А возвращение Петра Алексеева не было благополучным. Зенитный снаряд немцев разорвался рядом с его самолётом. Осколками тяжело ранило лётчика. Алексеев сам сообщил об этом по радио. Он сказал, что самолёт исправен, и он надеется довести его до места.

На аэродроме лишь медвежонок не знал о беде. Он с любопытством глядел, как на лётное поле бегут люди с носилками. А потом он увидел среди белых облаков истребитель. Мишка сел на землю и принялся хлопать себя по коленкам.

Истребитель неловко ткнулся в стороне от посадочного знака, запрыгал по полю, будто оно было изрыто канавами, и остановился. Медвежонок поднялся на задних лапах, приложил к уху переднюю лапу, стал ждать. Он ждал, когда к нему подойдёт его друг, угостит чем-нибудь…

Пётр Алексеев лежал на носилках. Он не видел Мишку, не видел друзей, которые несли его. Сознание оставило лётчика в ту самую минуту, когда истребитель замер посреди поля.

Носилки миновали медвежонка. Мишке было непривычно, что лётчик лежит, и он пошёл за носилками. На задних лапах идти было трудно. Но Мишка упорно ковылял за людьми. И около уха держал лапу. Ему полагался кусочек сахару. Он честно выполнял условие, по которому всегда получал угощение. Так он шёл и шёл, всё больше отставая от носилок, и в глазах его наливались слёзы обиды и отчаяния. Хорошо, кто-то из лётчиков догадался сказать Мишке ласковое слово, погладил его, пожалел…

Уже кончалось лето, когда Пётр Алексеев вернулся из госпиталя в полк. Первым делом он доложил командиру полка о возвращении в строй, а вторым делом спросил о медвежонке.

– Жив и здоров твой питомец, – ответил командир. – Сначала грустил, потом успокоился. Теперь, может быть, и не узнает. Он сейчас на своём посту. Дежурит. Сахар зарабатывает…

Алексеев пошёл к медвежонку.

– Мишка! – позвал он издали.

Медвежонок оглянулся. Он глядел и вспоминал этого лётчика. Старался понять, почему приятно слышать его голос, видеть его лицо. Вспомнить и понять мешал Мишке самолёт. Самолёт в это время шёл на посадку; медвежонку, чтобы получить угощение, надлежало быть начеку.

– Мишка! Злодей ты, а не человек! – ещё раз позвал лётчик.

Мишка был на распутье. Один глаз, одно ухо, одна половина медвежонка стремились к самолёту, другой глаз, другое ухо и другая половина – к лётчику. Если бы это было возможно, Мишка разорвался бы пополам и всюду успел бы. Но разорваться по своей воле нельзя. Нужно было выбирать что-то одно. И медвежонок со всех ног кинулся к Петру Алексееву. Чёрным клубком он прокатился по высохшей траве и прямо затанцевал на задних лапах перед лётчиком.

– Ну молодец! Ну умник! – радовался Пётр Алексеев и гладил медвежонка и трепал его жёсткий загривок. – А уж я решил, что ты способен променять друга на кусок сахару. Нет, ты не такой. Ты настоящий гвардейский медведь. А сахар? Подумаешь… Я тебе такое припас…

Тут лётчик достал из кармана куртки банку. Как только была снята с неё крышка, медвежонок обхватил банку всеми четырьмя лапами и принялся за угощение. Мишка урчал от удовольствия. Ещё бы! Первый раз за свою медвежью жизнь он ел мёд.

Бескозырка

Рота моряков с военного корабля готовилась сойти на берег. Обычно моряки остаются на берегу недолго, скоро возвращаются на корабль. В этот же раз рота уходила с корабля навсегда. Была война, враг теснил нашу пехоту, моряки должны были помочь пехотинцам остановить фашистов на суше.

Баталёр, корабельный кладовщик, всем уходившим выдавал новое обмундирование. Каждому матросу он говорил:

– Не рви, не марай, береги добро… Матрос Женя Молоканов не сдержался.

– Что ты за человек? – сказал он баталёру. – Тут плакать хочется, последние минуты на корабле, а ты заладил своё: "Не рви, береги".

