Алёнка взлетела по лестнице, задыхаясь, никак не могла попасть ключом в замочную скважину, попутно звякнула в звонок и постучала. Наконец дверь поддалась. Тишина, темнота и пустота встретили её.

Будто и не было ничего и никого, будто ей приснились эти волшебные дни, наполненные любовью и теплом. Квартира напоминала пустую скорлупу, из которой вылупилась волшебная птица. Вылупилась и улетела, а никому не нужная скорлупка осталась. Рисунки тоже исчезли, все до единого.

Почти убедившись в том, что по ней психушка плачет, Алёнка провела более детальное расследование, в ходе которого обнаружила, что старыми акварельными красками недавно действительно пользовались, некоторые так вообще израсходованы практически в ноль, тогда как раньше пустых ячеек там точно не было. А ещё пропала старая отцовская куртка, та самая, которую она нашла на антресоли для своего сказочного гостя и возлюбленного. И как это всё понимать? Может, он вернётся?!

Измученная сомнениями, в том числе и в здравости собственного рассудка, Алёнка выключила свет, долго сидела в темноте и сама не заметила, как заснула. Проснулась ночью, с отчаянной надеждой обошла пустую квартиру, вернулась к дивану и дала волю слезам, говоря себе, что пришло время проститься со сказкой. Но сердце прощаться не соглашалось, оно продолжало верить. Верить и ждать.

Снежень не появился ни ночью, ни утром, ни на другой день, ни через три дня, ни через пять. Алёнка плакала ночами, днём жила на автомате, как заводная кукла, машинально выполняя всё необходимое и ни слова, ни движения — сверх того. Правда, заставила себя навестить папу и Таню, отвезла им подарки, и даже сумела не подать виду, насколько ей плохо.

Таня, правда, что-то почувствовала: смотрела на Алёнку грустно и понимающе. Между ними теперь возникло наконец то, чего никак не получалось раньше: родство и принятие, без страха и недоверчивой осторожности. Это было прекрасно, но…

Как же больно, когда кто-то стал частью тебя, а потом — исчез. Эта боль то накатывала острыми приступами отчаяния, то выматывающе ныла, не отпуская полностью ни на минуту.

Старый Новый год — такой странный праздник, Алёнка всегда была к нему равнодушна, а теперь он ещё и ранил, бередя рану, которая и без того даже не думала заживать. На этот раз никаких мандаринов, — подумала Алёнка, проходя мимо ларька. Того самого ларька, к которому подходила каждый день, с тех пор как исчез из её жизни Снежень. За ларёк она всё-таки заглянула. Конечно, никого там не было. Прошла дальше, остановилась, кинулась обратно.

— Мне мандаринов! Абхазских, пожалуйста! — попросила продавщицу. — Кило восемьсот, — прибавила, предваряя вопрос.

Продавщица неспешно набрала и взвесила уже окончательно растерявшие сочность мандарины, где под кожицей даже на глаз видны были пустоты.

Алёнка нарочито долго засовывала их в сумку, но помощь ей предложила только пожилая соседка по подъезду, баба Шура, как называли её все знакомые, как раз оказавшаяся здесь.

— Мандарины — это хорошо! — одобрила баба Шура, которой всегда и до всего было дело. — Только не сладкие они — абхазские-то! Да и высохли уже…

— Я знаю, — кивнула Алёна. — Я кисленькие люблю.

— Ну, если любишь, это хорошо, — с сомнением протянула соседка. — Ой, ты бы зашла ко мне, что ли, Алёнушка! У меня теперь квартирант новый! Хороший такой парнишка. А уж красавец, — протянула она и мечтательно закатила глаза. — И холостой, представляешь?! Я специально в паспорте глянула, — она понизила голос и хитро прищурилась. — Холостой, точно. Хотя теперь, конечно, эти гражданские браки всякие… Может, и у него где кто остался, да только в нашем городе он недавно и здесь-то уж точно один! Заходи, а?

— Спасибо, баба Шура, только я… — Алёнка замялась, пытаясь придумать уважительную причину для отказа.

— Ой, Алён, так ведь и останешься одна… Такая девушка — красивая, добрая, я ж добро помню! Как ты мне продуктами помогала, когда Генка пропащий у меня пенсию отбирал! Хорошо, что Галка с ним развелась наконец… И моему Барсику операцию оплатила, когда его…

— Я пойду, баба Шура? — жалобно протянула Алёнка. — У меня там… мне… Я к папе собиралась, — нашлась она.

— А! К отцу — это святое дело! Как там жена-то его… Маня, что ли…

— Таня, — машинально поправила Алёнка.

— Ну да, да! Таня, точно! Ребёнок, говорят, у ней будет?

— Да, — кивнула Алёнка, — скоро уже, — и улыбнулась так радостно, что баба Шура, которой было очень интересно узнать, как Алёнка относится к беременности второй жены её отца, даже не стала больше ничего спрашивать, про себя решив, что Алёнка точно — почти святая.

— Ой, я чего забыла тебе сказать-то! — крикнула она уже вслед сделавшей шаг в сторону девушке. Алёнка нехотя обернулась.

— Квартирант-то мой… Он, знаешь, художником устроился в наше тут издательство, книжки детские иллюстрировать, — баба Шура с гордостью проговорила сложное слово, а у Алёнки вдруг сильно-сильно забилось сердце, хотя она ещё не успела понять — почему.

— Так рисует красиво! Глаз не отвести! Вот уж точно — так и надо к сказкам-то рисовать. Так я это… — старушка задумалась… — К чему… Ах да! Он тут вчера портрет нарисовал. Девушку, значит. Так я смотрю — ну вылитая ты! Одно лицо просто! Только она… будто светится вся… И уж такая красавица!

— А как вашего квартиранта зовут? — тихо спросила Алёнка, сердце у неё колотилось уже где-то в горле.

— Да как… я не сказала разве? Женя зовут. Я ему вчера и говорю: "Жениться тебе надо, Жень!"

— Жень… — машинально повторила Алёнка, глядя мимо бабы Шуры. — Сне… жень…

— Уж такой видный парень… Блондин! — с гордостью выдала баба Шура. — Не пьёт и не курит!

Алёнка представила себе снежного фейри с сигаретой и невольно фыркнула.

— Я зайду, баба Шура! — горячо пообещала она, до острой боли в груди боясь ошибиться. — Обязательно зайду! Сейчас только… переоденусь…

— Ну да, ну да, — закивала старушка. — Это обязательно, а как же!

Алёнка вихрем влетела в подъезд и практически врезалась в того, кто только что спустился по лестнице от лифта. Первым, что она увидела, был смешной олень, вывязанный на белом свитере… Олень вёз сани с подарками… Алёнка медленно подняла голову и утонула в любимых серых глазах, смотревших на неё с лёгким удивлением. Он словно пытался понять, откуда ему знакомо лицо этой девушки.

— Снежень? — прошептала Алёнка.

Парень мимолётно нахмурился, но тут же улыбнулся.

— Откуда вы знаете моё прозвище? Мы знакомы?

Алёнке вдруг стало так больно, как не было даже тогда, когда она впервые после их невероятной медовой недели вернулась в пустую квартиру.

— Ты меня не помнишь? — спросила она.

— Постойте… Я… — он потёр лоб. — У меня что-то с памятью в последнее время. Кажется, я вообще мало что помню… Но вы… ты… Ты!

Он замер, глядя на неё серьёзно и внимательно.