В дни, когда шли бои за Брест, его вызвал полковник Кузьмин.

Начальник политотдела стоял около крытой машины, замаскированной ветками. Совсем близко слышались разрывы снарядов.

— Вы знаете, Мальцев, что мы не имеем права вернуть вам офицерское звание? — сказал Кузьмин, взглянув в узкое, бледное лицо танкиста.

— Да, знаю. Я прошу послать меня на передовую. Хотя бы в штрафной…

— Вы останетесь в корпусе. Будете в бригаде Гольцева, в батальоне капитана Косарева — вы его знаете.

— Спасибо, товарищ полковник. Я оправдаю ваше доверие.

— Ну, счастливо, Мальцев, — Кузьмин крепко пожал ему руку.

Так Николай Мальцев оказался в экипаже лейтенанта Ахметова башенным стрелком.

Обо всем этом Боев не знал, хотя слышал, что старшего лейтенанта Мальцева отбила наша разведка.

После боев на зависленском плацдарме весь экипаж Ахметова получил награды. Мальцев был награжден медалью «За отвагу» — первая его награда за эту войну.

Марши, атаки, снова марши — и вот, после ночного боя, пораненный танк Ахметова здесь, в Химмельпфорте.

Горобец, Боев и вся команда подошли к большому каменному амбару. Там притулилась «катюша». Молоденький солдат дремал, сидя на ступеньке кабины.

— Эй, проснись! — окликнул его Горобец.

Солдатик встрепенулся и выставил вперед автомат.

— Стой, стрелять буду!

— Ладно, — снисходительно сказал старшина. — Запоздал, брат. Немцы тебя уже пришили бы. Где командир расчета?

Командир — высокий, ладный сержант — оказался в сарае. Он не спал, сидел у окошка и зашивал прореху на шинели. Боев и Горобец узнали, что «катюша» сама по себе исправна, снаряды имеются, но вот мотор у автомашины поврежден осколком. Починить нельзя, надо менять.

— Ну, а примерно вот по тому лесу ты вдарить сможешь? — спросил Горобец.

— Прицельно не могу, надо развернуть машину. А так, для острастки, могу. Но без приказа не буду.

— Так вот, — старшина снова принял привычную за долгую армейскую службу стойку «смирно», — от имени начальника гарнизона полковника Лебеденко приказываю вам по сигналу ракеты произвести залп по лесу.

Сержант с удивлением посмотрел на Горобца. Чудак! Какой здесь может быть начальник гарнизона? Ну а если действительно немцы сунутся в село, почему не пугнуть.

— Ладно, — сказал сержант и сел, чтобы закончить свою починку. — Ладно, говорю, сделаем.

Старшина понял, что пререкаться с ним не следует. Парень, видать, надежный, боевой: сказал «сделаем», значит, сделает.

— Шагом марш! — скомандовал Горобец своему немногочисленному отряду.

Боев наблюдал за старшиной, не вмешиваясь в его действия. Горобец преображался на глазах. Из заведующего корпусными прачками за какие-нибудь четверть часа превратился в подтянутого, волевого младшего командира, которыми гордилась Красная Армия довоенных лет и которые в большинстве своем полегли в первых приграничных боях.

Каждодневное общение со многими военными людьми уже выработало у Боева профессиональную зоркость. Он научился сразу и без ошибки определять, кто перед ним: кадровый или из запаса. И не только по выправке, по манере держаться, но прежде всего по голосу. Конечно, он знал многих командиров из запаса, которые хорошо справлялись со своими обязанностями, а вот так называемый командирский голос им никак не давался. Боеву нравились кадровики. Может быть, это объяснялось тем, что сам он был человек сугубо гражданский. А скорее всего потому, что уж очень ловко все у них получалось, особенно в тех случаях, когда возникала неясная, запутанная, сопряженная со многими опасностями обстановка.

Горобец как раз из такой породы. Смотри ты, сумел уже собрать отряд человек в тридцать. И даже шоферы — этот, в общем-то, не больно покладистый народец — послушно идут за ним с автоматами на груди, давно перестали ворчать, что какой-то невесть откуда взявшийся старшина столь бесцеремонно распоряжается ими.

