— А вы нет? — ответили со спинки кресла.

— Все знают, что бывает, когда подходишь к ним слишком близко, — заметили с люстры. — Проблемы.

— Такие же, как с коллегами из «Айсберга»? — спросили с подлокотника. — Кое-кто неплохо поживился.

— Да, мы стали сильнее, — отозвались от кресла господина Фрезера. — Ну и что?

— А кого-то не стало!

— Друзья, — строго сказал председатель, — мы собрались здесь именно для того, чтобы избежать создания прецедента. Каждый из нас имеет равные права и возможности. Это аксиома. Есть возражения?

Возражений не было.

— Тогда прошу высказываться. Мы должны впредь соблюдать пункты договора, и не позволять людям использовать нас в своих целях. Говорите, коллеги.

***

Погасли сияющие бриллиантовыми огоньками люстры. Потух янтарный блеск паркета. Давно отыграло в бокалах шампанское, и опустел просторный зал.

Задержавшиеся допоздна члены маленького элитного клуба неторопливо проходили мимо раскидистого дерева в каменной кадке посреди холла, тихо прощались друг с другом, роняя приличные случаю слова. Всё уже было сказано.

Они спускались по широкой лестнице, где у выхода стояли двое человек в белых пиджаках с блестящими пуговицами, что своей статью могли соперничать с изваянием дискобола, и уходили прочь.

Другое, незримое собрание покинуло дом вслед за первым. Его члены тоже вежливо раскланивались, обменивались неслышными для людей прощаниями, и уходили каждый за своим человеком.

Самая озорная тень и здесь не упустила шанс порезвиться. С лихим криком соскочив с люстры, она прокатилась по гладкому паркету, одним прыжком взлетела на дубовые перила лестницы, и с радостным визгом покатилась вниз. Соскочила возле ничего не подозревавшего дискобола, завершив прыжок грациозным пируэтом.

Другие, более солидные коллеги, снисходительно обменялись мнениями:

— Вот она, молодёжь. Одни забавы на уме.

— Даже завидно. Получать удовольствие от таких пустяков.

Игривая тень заняла своё место рядом с клиентом, и диковинная кампания покинула дом.

Глава 28

— Может, она. А может, нет. — Девица оттопырила губу, разглядывая фотографии. В губе подрагивали пять колечек дешёвого золота с цветным стекляшками.

К фото Анастасии Кашкиной прилагалось описание, но Филинов не торопился его давать. Девица и так сомневалась во всём. Спроси её, взойдёт ли завтра солнце на востоке, она и то не ответит, думал следователь, с вежливым вниманием на лице слушая девицу.

А как он обрадовался, когда выданная бывшим дружком Кашкиной Эдиком его новая пассия оказалась знакома с Анастасией. Глядя на Филинова густо подведёнными синей краской глазами, девица заявила, что «бывшая» Эдика не подходила ему по гороскопу. И вообще-то Настя сама ему первая изменила, когда они выезжали на одно мероприятие…

Следователь встрепенулся. Умолкнувший было оркестр где-то глубоко внутри сыграл несколько пробных тактов весеннего марша. Но девица вдруг увяла, и принялась что-то мямлить о многочисленных друзьях, которых и не упомнить. И что выезды на природу, в которых — в чём она уже не уверена — принимала участие Настя, проходили так весело, что она уже просто не в состоянии…

Филинов понял, что девица сболтнула лишнее, и теперь пытается выплыть из лужи, в которую неосторожно угодила. И ещё он понял, что она всё ему расскажет. Нужно только уметь слушать. Нужно оценить её тонкую, такую ранимую душу, отягощённую печалями и чужими тайнами. И о которых так и хочется поведать первому встречному следователю с усталыми, добрыми глазами.

Филинов подвигался на стуле, устраиваясь поудобнее. Ему предстоял долгий разговор. Разговор, полный чудесных открытий и мучительных пауз, когда девица будет просить водички, сморкаться в одолженный у доброго полицейского платок, и смотреть на следователя влажными, печальными глазами раненой газели.

