Когда ночная плакальщица умолкла, старик взял из табакерки еще пригоршню порошка, бросил себе под язык и зажмурился. На его лице, иссеченном шрамами, похожими на морщины и морщинами, похожими на глубокие шрамы застыла мука.

Через пару минут он снова открыл глаза и безнадежно посмотрел за окно, к тому времени уже почти полностью заваленное снегом. В его душе − если у него все еще была душа − боролись противоречивые чувства. Ему хотелось плюнуть на все и вернуться в кровать, выпить флакон бальзамирующего декокта, что почти полностью останавливает все жизненные соки в теле, и еще на пару недель провалиться в полный блаженных грез сон. И в то же время он понимал, что не сможет так поступить. Ответственность профессионала в нем была все еще сильнее старческой немочи.

Старик вытянул руку и легонько шевельнул пальцем. Дверца шкафа открылась и из деревянного, пропахшего старьем нутра, вылетел длинный плащ в сопровождении целой стаи моли. Плащ был старым, но его ткань еще блестела и переливалась золотом шитья: звезды, полумесяцы, астрологические символы. Вслед за плащом летела высокая остроконечная шляпа с широкими полями.

Еще один легкий жест и к старику устремилась дорожная сума: простой холщовый мешочек с вышитой пятиконечной звездой. Невзрачная штуковина, в которую, при желании, можно было упрятать слона (правда, только по частям − уж очень узкой была горловина).

Последней к старику подлетела его трость, на лету удлиняясь и превращаясь в посох. Неизменным осталось лишь навершие в виде львиной головы, но теперь фальшивая медь облетела, словно краска под огнем, и лев тускло засверкал червоным золотом.

Старик бросил короткий взгляд на свое отражение в маленьком засиженном мухами зеркальце. Неплохо. Остался только один маленький штрих…

В старой землянке полыхнуло зеленое пламя. Через мгновение дверь открылась и на пороге появился высокий стройный мужчина лет сорока. Густая грива черных волос растрепалась на ветру; аккуратная бородка топорщилась острым воинственным клинышком, точно бросая вызов буре, а тонкие усы-стрелочки на волевом мужественном лице лихо задирались вверх.

Он взмахнул рукой и дверь в землянку захлопнулась, а затем исчезла без следа.

Мужчина лихо, по-молодецки свистнул и заорал перекрикивая буран:

– Избушка-избушка, а ну-ка, скройся с глаз моих!

Древняя землянка издала странный звук, похожий на глубокий старческий вздох, заскрипела и начала погружаться в землю. Минута − и на месте жилища старого колдуна осталась лишь неглубокая яма которую на глазах заносило снегом.

Придерживая рукой остроконечную шляпу, а другой рукой опираясь на посох, мужчина побрел в сторону двух поваленных деревьев, что давным-давно рухнули кронами на север, образовав нечто вроде широких ворот. Он шел и шел сквозь снег, и вскоре его развевающийся подобно крыльям нетопыря плащ пропал в белых вихрях без следа.

А ветер все так же выл в кронах старых деревьев, швыряя снег в лесную чащу, словно хотел навеки запорошить это место, стерев со свету вместе со всеми его мрачными тайнами. Деревья презрительно скрипели сквозь сон: на своем веку они пережили и не такое.

В самой темной чащобе, на верхушке самого высокого дуба выла баньши. Ночная плакальщица, чувствуя чью-то скорую смерть, пела, обхватив тонкими ручками заледеневший древесный ствол, но когда над лесом внезапно пронеслась угольно-черная тень, на мгновение закрывшая темную крутоверть облаков, баньши с визгом свалилась с дерева и в ужасе забилась под корни, повергнув в истерику доселе мирно спавшую молодую дриаду. Но территориальной склоки не получилось: когда тень пролетавшего над лесом существа на мгновение накрыла дуб обе Другие, забыв об извечной вражде, юркнули в забитую листьями яму, где парализованные страхом и пролежали до самого утра. Утром охотники нашли на самом краю леса четырех волков, мертвых и окоченевших и так и не смогли понять, что выгнало зверей из леса и почему на волчьих мордах застыли маски почти человеческого ужаса. Старый лесник, что вел охотничью группу, попробовал прочесть «Дедкину Дорожку» − простейший поисковый заговор, но у него ничего не получилось. «Дедка» − старый леший, хозяин местной чащи, лежал под сугробом в ста шагах от охотников − дохлый, как бревно, полностью лишенный жизненной эссенции.

