И. Штенглин. С гравюры И. А. Соколова.

Фейерверк и иллюминация 25 апреля 1742 года в Москве во время коронации Елизаветы Петровны.

Гравюра черной манерой. 1744.

Как оказалось, в представлении были заняты не только иностранцы. В немых ролях участвовали ученики московской Навигацкой школы. Хоры исполняли русские придворные певчие, заучившие итальянский текст, и, к слову, пели с таким согласием и приятностью, что удивили многих иностранцев, присутствовавших на спектакле.

Спектакль окончился почти затемно. Из душной теплоты зала вместе со всеми вышли Федор и купец на покрытую травой площадь. От Яузы наплывали речные запахи. У подъезда тускло горели фонари, из полумрака раздавались зазывные оклики извозчиков — немалым числом съехались они сюда в чаянии тароватых седоков. И купец решил возницу нанять. Как-никак до Зарядья отсюда почти пять верст будет, возвращаться пешком в ночной мгле — фонаря с собой в театр не возьмешь — неудобно, да и небезопасно. Повозка пересекла Большую Немецкую улицу и торным проселком, по обеим сторонам которого раскинулись огороды Немецкой слободы, вскоре выехала на Старую Басманную, где повернула влево, а там, далее по Покровке путь к дому лежал почти прямой.

«Милосердие Титово» — долго еще помнились его прекрасные мелодии, сладко тревожа сердце, — открыло Федору такие просторы в музыке, о которых он и не подозревал. Он, сызмальства привыкший слышать русскую песню, сам неплохо игравший на гуслях, а потом и на скрипке, стал теперь мечтать о клавикордах, коими поразил его итальянец в оркестре.

Глава 2

Охочие комедианты

Шесть лет провел Федор в Москве. Не терял даром ни часа, учился прилежно, накапливал знания. И все более увлекался делами комедиантскими.

Быстро миновало отрочество. Не по годам рано взрослел и мужал вчерашний ярославский провинциал. Из дому шли вести: старел отчим, терял былую силу, ему требовалась подмога. И потому наряду с ученьем пришлось Федору вникать и в заводское произвождение. В марте 1744 года Полушкин вместо выбывшего из заводского дела купца Мякушкина принял в компаньоны всех пятерых своих пасынков. В следующем году трое старших — Федор, Алексей и Гаврило были переписаны из костромского в ярославское купечество и гражданство.

Федор Волков, оставаясь студентом академии, одновременно стал коммерческим посредником полушкинских заводов и торговых контор в Москве, а потом и в Петербурге.

Запомнилась первая поездка в северную столицу. Ехал Федор вместе со знакомым московским купцом. Отчим из Ярославля специально прислал прогонных денег. Как-никак в один конец семьсот двадцать восемь верст, туда и обратно — по копейке за версту — почти пятнадцать рублей набирается, сумма превеликая. Во все глаза смотрел Федор на знаменитый тракт, запомнились и вскачь обгонявшие их лихие фельдъегерские тройки с заливистым бубенцовым звоном, и лесистые с озерными далями Валдайские горы (ямщики называли «горе-горы», кляня их скользкие глинистые подъемы), и то, как под Новгородом, за Бронницким ямом, едва не увязли: гать дорожная прогнила за плохим досмотром.

На четвертый день к вечеру прибыли в Петербург. Здесь поражало поначалу все: обилие по сравнению с Москвой каменных высоких домов на Неве, словно лес, чернели мачты кораблей с разноцветными русскими и иностранными флагами, галеры гребные и шлюпы в удивительном множестве бороздили синеву реки.

В следующий раз Волков побывал в Петербурге с обозом товаров и пробыл значительно дольше. Привез для распродажи заячьи шкурки и славившуюся высоким качеством ярославскую юфть — прочную, мягкую кожу особой, при помощи дегтя, выделки. Товар предназначался к заморскому отпуску — его охотно покупали иностранные купцы. К чему могло обратиться внимание Федора, когда спадала горячка коммерческих забот? Конечно — к театру. Расторопный ярославец побывал на спектаклях итальянской и немецкой трупп. И сумел даже свести знакомство с директором немецкой «комедиантской банды» Петром Гильфердингом, благодаря чему впервые проник за кулисы профессионального театра. Федора особенно заинтересовали сценические машины и приемы проспективического (то есть декорационного) оформления. Он ходил по сцене, тщательно срисовывал, запоминал устройство хитроумных приспособлений. В душе лелеял мечту — в Ярославле самому испробовать лицедейское дело, подготовить комедию.