– Пока ты в тельняшке и в бушлате, до тех пор ты моряк, – ответил баталёр. – А в пехоте такого обмундирования не дадут, нет там ни бушлатов, ни тельняшек.

Жене стало стыдно.

– До конца войны сберегу матросскую форму, – пообещал он, и они обнялись на прощание так крепко, как могут только моряки.

В пехотной части звание Жени Молоканова было уже не матрос, а рядовой. Однако новые товарищи звали его матросом. И командир тоже говорил: "Молодец матрос", или: "Поручите это дело матросу". А всё матросская форма. Женя Молоканов свою одежду берёг пуще глаза. Как появится дырочка- тут же доставал иголку с ниткой и штопал. Ещё он раздобыл щётку. Ею счищал глину и землю с бушлата и клёшей – так называли брюки, которые носили матросы.

Но, как ни старался Женя Молоканов, не сберёг всё же бушлат. В одном бою грохнулась рядом с матросом мина. Женю ни единым осколочком не зацепило. Но бушлат на спине изорвало на ленты. Всю вату выпустило наружу. Вот ведь как на войне бывает! Человеку ничего, а одежду в клочья… После боя Женя Молоканов взялся за иголку. Да где там! Нужно было заплатку ставить во всю спину. Пришлось у пехотного кладовщика, каптёра, взять шинель.

Бескозырка и клёши не шли к солдатской шинели, и Женя получил ещё солдатские брюки и пилотку.

Из прежней одежды осталась на Жене тельняшка. Клёши и бескозырку он положил в вещевой мешок: пусть лежат, вдруг бушлат раздобыть удастся…

Проходили дни и месяцы войны. Наши войска приближались к Германии. Однажды на дороге Женя Молоканов встретил русского паренька. Немцы увезли его из России как раба. Паренёк был смелый. На ходу поезда выпрыгнул из вагона и теперь шёл домой. Одежда на нём была ветхая-ветхая. Солдаты дали ему из своих запасов телогрейку, ещё кое-что, а Женя Молоканов дал свои клёши. Совсем мало осталось у Жени матросского.

Как-то на наши окопы двинулись немецкие танки. Было это уже на вражеской земле. Они стреляли из пушек. Гусеницы лязгали, моторы ревели. За танками крались автоматчики. Страшные наступили минуты. Очень уж мало наших бойцов было перед танками. Но бойцы решили: лучше умрём, а танки врага не пропустим.

Женя Молоканов сбросил гимнастёрку – остался в тельняшке, достал бескозырку, надел её. На шею он повесил автомат, в каждую руку взял по большой гранате, выскочил из окопа и побежал навстречу танкам. Его товарищи тоже побежали. Женя Молоканов метнул под танк одну за другой обе гранаты. Танк закружился на месте, из него повалил чёрный дым. Вспыхнули ещё несколько танков. Среди этих жарких и страшных костров завязался бой с немецкими автоматчиками. Противники сошлись так близко, что схватывались врукопашную. Женя Молоканов всюду поспевал в нужную секунду. Его тельняшка мелькала то тут, то там. Когда кончились патроны, он бил фашистов кулаками. И такой он был злой, что враги с ужасом шептали: "Матрозен" – и сдавались в плен.

Славный получился бой. Но после него не стало у Жени Молоканова тельняшки. Не хватило бинтов перевязывать раненых, и матрос отдал на бинты тельняшку…

"Уж бескозырку, – думал Женя Молоканов, – сберегу до конца войны". Но вот какое получилось дело. Бои шли в самом Берлине. Советские войска отвоёвывали у фашистов улицу за улицей, квартал за кварталом, со всех сторон приближались к центру вражеской столицы. Жене Молоканову и его товарищам было поручено выбить фашистов из многоэтажного дома. Враги сидели в нём, как в крепости. В комнатах, в подвале, на чердаке дрались наши бойцы и дом захватили. Командир похвалил солдат, но пожалел, что нет у них красного флага. Красный флаг, поднятый над домом, показал бы, что фашисты отсюда изгнаны.

– Товарищ командир, – сказал Женя Молоканов, – есть у меня знак, по которому все поймут, что дом советский. Разрешите действовать!