Существо, что ночью пролетело над лесом, спешило, но, все же, остановилось подкрепиться.

…Старший следователь Департамента Других Дел Александр Фигаро, как правило, не запирал дверь в свою комнату.

Мансарда дома госпожи Марты Бринн, которую Фигаро вот уже почти четыре месяца снимал за очень скромные даже по меркам Нижнего Тудыма деньги, была просторной, светлой, а, главное, теплой. Все щели старого дома сыновья тетушки Марты тщательно конопатили каждую осень, а створки широкого окна были идеально подогнаны и не пропускали ни малейших сквозняков (следователь как-то поколдовал над оконными рамами и теперь, в ближайшие пару лет, старое дерево не должно было ни рассохнуться, ни разбухнуть от влаги).

Однако сегодня утром, в субботу двадцатого декабря, дверь в мансарду была плотно закрыта, а ключ предусмотрительно оставлен следователем в замочной скважине с его стороны.

Если следователь ДДД запирается в своей комнате, значит, тому есть важные причины. Как правило, это разнообразные колдовские процедуры и скромный обыватель, находясь в здравом уме, не станет мешать уединению сотрудника Департамента Других Дел: закрыто, значит, так надо. Да и мало кому захочется присутствовать, к примеру, при спиритическом допросе какого-нибудь Гуги Вонника, двинувшего кони лет, эдак, пятьдесят назад − с непривычки можно и портки испачкать.

Однако то, чем занимался Фигаро сейчас, не особо походило на колдовскую процедуру.

Следователь стоял перед высоким, в человеческий рост зеркалом, заменявшим одну из наружных панелей дверцы платяного шкафа, и из одежды на нем были только черные подштанники.

О нет, Фигаро вовсе не купался в бездне порочной страсти нарциссизма: он слишком хорошо знал, что в свои, без малого, пятьдесят он далеко не тот красавец, каким был, скажем, в двадцать − сказывались сидячая работа и непомерный аппетит. Да и лень-матушка тоже приложила свой резец к фигуре следователя, так что в свои годы он напоминал не Аполлона, а, скорее Купидона: пухлые румяные щеки, внушительный животик и добродушный нрав.

То, чем занимался следователь, было, скорее, медицинским осмотром: Фигаро внимательно, иногда пользуясь большой лупой с перламутровой ручкой, изучал каждый квадратный сантиметр своей многострадальной тушки.

…Не так давно, участвуя в поиске человека ответственного за промышленный шпионаж (и, как позже выяснилось, бесчисленные попытки саботажа) на Тудымской Пружинной фабрике, следователю пришлось столкнуться с весьма необычным существом: фабричным духом. Существо оказалось Другим первой (или ненамного ниже) категории и обладало, к счастью для следователя, специфическими манерами: Фигаро оно спасло от верной смерти, а шпиона, вознамерившегося снести следователю башку, превратило в отбивную.

Уже сам факт такой встречи был серьезным поводом проверится у специалиста. Другие весьма вольно относились к такой штуке, как материальный мир, иногда перестраивая его отдельные элементы просто от нечего делать и человеческие тела не были исключением. Случалось, после столкновения с Другими существами у невольных контактеров резко усиливались колдовские способности, вырастали развесистые рога (кроме шуток) или внезапно вылечивался застарелый геморрой. Для защиты от подобных воздействий и существовали все эти граничные круги и прочие демон-барьеры.

Следователя же угораздило подвергнуться прямому эфирному воздействию Другого в свободном состоянии: существо, по его собственным словам, «отремонтировало» Фигаро. «Ремонт» в своем мгновенном воздействии оказался штукой весьма позитивной, полностью вылечив следователю растяжение связок, заработанное им незадолго до этого. Однако сейчас, спустя почти неделю, Фигаро замечал отдаленные последствия этого «ремонта» и они пугали его до колик.