На площади у церкви полковника не оказалось. Но машина его стояла у самой ограды памятника времен первой мировой войны — бронзового солдата в каске и с винтовкой наперевес.

— Полковник там, на колокольне, — сказал Горобцу водитель.

Почти в тот же миг Лебеденко сам показался из церковных врат, отряхивая перчаткой полы шинели.

— Привели? — спросил он, оглядывая разношерстную команду — кто в ватнике, кто в шинели, кто даже в трофейном эсэсовском плаще. — Не густо. Ну и на том спасибо, пусть располагаются за ближайшими домами. Огонь — по моему сигналу. — И после некоторой паузы: — Немцев действительно порядочно. И танки у них есть, и бронетранспортеры имеются.

— Разрешите доложить? — Заученным движением Горобец оправил ремень на полушубке.

Полковник влез на сиденье машины.

— Слушаю.

— Может быть, «катюшей» по ним вдарить?

— Это не даст результата.

— Попугаем зато.

— А энергия? Где взять ток? Мотор-то у них вдребезги.

— Другую машину подгоним. Или, скажем, из редакции движок подтащим. Я с ребятами говорил, сделают. Сержант при «катюше» толковый.

— Тогда действуйте, старшина, — спокойно сказал полковник и занялся подошедшим к машине высоким, плотным, в чистом белом полушубке старшим сержантом из орудийного расчета. — Выкатывайте орудия за церковную ограду, к обрыву. Оттуда хорошо видна дорога. Огонь — без команды, при появлении вражеских танков.

— Слушаюсь! — ответил старший сержант и направился к орудиям.

Горобец тоже отошел от машины. Кивнув Боеву, сказал:

— Вам бы, товарищ капитан, неплохо на колокольню залезть. Для наблюдения за противником.

— Хорошо, — согласился Боев.

Бомбежки в этот вечер не было, и Гитлер проводил совещание не в бункере, а в большом зале — кабинете имперской канцелярии. Известия с фронта шли скверные. Вся линия обороны по Висле и западнее реки рухнула. Русские танковые армады вышли на оперативный простор, перерезая коммуникации. Пути уже перерезаны — маневр резервами невозможен. Он уповал на Гиммлера, направив его на восточный фронт, но оказалось, что и эта мера ничего не дала. Русское наступление продолжается с нарастающей силой. Фронт Жукова и фронт Конева приближаются к Одеру и Нейсе и выходят на коммуникации, ведущие прямо в Берлин.

Совещание, которое Гитлер решил провести, было узким, — только Геринг и новый, назначенный вместо Цейтцлера начальник генерального штаба генерал-полковник Гейнц Гудериан, танковая знаменитость, который так успешно начинал восточный поход, потом не оправдал его, Гитлера, доверие под Москвой, не сумел взять большевистскую столицу и был отозван из действующей армии и отправлен на покой. Позже Гитлер назначил его инспектором бронетанковых войск, но и здесь произошла осечка — новые танки и самоходные установки — «тигры», «пантеры», «фердинанды», которые, по заверению Гудериана, должны были создать перелом на фронте, не смогли выполнить своей миссии. Операция «Цитадель» на Курской дуге провалилась. После военных неудач в 1944 году и «генеральского заговора» Гитлер решил снова выдвинуть Гудериана — его назначили начальником генерального штаба вместо Цейтцлера.

На большом столе были разложены карты. Геринг сидел. Гитлер наклонился над картами. Гудериан стоял, распрямив по-военному плечи. Они обсуждали сегодня опаснейший прорыв двух советских танковых армий, прошедших через всю Польшу.

Все совещания у Гитлера всегда велись под стенограмму. В углу за небольшими столиками сидели два стенографиста и стенографировали все, о чем говорилось в кабинете. Это был приказ Гитлера — будущие историки, по его замыслу, должны получить точный документ его «стратегического гения». Но вот уже два года шло одно поражение за другим, но стенограммы велись по-прежнему. Правда, их теперь никто не читал.

Стенографисты записали весь разговор между Гитлером и Гудерианом.

«Фюрер: Я бы хотел в ближайшие дни получить ясную картину того, что известно на данный момент о развертывании. Я имею в виду положение противника в целом, предположительные направления ударов и районы развертывания. От этого зависят наши контрмеры.