– Почему сразу выражение благодарности? Что я могу сделать для вас?

Арико улыбнулась:

– Я не заметила, как прошло время. Провела здесь будто бы совсем немного дней, а Ёримори уже прислал несколько писем с просьбой ко мне вернуться домой. Я решила уехать сегодня. Вы так заботились обо мне с тех пор, как начались беспорядки…

– Уезжаете сегодня? Боюсь, я был слишком занят делами, чтобы уделить вам достаточно внимания. Однако знайте, что я подыскиваю в Рокухаре место, где можно было бы построить для вас новый дом.

– Я буду счастлива жить здесь, рядом с вами.

– Поскольку в долине уже закончили строительство дома для Сигэмори, можно сразу же взяться за постройку дома для вас и Ёримори.

– Как счастлива я – и все мы! Ни на мгновение не забывайте, Киёмори, что вы – глава дома Хэйкэ. Продолжайте идти по пути добродетели. Будьте строги к себе, неукоснительно выполняйте свой долг. Это заставит вас смотреть на жизнь не так легкомысленно, как вы смотрели прежде. Токико, ты тоже не забывай о положении своего мужа. Постарайся стать ему еще более чуткой женой, стань любящей матерью. Помогай мужу, как хозяйка поместья.

Киёмори и Токико почтительно слушали Арико, поскольку она имела право говорить с ними в таком тоне.

– А сейчас я оставляю вас, – закончила свою речь мачеха. Без промедления она вернулась в молельню, чтобы заняться медитацией перед табличкой с именем Тадамори, а потом уехать.

Для Киёмори слова мачехи прозвучали так, словно она возложила на него всю ответственность за семейные проблемы. Киёмори несколько тревожила неоднозначная оценка Арико его поведения, однако он не обижался на нее. Киёмори знал, что не может считаться примерным сыном Тадамори, и искренне стремился исправиться, почитая вдову отца. Как глава дома, он и не мог не показывать пример сыновней почтительности.

Через несколько дней после того, как Арико возвратилась в свой дом, расположенный в северной части столицы, к ней явился ее сын Ёримори. Она сердечно встретила его.

– Не помешал твоим молитвам, мама?

– Не имеет значения. Что нового?

– Я посылал по делу Мунэкиё. Он вернулся двое суток назад с парнем, которого задержал на дороге.

– Вот как? И кто же этот парень, которого Мунэкиё привез с собой?

– Сын Ёситомо, Ёритомо, которому недавно исполнилось четырнадцать лет.

– Сын Ёситомо? Это действительно новость. Ты говоришь, ему четырнадцать? Совсем дитя! О чем они думали, посылая ребенка воевать! Он еще слишком мал, чтобы понимать происходящее. Бедное дитя! Где он сейчас?

– Мы ожидаем из Рокухары указаний относительно его судьбы. Пока он находится на попечении Мунэкиё.

– Как Киёмори собирается решить судьбу ребенка?

– Об этом мы должны узнать сегодня.

Разговор был исчерпан, и Ёримори собрался уходить. Однако Арико задержала его.

– Погоди немного, – льстиво попросила она, – я приготовила твое любимое блюдо. Я так мало вижу тебя в последнее время. Останься и пообедай со мной.

Как только Арико послала служанку с соответствующими указаниями на кухню, объявили о приходе Мунэкиё. Слуга доложил, что он пришел поговорить со своим господином. Арико ответила за сына, чтобы Мунэкиё подождал.

Мать и сын с удовольствием предались скромной трапезе, а когда ее закончили, Ёримори позвал своего воина.

– Мунэкиё, что-нибудь пришло из Рокухары?

– Прибыл гонец.

– Есть указания насчет Ёритомо?

– Приказано казнить его тринадцатого февраля.

– Гм-м…

Лицо Ёримори съежилось. При мысли о новой казни, вызывавшей у него отвращение, он почувствовал, как внутри него нарастает гнев. После подавления мятежа Ёримори видел слишком много отсеченных голов. Он знал, что ежедневно на берегу реки собираются сотни людей, чтобы провожать лодки со ссыльными. Пока над столицей еще не развеялся дым сражения, подобные вещи не особенно тревожили Ёримори, но с восстановлением мира и началом цветения сливовых деревьев в саду в нем все запротестовало против жестокой расправы с тем, кто был еще только мальчишкой.

