Еще в 1912 году художник Шикльгрубер, блуждая по улицам Вены с банатским немцем, уговорил его заняться изучением вопроса о повторяемости человеческого лица. Будущий главарь фашизма уже и в те годы, видимо, обладал маниакальной одержимостью и способностью подчинять себе чужие воли, так как сумел на всю жизнь внушить Гансу Крафту расистскую мысль о том, что если не считать усов и бород, очков, степени облысения, мимики и взгляда, а главное - возрастных различий, то вся белая раса, включая мужчин и женщин, насчитывает строго ограниченное количество портретных типов, или «штаммов». Их можно, наверно, подсчитать. Педантичные изыскания заполнили целую жизнь Ганса Крафта. Его бесконечные коммивояжерские странствования по Балканам предоставляли ему все новый и новый материал: фотографии, обмеры. И он подсчитал! Оказалось, что есть кривая повторяемости человеческого лица, что можно основать статистику сходства. По мнению Крафта, человеческое лицо насчитывало всего лишь 112 530 разновидностей. Гигантская картотека банатского немца после двадцати лет работы позволяла ему для любой разновидности легко находить около десяти двойников. Другое дело, что это могли быть по-разному загорелые или бледные, по-разному причесанные, с различными голосами, с непохожими темпераментами люди - люди разной судьбы: профессора и мясники, лесные охотники и зубные протезисты. До полного сходства еще далеко, но пропорции лиц, обмеры носа, глаз, ушей и лба таковы, что фотографии, наложенные одна на другую, давали как бы один портрет одного человека.

Часами просиживал Крафт над своей картотекой, злорадно торжествуя над ничего не ведавшими людьми, тасуя их, как карты, мысленно меняя их судьбы, взаимно замещая их в своем воображении. Ресторанный скрипач из румынского городка в одно мгновение мог стать владетельным князем Оксенгаузеном, а почтенный хорватский историк превратиться в добруджинокого бахчевника, везущего арбузы на воскресный базар… Картотека звала к действию, и Ганс Крафт даже немножко свихнулся от нервного возбуждения, когда на переломе войны вызов в Нюрнберг сказочно повернул его судьбу.

Гиммлер счел возможным доложить фюреру о странной коллекции, собранной в Банате одним из фольксдейтчей, а Гитлер самодовольно вспомнил свои венские прогулки с этим самым фольксдейтчем. Значит, зерно его идеи пало на благодарную почву! К этому времени фашистский мессия, подозрительный и запугавший сам себя угрозой террористических актов, обзавелся уже четырьмя двойниками, которые вместо него разъезжали по Берлину и Нюрнбергу в роскошных машинах, одетые, как он, с теми же выработанными жестами и голосом ясновидца. Теперь Ганс Крафт как бы возвращал своему давнему другу долг юности.

Встреча состоялась. Гитлер потребовал от Крафта клятвы молчания и показал ему семь фотографий - это были очень нужные господа, для которых банатский немец по воле фюрера должен был найти на Балканах двойников. Фюрер не сказал, что речь идет о трагической возможности поражения и ухода нацистских кадров в подполье на десятилетия до нового реванша, но Крафт и сам все понял: фашистские газеты были полны многоречивых славословий гитлеровским героям Сталинграда, которые предпочли бесславному плену смерть во имя отчизны.

Стояла мартовская ростепель 1943 года. Германия уже устала от войны. А Крафт только вступал в действие. Уже через три дня, вернувшись на самолете в Банат, Крафт мог разбросать веером на столе фотографии всех балканских двойников намеченных Гитлером лиц. Однако главная работа только начиналась. Надо было скрупулезно выискать наиболее благоприятные варианты перевоплощения. Фотографическое сходство - вот оно, на столе, под лупой! А все остальное? Привычки, жесты, память, голос, походка, смех, зубы, любовь к пасьянсам или к охоте на зайцев, аппендицит, привычка посвистывать, родинка под правой лопаткой… Чем больше ломал голову Крафт над техникой выполнения задания фюрера, тем становилась сложнее легкая на первый взгляд операция. Ясно было только одно: нужно было начинать новую серию изысканий - обнаружить среди двойников наиболее уединенных, наиболее одиноких, наиболее молчаливых и нелюдимых, с которыми легче было бы свести всю бесконечную сложность личности к простейшим промерам носа, глаз, ушей…

Тогда-то и появился новоявленный рейхсдейтч в германском посольстве в Софии. Тогда-то и возник тайный союз Ганса Крафта и Пальффи Джорджа.