Когда при Филинове говорили о полной трудностей и опасностей работе полицейского следователя, он всегда молча кивал головой в ответ. В кинотеатре, куда ему изредка случалось попадать, он невозмутимо пропускал мимо ушей все нелепости, и спокойно дремал на сценах героических будней его экранных коллег. Кому интересно знать, как на самом деле происходит полицейское расследование, говорил он сам себе, возвращаясь в свою холостяцкую квартирку, и метко бросая потёртый галстук на спинку стула. Ничего в этом нет интересного. Ну да, наша служба трудна, и порой даже опасна. Но в процентном соотношении опасностей, подстерегающих следователя на работе, у него гораздо больше шансов получить геморрой, чем пулю.

Через полчаса мучительной беседы следователь узнал, что девица состоит в некоей секте. «Нет, это совсем не секта!» — с негодованием подскочила на месте девица, задетая за живое хитрым Филиновым. «Как вы не видите разницы, вы же грамотный человек!»

Следователь невинно поморгал глазами, и с почти неподдельным интересом принялся вникать. Ещё через какое-то время выяснилось, что Настя Кашкина хорошо знакома свидетельнице, и они даже вместе выезжали на пикник. «Да не на пикник же, а на мероприятие! Вы что, не видите разницы? Ну получают же полицейские хоть какое-то образование?» — вещала девица с состраданием дипломника, узревшего студента первого курса. Что за мероприятие, и насколько близким было знакомство? Ну, как сказать… Словом, девица знала Кашкину как сестрицу Настю, и они даже сидели рядом во время церемонии служения Живительном Огню.

При этих словах Филинов напрягся. Внешне это никак не отразилось. Он добродушно продолжал смотреть на свидетельницу, но внутри у него играл оркестр. И тут же с неслышным щелчком открылась его личная, внутренняя картотека. Свидетельница, густо накрашенная синей краской до ушей, с колечками в носу, ушах и на губе. Фас, профиль. И приписка: может быть полезной.

Упомянув о церемонии, девица смутилась и густо покраснела. Но, поощряемая любознательным полицейским, ловившим каждое её слово, разговорилась, и Филинов узнал сразу много разных вещей.

Среди прочего он узнал разницу между могильниками и что раскопки ни в коем случае нельзя вести простой лопатой, а лишь исключительно специальным инструментом. А также способы консервации черепных и тазобедренных костей, и их перевозки с одного места на другое.

Потом он незаметно подвёл разговор к интересующей его теме, и дал понять, что, как культурный человек, сочувствует и даже готов приобщиться. Девица тут же клюнула на приманку, и Филинов записал имена и адреса людей, членов кружка почитателей Живительного Огня. «Это замечательные, увлечённые, милые люди!» — поведала ему девица, глядя на него широко открытыми, подведёнными синей краской глазами, и Филинову стало немножко стыдно.

***

— Группа «Бешеные кони»… Ого. — Филинов поморгал, глядя в кричащий всеми красками рекламный плакат на экране коммуникатора.

На плакате популярная группа рисовалась во всей своей мужественной красе.

— Ленок, тебе нравятся «Бешеные кони»? — спросил Филинов, недоверчиво оглядывая внушительные трицепсы солиста.

— Не знаю, я не коневод, — откликнулась нечуткая к шефу в свой обеденный перерыв Леночка. — К вам свидетель просится. И ещё вам донесение от патрульной службы пришло. Нашли ту машину с водителем, что Кашкину увезла. И вам прислали опись вещей, как вы просили.

Леночка сердито ткнула кнопочку коммуникатора и, бросив на Филинова сердитый взгляд, выплыла из кабинета.

Свидетель оказался мальчишкой. Для Филинова все особи моложе восемнадцати лет были детьми. Это экземпляр походил на взъерошенного, одетого в странные штанишки с наклейками, ёжика.

Мальчишка вошёл в кабинет, скептически оглядел предложенный стул, демонстративно отряхнул сиденье, и аккуратно опустил на него обтянутый модными штанами зад. Повертел головой, и увидел на стене плакат с изображением доброго, мужественного постового.

Филинов потерпел несколько секунд жизнерадостное реготание молодого организма, и хлопнул ладонью по столу. Хлопок был отработан за годы службы, и производил впечатление даже на отпетых нарушителей закона.