— Товарищ старший лейтенант, разведчики заняты написанием письма невесте нашего раненого товарища.

Сидоров поздоровался и сказал:

— Хорошим делом занимаетесь, но письмо, если не дописали, придется отставить.

Он погрел над раскаленной докрасна печкой посиневшие руки, потом резко повернулся:

— Верещагин, Шумилин, Урманов, через десять минут ко мне! Надеть свитеры, телогрейки, маскхалаты. Взять автоматы с запасными дисками, по четыре гранаты, кинжалы, веревочную лестницу и лыжи, одну пару запасную.

— Есть! — ответил Верещагин за всех.

— Остальным также быть в боевой готовности и ждать приказа!

Как только Сидоров вышел, Верещагин и Урманов бросились к вещевым мешкам. Они вытащили и надели свои полосатые тельняшки.

— Долой фланельки. Так душе теплее, — сказал Верещагин.

Простившись с товарищами, они стояли перед Сидо ровым в полном боевом снаряжении, в белых комбинезонах, В гаком же комбинезоне был и старший лейтенант Он казался в нем более стройным и молодым. Привязывая к поясу последнюю гранату, он объяснял боевую задачу:

— Командование приказало нам, используя пургу и темноту, захватить «языка». Идем к Оленьей скале. Предупреждаю, задание будет очень трудное. Я полагаюсь на вашу храбрость и на пургу. Но пурга в любую минуту может прекратиться. Вы готовы?

— Готовы, товарищ старший лейтенант.

— Пошли. Остальное объясню на месте.

Пурга все еще бушевала, хотя напор ветра несколько ослабел. Разведчики встали на лыжи без креплений — их заменяли особые крючки, — чтобы можно было моментально снимать и надевать лыжи.

Через минуту разведчики скрылись в снежной пучине.

Ветер был попутным. Да и путь под гору. Разведчики летели словно на крыльях. Замыкающим шел Верещагин. За ним на длинной веревочке волочились запасные лыжи. Решено было идти к Оленьей скале не в обход, а лощиной, по самому короткому пути. Гитлеровские укрепления были на сопках, лощины между ними простреливались лишь пулеметным огнем. Но самый острый глаз не мог бы разглядеть разведчиков сквозь темень и пургу.

На переднем крае были уже предупреждены. Сидорова встретил командир стрелковой роты.

— Ну, как? — Сидоров кивнул головой в сторону гитлеровцев.

— Зарылись, даже носа не показывают.

Сидоров условился с командиром роты и артиллеристами об огневой поддержке при возвращении. Разведчики закурили напоследок и вступили в полосу, которая на солдатском языке зовется «ничейной».

Метель все бушевала. Чтобы не потерять направление и не напороться на минное поле немцев, Сидоров то и дело поглядывал на компас. Они удачно миновали линию немецкой обороны и смелее пошли вперед. Теперь Оленья скала была уже недалеко.

Урманов шел третьим, за Шумилиным. Он был сейчас спокойнее, чем тогда, когда ходили на наблюдение. Может быть, оттого, что с ними действовал Сидоров? Или Галим поверил в свои силы? Как-никак это был его первый поиск. Он только еще держал экзамен на разведчика. Как сложится обстановка? На вершине Оленьей скалы они были не раз. А вот что таится внизу, в этой неизведанной пропасти? А что, если враг давно почуял их и ждет только, чтобы они спустились?

Лыжи оставили у края обрыва. Внизу в непроницаемой темноте бушевало снежное море. Сидоров посмотрел на часы. Десять минут назад сменили часового. Самая подходящая пора.

— Вот здесь спустимся, — прошептал Сидоров. — Шумилин, ты остаешься. Гляди на все сто восемьдесят градусов. Вниз спускаемся втроем. «Языка» брать из второй, музыкальной землянки. Урманов без шума уничтожает часового и сам становится на его место. Мы с Верещагиным входим в землянку и берем «языка». Обратный ход так: впереди я, за мной пленный и Верещагин; замыкающий Урманов. Ясно?

— Ясно, товарищ старший лейтенант!

Укрепили лестницу.

— Урманов, вперед! — скомандовал Сидоров.

Сердце Галима забилось сильнее. Он передвинул автомат за спину и начал спускаться. Через несколько мгновений посмотрел вверх — товарищей скрыла мгла, посмотрел вниз — там все скрадывала плотная пелена крутящихся снежинок. И он почувствовал себя где-то между небом и землей. Кроме завывания ветра, ничего не было слышно.