Лицо присутствовавшей при разговоре Арико тоже омрачилось. Для нее, ревностной почитательницы учения Будды, милосердие было первейшим долгом и добродетелью верующего.

Впечатление, произведенное на господина и госпожу вестью о предстоящей казни Ёритомо, побудило Мунэкиё высказать его сокровенную мысль. Он обратился к Ёримори:

– Ему только четырнадцать. Кажется, это был бы возраст вашего брата, если бы он остался живым.

– Да, если бы он был жив.

– Он очень похож на вашего брата. Я почти поверил в то, что они братья.

– Мунэкиё, – перебила его Арико с живостью в голосе, – расскажи мне подробнее об этом мальчике.

Воин поведал о нем все, что знал.

Арико, растроганная сходством мальчика с ее покойным сыном, укрепилась в решимости спасти Ёритомо. В эту ночь сновидения женщины были связаны с рассказом Мунэкиё. Арико обуревало желание увидеть Ёритомо.

На следующий день Арико, прихватив с собой веточку сливового дерева с лепестками розового цвета, проследовала через двор у дома своего сына в скромное жилище Мунэкиё. Она приказала слуге позвать Мунэкиё и, когда он вышел, протянула ему цветоносную ветку:

– Поставь ее в вазу, и пусть бедное дитя любуется ею.

Воин принял сливовую ветку с глубоким поклоном, его глаза увлажнились.

– И, Мунэкиё…

Арико понизила голос до шепота. Мунэкиё, прослушав ее слова, кивнул в знак согласия и затем вернулся в дом. С одной стороны жилище окружал высокий забор из бамбука. Дверь в дом была закрыта, ставни захлопнуты. Но имелось маленькое отверстие, через которое охранник мог следить за поведением пленника.

Мунэкиё вошел в комнату, где содержался в заключении Ёритомо, оставив Арико ожидать снаружи у отверстия.

Ёритомо неподвижно сидел за столиком для письма, как статуя из сандалового дерева. Когда он повернулся к вошедшему, его глаза расширились от удивления при виде цветущей ветки сливы. Хотя Мунэкиё регулярно приходил утром и вечером, Ёритомо не знал, что слива уже зацвела.

– Как она прекрасна! – восхитился он.

– Да, в самом деле, – откликнулся Мунэкиё. – Еще недавно было так много снега. Слива зацвела поздно в этом году.

– Я не хочу, чтобы мне напоминали о снеге.

– Простите. Поставить ветку в воду?

– Позволь мне сделать это самому. Спасибо.

Ёритомо склонился над веткой, которую Мунэкиё положил на столик. На нем лежала также раскрытая книга. Взгляд Мунэкиё переместился на ветку сливы, которую Ёритомо внимательно осматривал. Этот ребенок опасен для Хэйкэ, размышлял Мунэкиё. Но в то же время мальчик все больше и больше привлекал его симпатии. В Ёритомо он видел прирожденного воина, породу людей, которая довольно быстро истреблялась впустую.

– Что вы сегодня делали? Писали стихи?

– Нет, читал.

– Что именно?

– Я читал сборник стихов, который ты мне одолжил, и старую хронику.

– Что же вам больше понравилось?

– Меня не особенно увлекают стихи.

– Вы предпочитаете военные хроники – рассказы о героях и битвах?

Ёритомо посмотрел на него долгим испытующим взглядом, за которым не было потаенных мыслей, однако Мунэкиё пережил неловкое ощущение, будто мальчик читал его мысли. Он быстро отвел взгляд от подростка. Мунэкиё посмотрел в сторону узкого отверстия в стене, через которое Арико, вероятно, наблюдала их беседу. Он почувствовал, как учащенно бьется его сердце в ожидании ответа мальчика.

Ёритомо в куртке и штанах розовато-лилового цвета, переходившего у лодыжек в фиолетовый, сидел, скрестив ноги, на подушке, и глядел перед собой. После продолжительной паузы он ответил:

– Сутры. Больше всего я люблю книги о Будде. Если они у тебя есть, я хотел бы их почитать.

– Кажется, у меня есть несколько штук. Но что увлекает вас в таких скучных книгах?

– Чем-то они для меня притягательны. Должно быть, потому, что моя мать, уже покойная, часто брала меня с собой во время паломничества к известным храмам. Однажды я посетил монаха Хонэна и слышал его толкования священных книг.