…Первым заметили тело Пичугина. Видно, финны бросили под него, еще живого, зажженную термитную шашку и придавили тело бревном. Одежда его сгорела, а тело обуглилось. На лице его можно было различить следы страшных мук.

Неподалеку от Пичугина, раскинув руки, лежал Лаков. Во вспоротый живот его была всунута ручка от гранаты. На спине Гаранского кинжалами вырезали звезду.

У надломленной сосны Урманов нашел тело Георгия Ломидзе. В то время как трупы остальных разведчиков были изуродованы, его тело оставалось нетронутым.

Ломидзе лежал ничком, с вытянутой вперед рукой, в которой была зажата, круглая граната с выдернутым кольцом. Вражеская пуля поразила в сердце старшину в ют момент, когда он поднял руку, чтобы бросить последнюю гранату. Земля вокруг тела Ломидзе вся была истоптана. Финны, видно, долго ходили вокруг да около, но прикоснуться не решились: побоялись гранаты с выдернутым кольцом. Бесстрашный моряк, храбрый разведчик и после смерти не дался своим врагам.

Урманов; обнажив голову, молча смотрел на вытянутую, с гранатой, руку друга. Ломидзе как будто завешал живым идти только вперед.

Подошел Шумилин и тоже обнажил голову, не в силах оторвать взгляда от устремленного вперед тела Ломидзе.

— Всех!.. — произнес он дрогнувшим голосом — Только Верещагина и Акбулатова не нашли…

На горизонте собирались грозовые тучи. Шумели сосны. Сверкнула молния и зигзагами пошла над лесом. Ударил гром страшной силы, деревья закачались…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

Только спустя полгода Наиль узнал о том, что Хаджар пала в боях за Сталинград. Вражеская авиация разбомбила их редакцию. Работники редакции бросились спасать кассы со шрифтами, запасы бумаги. Их личное имущество все сгорело. Наиль потерял дневник и блокнот с адресами друзей. Полевую почту Хаджар он помнил наизусть, но тем сильнее было его беспокойство, когда он перестал получать ответные письма. Наиль не знал, что и думать. Он не допускал мысли, что Хаджар могла погибнуть. Для него это было равносильно предположению, что завтра не взойдет солнце.

И он думал самое простое: что его письма не дошли до нее, как многие письма Хаджар не доходили до него при его переводе в другие части. Хаджар тоже могли куда-нибудь перевести. А возможно, что у нее и времени не хватает писать, раз идут сильные бои. Постепенно он стал сомневаться в своей памяти: не перепутал ли он номер полевой почты?.. Но как проверить себя? Блокнот с адресами сгорел. Однажды под вечер ему вручили письмо. Он посмотрел на обратный адрес и обрадованно воскликнул:

— От Белозерова!

По прежним письмам Хаджар он знал, что Петр Ильич и Хаджар были в одной части. Однако номер полевой почты на этом конверте был другой. Переменили? Перевели? Наверно, у Хаджар также изменился адрес, поэтому она и не получала писем Наиля. Ну конечно, переменился, раз переменился у Петра Ильича.

Взвесив на руке письмо, Наиль почувствовал вдруг, что в помещении душно. Он вышел и, пройдя мимо полуразрушенного каменного сарая, опустился на сваленный снарядом могучий старый клен. Повертев конверт, он надорвал дрожащими пальцами один его край. Четыре листа из ученической тетради, написанные ровным каллиграфическим почерком. На него повеяло чем-то близким, дорогим еще со времени детства. Петр Ильич сообщал, что после ранения, возвращаясь из госпиталя снова на фронт, заехал на несколько дней в Казань. Мелькнуло имя Хаджар…

«…Коллектив нашей школы, все мы гордимся тем, что воспитали такую отважную девушку. Я встречал ее в донских степях, я видел ее в окопах Сталинграда. Она не знала страха и до последнего дыхания своего была предана нашей любимой родине…»

Наиль вновь и вновь перечитывал эти строки. Но до его сознания никак не доходила мысль, что Хаджар уже нет в живых, что она погибла в бою. Он своими глазами видел сотни смертей, не раз и сам подвергался смертельной опасности, однако гибель Хаджар была для него настолько невозможной, что секунду он недоумевал: «И что за несуразицу пишет любимый учитель?..» Вдруг в глазах у него потемнело. Буквы запрыгали. Его охватило жаром. Наиль расстегнул воротник.