Конечно, понадобятся помощники, придется искать их среди ярославских друзей-сверстников. Быть не может, чтобы столь завлекательная идея никого не раззадорила, не разожгла интереса.

В 1747 году Ростовскую духовную семинарию перевели в Ярославль. Ректор семинарии архиепископ Арсений Верещагин способствовал развитию у учеников интереса и к светской литературе, к стихотворству. Под его руководством при семинарии действовал театр. В период рекреаций драматические мистерии ставились и для горожан, в привычном для гуляний месте на окраине Ярославля — в Полушкиной роще. В очередную свою побывку Федор Волков посетил этот школьный театр, быстро стал своим в нем, даже успел сыграть в одном из спектаклей, дававшихся в митрополичьих палатах. Главное же, подружился с двумя семинаристами — Иваном Дмитревским и Алексеем Поповым, которых к замыслу своему приобщил.

В 1748 году умер Ф. В. Полушкин, и Федору — компаньону и наследнику пришлось из Москвы вернуться в Ярославль: принимать под свой с братьями надзор заводское дело и торговлю. Но не лежала душа к этим заботам, и все чаще Федор поручал их брату Алексею. Сам же настойчиво искал «охотников» до иного — играния комедий. И круг таких любителей постепенно из людей разного чина и звания составился: кроме Дмитревского и Алексея Попова присоединились приказные из ярославской провинциальной канцелярии Иван Иконников, Яков Попов, писчик Семен Куклин, посадский из Тверицкой слободы Семен Скочков да двое из Малороссии переехавших людей — цирюльник Яков Шумский и Демьян Галик. Увлек Федор своей затеей и двух братьев — Григория и Гаврилу.

Собираться стали в полушкинском доме, благо просторен и гостеприимен. А для спектаклей присмотрел Федор расположенный рядом кожевенный амбар — большой кирпичный сарай, который последние годы по большей части пустовал и завален был всяким хламом.

Что к представлению выбрать — решать Федору. Он ватаге охочих комедиантов — голова, да еще и образован, начитан куда больше других. Были под рукой церковные драмы Димитрия Ростовского, особенно нравилась Волкову и остальным одна из них — «О покаянии грешного человека». Но эти пьесы отчасти были известны уже по спектаклям в театре при ярославской семинарии. Привлекали также сюжеты из рыцарских романов, старинных сказаний, приключений путешественников. Немало их успел перечитать Федор. Тогда широко ходили по рукам всякие занятные книги (в основном рукописные) — например, «Повесть о Фроле Скобееве», «История о российском матросе Василии», «История о Барбосе разбойнике». Зачитывались книгочеи и пришедшими с Запада сочинениями, в которых, по определению современника, «о амурах, то есть для любви женской и храбрых делах для оных учиненных, баснями описано». Действующими лицами здесь были короли и королевы, герцоги, сенаторы, монахи, разбойники. Инсценировку одного из таких романов — «Куриозной истории о храбром кавалере Евдоне и прекрасной принцессе Берфе» выбрали молодые ярославские лицедеи для постановки.

Волков к делу с первых шагов относился всерьез. И хотел, чтобы спектакль обличье имел, как в столичных театрах; потому распорядился шить сценические костюмы, делать механизмы и приспособления к декорациям. Нашлись и музыканты — из крепостного оркестра помещика Ивана Степановича Майкова, который жил неподалеку; с сыном его Василием, своим сверстником, Федор крепко сдружился. Договорились и об участии певчих — из архиерейского хора. Всех расшевелил, раззадорил, увлек напористый, речистый, сметливый глава новоявленной комедиантской команды. Чтобы дело быстрее сладилось, привлек к нему молодых работных людей со своих серно-купоросных заводов. Они помогали сооружать сцену, изготавливать по чертежам Волкова декорации и подвижные механизмы.