Когда наконец его ноги коснулись земли, он, молниеносно прижавшись спиной к скале, быстро огляделся по сторонам. Все было спокойно.

Он подал знак. Верещагин и Сидоров тоже спустились. Некоторое время они все трое напряженно вглядывались в метельную тьму. Наконец Сидоров махнул рукой. Урманов вытащил кинжал и, чуть пригибаясь, пошел вперед. У первой землянки он остановился. Отсюда он уже различал часового, стоящего у второй землянки. Укутанный не то одеялом, не то теплой шалью, часовой стоял спиной к нему и, обняв винтовку с широким штыком, топтался на одном месте. Вероятно, он считал сорокаметровую скалу надежной защитой и смотрел только в ту сторону, откуда могло прийти начальство.

Урманов, сжав рукоятку кинжала, подкрался к нему на расстояние трех шагов. Часовой все так же переминался с ноги на ногу. Тогда Галим сделал последние три шага и, одной рукой зажав гитлеровцу рот, другой всадил ему кинжал в шею. Гитлеровец беззвучно осел, выпавшая из его рук винтовка скользнула в рыхлый снег.

Подбежали Сидоров и Верещагин. Верещагин помог Урманову оттащить труп в сторону и забросать его снегом. Винтовку, сняв затвор, бросили туда же. Затем Сидоров с Верещагиным, освещая себе путь электрическим фонариком, вошли в землянку. Бесшумно прошли они коридор, переднюю. Следующая дверь была заперта изнутри. Сидоров дернул, но дверь не поддавалась. Поднатужившись, нажал плечом на нее Верещагин — крючок с треском сорвался. В углу на походной кровати спал, судя но кителю, висевшему на гвоздике, полковник. Он был, видимо, пьян, даже от шума не проснулся. Сидоров подошел к нему вплотную, вытащил из-под подушки пистолет. Потом резко толкнул спящего.

— Вставай, приехали! — загремел Верещагин.

Полковник поднял голову и, увидев людей в белых маскхалатах и направленные на него автоматы, мгновенно закрыл голову одеялом и принялся шарить рукой под подушкой. Тогда Сидоров сдернул одеяло и сказал по-немецки:

— Одевайтесь, полковник. Да побыстрее! — И бросил ему брюки и китель, предварительно ощупав карманы и взяв оттуда все бумаги.

— Кто вы… белые привидения?.. — шептал гитлеровец, натягивая дрожащими руками брюки.

— Советские разведчики. Предупреждаю, не шумите.

Немец оделся.

— Где карты? — опять по-немецки спросил Сидоров.

Гитлеровец показал на ящик стола и испуганно покосился на огромного Верещагина, дуло автомата которого смотрело ему прямо между глаз.

Забрав карты и штабные документы, испортив радиоаппарат и заткнув рот пленному, разведчики вышли наружу.

— Пока все спокойно, — встретил их Урманов.

Метель почти утихла, хотя небо было еще в тучах.

«Эх, некстати же прекратилась пурга», — огорченно подумал Сидоров и заторопил ребят.

Первым шел Сидоров. За ним немец и Верещагин. «А что, если он решится прыгнуть?» — прикидывал уже на лестнице Андрей. Но немецкий полковник, ошеломленный и подавленный, поднимался покорно, даже не оборачиваясь.

Когда разведчики вместе с гитлеровцем взобрались наверх, они вздохнули облегченно. Теперь все решала быстрота. Надо успеть проскочить передний край, пока не опомнились враги. Но оказалось, что полковник плохо ходит на лыжах. Это сильно осложняло продвижение. К тому же прекратилась метель, и пленный — весь в черном — издалека выделялся на белом фоне.

Сидоров, досадуя, ругал себя, как это он не учел такой существенной детали — забыл приказать, чтобы прихватили запасной маскхалат. Эта «мелочь» может теперь сорвать им всю операцию, мало того, стоить жизни разведчикам… Лыжи взяли, а халата нет!

Он уже хотел было снять с себя комбинезон, но в это время Шумилин, тоже заметив допущенную оплошность, накинул на немца свой халат.

— Может, в обход? — предложил Верещагин.

— Нет, нас догонят по лыжне. Попытаемся прямо. Шумилину идти в отдалении!