— Хаджар, Хаджар! — шептал он, комкая письмо, прижимая его к груди.

Он долго сидел, уронив голову на колени. Если бы на него не наткнулся старший лейтенант Акимов, работник той же редакции, Наиль, возможно, просидел бы так еще несколько часов.

— Наиль, что с тобой?.. Плохие вести получил?.. — склонился над ним Акимов, высокий юноша с открытым лицом.

— Если бы просто плохие, Саша… Я получил страшную весть. — Яруллин медленно поднял голову, на его осунувшемся лице особенно выделялись сейчас большие роговые очки в черной оправе.

Акимов сел рядом, положил руку на плечо Наиля.

Наиль долго молчал.

— Я рассказывал тебе о Хаджар… Ее уже нет… — с трудом выдавил он из себя.

Акимов вспомнил стихи Наиля, посвященные этой девушке. Наиль читал их сначала по-татарски, потом переводил на русский язык.

И вот девушка погибла от фашистских пуль.

— А может, это еще ошибка? На войне всякое бывает. Про меня уже дважды сообщали домой, что я погиб, — сказал Акимов, чтобы хоть чем-нибудь облегчить горе друга.

Над редкими деревьями в изуродованных садах полуразрушенного города кричали вороны, в скворечнице, прибитой к длинному шесту над сараем, дрались скворцы и воробьи. Ноздри Наиля втягивали смешанный с запахом земли горький маслянистый угар отработанных газов и жженой резины, заглушавший сладковатый запах нежных почек.

— Весна пришла, Саша… Весна… Вся природа оживает… стремится к жизни.

— Наиль, — тихо сказал Саша, — тяжело тебе. Но без жертв войны не бывает. Мы — солдаты, сами ходим рядом со смертью… А каково родителям услышать о смерти своей дочери…

— У нее их нет.

— Она сирота?

Наиль промолчал. Ему трудно было говорить о семье Хаджар. Сколько горя испытала она от своего вечно пьяного отца и мачехи-спекулянтки Как-то Наиль — они учились еще в четвертом классе — зашел к Хаджар за учебником. Двери были открыты, и Наиль, зная, что Хаджар на кухне, прошел без стука и стал случайным свидетелем страшной сцены. Испуганная Хаджар беззвучно плакала в темном углу. На полу валялись ее тетради, книги, разбитая чернильница и залитый чернилами учебник. А пьяный отен Хаджар, в нижней сорочке, наступив ногой на тетрадь, жадно глотал из ковша холодную воду, заложив одну руку за спину — по обычаю правоверных, боясь проникновения в его сердце нечистого духа.

Целую зиму девочка прятала от ребят залитую чернилами страницу; Наиль видел, как она краснела, а глаза ее мгновенно наполнялись слезами, когда случайно открывалась эта страница И Наилю казалось, что ее отец не страницу учебника, а душу Хаджар залил чернилами. Хаджар с болью наблюдала жизнь своих подруг — у них быль заботливые родители. Возвращаясь от них, Хаджар, уже взрослая, не раз говорила Наилю:

— Как хорошо живут эти люди!

В ее словах были и тоска по отцовской и материнской ласке, и твердое желание жить настоящей жизнью.

Наиль поднялся и двинулся к флигелю, где размещалась редакция. У стен сарая стояли замаскированные типографские машины.

Через несколько часов они с Акимовым должны были ехать на передний край, в командировку.

— Может, Наиль, тебе не стоит… па этот раз… Я поговорю с редактором. Ничего, сделаю, что нужно, за нас обоих, — предложил Акимов, дружески взяв Яруллина за руку.

— Наоборот, Саша, Если ты скажешь редактору хоть слово, я перестану считать тебя другом.

— Ты это серьезно?

— Совершенно серьезно.

Ночью они выехали в машине на передний край, примостившись на тюках газет с еще не высохшей типографской краской. Уже начинало светать, когда машина их приближалась к расположенному в березняке политотделу дивизии.

Около палаток медсанбата к корреспондентам подсел новый попутчик — капитан-пехотинец. Акимов спал, а Наиль разговаривал с капитаном о делах дивизии.