В крематории на урне рядом с фотографией папы появилась мамина. Их прахи смешались.

Прошло еще около трех месяцев со дня маминой смерти, итого четыре. Треть года. Из головы все не выходят пересказанные ею папины слова, что мы идем к Красным воротам и идти к ним еще долго.

Совершенно ясно, какие ворота имел в виду папа, это — ворота, миновав которые вступим в рай — коммунистический рай. Насколько же мама любила отца, если даже на смертном одре он снился ей и она вспомнила именно эти слова — вспомнила то, чем жил папа! В то же время он был реалистом и видел, как еще длинен и труден путь к Красным воротам.

Мы еще несовершенны, много нерешенного. И я думаю, это оттого, что, увы, низка еще сознательность наша, или, иначе, нравственность, совесть.

Так вот, я думаю, что основа экономического благосостояния страны есть работа, работа и еще раз работа каждого и заинтересованность в ее результате. Но ведь для этого нужна помимо материального интереса и сознательность.

Очень губительно для воспитания коммунистической сознательности нарушение наших принципов — равенства, социальной справедливости, коллективизма. Человек у нас порой получает за свой труд совсем не то, что ему следует. Либо меньше, либо больше. Первое возмущает, второе развращает.

Нелегко, очень нелегко завоевывать сознание человека, поэтому нам еще трудно и долго придется идти к Красным воротам…

Но я верю, мы придем!

СОНЯ

Позвонила Соня и сказала:

— Сережа, надо бы увидеться.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось, — ответила она. — Можешь подъехать к станции метро «Спортивная»?

— Да.

— Тогда у выхода к Лужникам, на улице.

…От метро они шли к Лужникам.

— Сережа, я уезжаю.

— Куда?

— В Африку. Вот сдам летнюю сессию и…

— В турпоездку?

— Нет, наверное, на год, дорогой Сережа.

— Не понимаю, а как же учеба? Ты же только заканчиваешь третий курс.

— Я выхожу замуж и уезжаю с мужем.

— Ничего не понимаю, с каким мужем?

— С тем самым доцентом, о котором, помнишь, рассказывала тебе?

— Но ты же говорила, что он тебе не нравится.

— С тех пор, как я это сказала, прошло около трех лет.

Знаешь, Сережа, время учит. Для тебя я друг, товарищ и брат. А для доцента — любимая девушка. Вот я и согласилась стать его женой. Сколько заключается браков, идущих от ума, и, знаешь, они оказываются довольно удачными. И наоборот, брак по любви… извини, Сережа, я не на тебя намекаю.

Они шли по территории стадиона, обогнули огромный цилиндр Большой спортивной арены, оказались на набережной Москвы-реки и остановились у парапета.

По реке шел большой прогулочный катер. Волны от него заплескались у отвесного гранитного берега. Закачалась байдарка, движущаяся параллельно катеру.

— Институт, — продолжала Соня, — я не бросаю. Мне оформят академический отпуск. Год я буду работать медицинской сестрой в советском госпитале. Отличная практика. Вернусь и закончу институт. Все будет о’кэй.

— Соня, я теряю тебя.

— Обратного хода нет, Сережа. Ведь я ждала тебя. Думала, после развода с Викой мы будем вместе. А ты и полшага не сделал мне навстречу. Я ведь люблю тебя, Сережа.

— Соня, Сонечка… — Сергей сжал ее руки. — Теперь не позвонишь тебе, не поплачешься. Ты все понимаешь, как никто. Ты не передумаешь?

— Поезд ушел, Сережа.

— Как никто… — повторил он.

Соня стояла спиной к реке, опираясь руками о перила барьера. На ней было свободно сидящее платье лимонного цвета с широкими рукавами, перехваченное тонким поясом. Черные прямые волосы едва не доходили до плеч.

Сергей внезапно увидел другую Соню — не угловатую, с резкими движениями, а женственно-мягкую. Она печально-укоряюще глядела на него.

— Поздно, Сережа. Ну пора, меня ждут, не иди со мной.

Он вспомнил слова матери: «Соня для тебя была бы прекрасной женой». И только сейчас понял их правоту.

