Я, например, лично попрошу его преподобие стать членом национального комитета. Что же касается другой стороны медали, того, что крестьянской партии у нас пока действительно нет, то тут я говорю: стоп, товарищи, телега в рытвине увязла.
— А если попросту, по-венгерски: что ты этим хочешь сказать? — спросил, подняв брови, Кесеи. — Что ты конкретно хочешь этим сказать, товарищ Бицо?
— А то, — отвечал старый Бицо, жестами подтверждая свои слова, — что социал-демократическая партия еще как-никак да организуется, найдется несколько желающих и в так называемую буржуазно-демократическую партию, если уж очень настаивать, но на этом-то конец — больше нет никого, нет выбора… А почему? — выразительно задал он вопрос, показывая, что в нем проснулся оратор. — Потому что все село, да и весь район, как избирательный округ были отданы на откуп попу — приходскому католическому священнику, о котором тут уже говорили. Пока он жив, даже правительственная партия ничего не добилась бы, если бы выставила против него кандидата. Да и понятно: ведь тут много крупных поместий, народ бедный, к тому же верующий, тут скорее на колени встанут, чем в других местах. Политику тут до сих пор считают плутовством с господскими хитростями, а то, что они слышат с церковной кафедры, считается у них посланием самого господа бога да святой троицы, переданным им через священника. Есть, конечно, исключения, например протестантские, кальвинистские села, но в целом?.. Здесь нужна железная рука или же такая школа, товарищ Кесеи, которая научила бы народ думать своей головой, употреблять в дело собственный ум.