В должности помощника военного атташе венгерской миссии Пальффи Джордж был таким же, как Ганс Крафт, замаскированным агентом гитлеровской тайной разведки. Он исподволь готовил отвратительную диверсию на случай отхода нацистских войск с Балкан - заражение сапом конского поголовья этих стран. Это ему было нетрудно: блестящий конный спортсмен, известный охотник до лошадей, он мог разъезжать по Болгарии и Румынии, не вызывая ничьих подозрений. К тому же он обзавелся отличным камуфляжем - любовницей Мариной Ордынцевой, которая - просто на счастье! - обладала таким фактом своей биографии, как пропавший четверть века назад горячо любимый жених.

В качестве разведчика, как, впрочем, и во всем другом, Пальффи Джордж был в тысячу раз талантливее и удачливее Ганса Крафта. Однако педантизм и маниакальная одержимость Крафта перевешивали. Как только однажды во время загородной пирушки Пальффи Джордж проболтался немцу о том, что вот уже полгода он сопровождает Марину Ордынцеву в ее поездках по захолустным городишкам в поисках поручика Леонтови-ча - «и как же это удобно, если бы вы знали!», - как новая расстановка сил определилась в неделю. Пальффи Джордж был переподчинен Гансу Крафту. Теперь одна диверсия должна была маскировать собой другую: по-прежнему Марина Ордынцева выезжала из Софии по очередному будто бы до нее дошедшему слуху - искать объявившегося жениха, по-прежнему Пальффи Джордж сопровождал ее. Но теперь роли переменились: по существу, главная задача выполнялась теперь Мариной Ордынцевой - она изучала очередного двойника, а Пальффи Джордж со своей диверсией предназначался только для маскировки на случай, если русские заинтересуются этими поездками. Белогвардейская дива и венгерский офицер служили банатскому немцу. Дело пошло на лад!

Конспирация новых изысканий Крафта была такова, что Марина Ордынцева - даже она, главная исполнительница замысла! - ничего не знала о том, что она состоит на службе у Гиммлера. Когда Пальффи стал давать ей фотографии лиц, даже отдаленно не похожих на ее несчастного Федю, к его удивлению, Марина легко примирилась с этим. Она понимала, что представляет собой только декорацию для «каких-то там» занятий Джорджа. Она любила его, и этого было достаточно!

Экзальтированная, психически неуравновешенная, она втянулась в эти постоянные поездки и поиски, создававшие иллюзию деятельности, заполнявшие ее пустое и страшное существование. Разбуженная литературными переводами страсть к писательству и женское любопытство заставляли ее с необычайной доскональностью выпытывать все подробности жизни человека, интересовавшего Пальффи, - все его привычки, черточки: его голос, звонкий или хриплый, смех, фальшивый или детский, любовь к пасьянсам или к охоте на зайцев. Она вызнавала все это с одержимостью наркомана, увлеченно и самозабвенно.

Когда были найдены двойники для всех намеченных в фашистское подполье деятелей, Марину решили убрать. Она больше не нужна была для дела и, хотя и не была посвящена в смысл операции, все-таки знала слишком много. Умерла ли она от сапа или от пули Пальффи в Бухаресте, осталось неизвестным.

58

- Минуточку, тут имеется еще одна неясность, - перебил Шустов. - Кто же сторожил картотеку, пока Крафт орудовал в Софии?

- Молодец, голова работает! В Банате должен был оставаться надежный человек. Скажу больше: он и отвечал по радио на позывные, когда Крафт и Пальффи заканчивали на месте подготовку очередной подмены. Он вызывал из Германии самолет и в указанном пункте сбрасывали оборотня на парашюте…

- Вы говорите так, как будто прожили сами в Банате года три.