— Соня, напиши, пожалуйста. Мне это очень нужно.

— Посмотрим. Прощай.

Она поцеловала его.

СЕРГЕЙ

Он считал свою личную жизнь неудавшейся. Дважды он сделал в жизни ошибки — с Викой и с Соней.

Вика, может быть, и неплохая, но духовно убогая — мать сумела воспитать ее такою. Голая страсть к Вике подавила в нем разумное, правда, он пытался как-то жалко сопротивляться, хотел обратить Вику в свою веру, но…

А с Соней! Задним числом он понял, что мимо проплыло его счастье. Оно было так близко, так возможно, просилось ему в руки, именно просилось…

Он оказался эмоционально тупым, глухим, просто неумным. Да, да, да… ему нужна была такая жена, как Соня. Ведь мать говорила ему, что страсть проходит, ее дурман постепенно выдувается ветром повседневности, супруги трезвеют и, если нет ни крепких духовных нитей, ни общей жизненной идеи, муж и жена остаются каждый сам по себе, возникает пресловутое одиночество вдвоем, и, по существу, теперь бывшие супруги начинают искать свою новую половину; не зря муж и жена называют друг друга: моя половина.

«Значит, я ущербен, — рассуждал Сергей и испытывал от этого какую-то сладкую горечь самоистязания. — Что же делать? Я буду своеобразным отшельником, монахом. А за примером ходить недалеко — мой родной дядя Константин. Он так и окончил свои дни одиноким. Дядя после двух неудавшихся браков понял, что не создан для семейной жизни — у него был слишком тяжелый характер. И он решил, что больше не имеет права жениться и коверкать жизнь женщинам. Что ж, видимо, и меня ждет такая судьба. Как повезло в жизни дедушке и бабушке, маме и папе! И раз у меня не складывается личная жизнь, надо отдать себя работе».

Он считал своим долгом прежде всего выполнить желание бабушки: написать и издать повесть о деде. Ведь это и долг перед памятью о нем. Бабушка и название придумала: «Рядовой Леонид Придорожный».

— Он сам себя называл рядовым революции, партии, — говорила Елена Анатольевна. — Это, конечно, для тебя, Сереженька, звучит слишком по-газетному, может быть, отдает немного демагогией, характерной для революционных лет. Но если говорить по существу, мой милый, твой дед был скромным человеком, без чванства, готовым выполнять самую, как сейчас говорят, непрестижную работу, лишь бы она приносила пользу общему делу. Я чувствую, что не смогу издать повесть. Надо ведь не только аккуратно перепечатать написанное им, но еще соединить мостами его время и наше, показать преемственность там, где она есть, и сказать, где, к сожалению, не сохранилась. Произведение о Придорожном должно быть твоим. Ты выступишь как писатель.

Сергей в последнее время все больше думал о завещании покойной. «Наверное, так и надо писать повесть о деде, как советовала бабушка, — решил он. Повесть по сути должна быть современной, острой, хотя герой ее — большевик революционных лет. Писать только биографическую повесть бессмысленно. Замахиваться, так на большее».

КВАРТИРА

Вот и стала кооперативная квартира для Вики и Валентина Васильевича реальностью. Муж любил шутить:

— Заяц трепаться не любит.

Звягинцев трепаться действительно не любил. И все, кто мало-мальски знал его, могли подтвердить это.

Конечно, «для организации кооператива был задействован» (фраза Валентина Васильевича) заместитель Звягинцева по общим вопросам — Семен Аркадьевич. Тот, хитроумно комбинируя и не забывая простой, но действенный метод: ты — мне, я — тебе, добился членства Звягинцева в кооперативе.

Хорошо спланированная, с обширным холлом, вместительными встроенными шкафами, большой кухней квартира размещалась на десятом этаже шестнадцатиэтажной башни. Бригада строителей из вспомогательного отдела института, посланная в директорскую квартиру тем же Семеном Аркадьевичем, отциклевала паркетный пол, заменила сантехнику на импортную, устранила некоторые огрехи строителей, довела жилище Звягинцева, как говорится, до ума.