— Сроки? Определят обстоятельства, — сказал Лобин. — Но вряд ли вернемся скоро. Там ведь время работает не на нас: район тектонического разлома. Землетрясение открыло нам подводный город. А если будет еще одно — и заберет все назад, безвозвратно?
Кажется, он даже побледнел — от одной мысли об этом.
— Ты доволен, что едешь?
— Доволен? Не то слово. Видишь ли, для меня все это очень важно. Памятники материальной культуры заставляют говорить молчащие века, восстанавливают потерянные звенья — те, что разрывало время, мощь стихий и разгул варварства. Я многого жду от этого города. Пройти сквозь пласты тысячелетий — и прикоснуться к тайне. Ну, да ты сама понимаешь!
…Да, я понимала. Именно в этот момент поняла, как все это будет. Тогда, после. Пройти по коридору, заглянуть в дверь — а Жени нет. И через месяц — нет. И через годы — нет.
…Он еще рассказывал что-то, тихо, — серьезный, как всегда. Я не слышала, оглушенная болью. С ней, тупо безжалостной, мы знакомы уже давно.
Нет, не в первые дни. Тогда все было светло, словно мне подарили чудесный подарок, от встречи к встрече радость нарастала каким-то солнечным арпеджио…
По просьбе Лобина я сделала реферат для их отдела: «Образы материального мира в древнегреческом эпосе». Он просмотрел при мне, поднял засветившиеся глаза: «Умничка!» Обнял за плечи и меня, и Анельку, проходившую мимо, воскликнул с таким искренним воодушевлением: «Славные у нас в Институте девушки!»
Как они резанули, эти ласковые слова!
Значит, я лишь одна из славных. Для него — единственного… Не обобщающегося ни с кем.
Пошла я к себе в отдел, включила магнитный замок, зажгла На двери табличку: «Сотрудник отсутствует» и выревелась запросто, по-бабьи, да так, что даже от себя и не ожидала…
Это было в первый раз. Потом — еще и еще. Не уставал человек подтверждать, что я для него добрый товарищ, соратница в общем деле. И все-таки надежда упорствовала, не сдавалась. И были дни, отмеченные светом, — встречи деловые, встречи случайные, общие заботы и успехи, институтские авралы, которые вытягивали вместе, все более долгие разговоры. Кажется, вот-вот и приоткроется мне заветная тихая глубь чужой, родной, драгоценной души…
Теперь впереди было одно — день отъезда.
…Я прощалась с ним на Зеленом кольце.
Листопад в нашем городском лесу — что о нем сказать? Старинная фразеология донесла до нас «золотую осень», но что там золото!
В немыслимом буйстве и непостижимой гармонии смешиваются, перемежаются медь и бронза, охра и сиена; вспыхивает радостная лимонная желтизна, сквозит янтарь. Кострами горят кустарники, а шпалеры винограда перебивают все таким неистовым багрянцем, что невольно вспомнишь раскаленные, во все небо, закаты в пустыне.
И все это живет, шевелится, мерцает, тронутое ветром; звоном, шорохом, шуршаньем полнится воздух…
Мы сидели в альпинарии, на огромных валунах, я — выше, он — ниже. Вот, наконец, у моих колен эта голова, можно коснуться волос рукой…
Можно, но нельзя; чтоб не думать об этом, я спросила:
— Зачем осени такая праздничность красок? В природе все оправдано, объяснимо, а это?
Он повернул голову, взглянул, чуть улыбаясь. Не ответил — но что-то во мне было расковано этой улыбкой. И я заговорила…
Созналась, что тоже подавала заявление. Просила выяснить, — там, на месте, будет виднее, — пусть работать не по специальности, нужен же будет вспомогательный состав? Я бы делала все. Лишь бы взяли…
Покачал головой: вряд ли. Для вспомогательного состава люди найдутся, это не проблема. Да и зачем — разве мне плохо здесь, в Институте? Где микрофильмотека, лучшая в регионе?
И тогда я сказала, что мне будет плохо без него. Сказала, кем он был для меня, — другом и наставником, примером и опорой. Светом жизни. Единственным…
А он…
И тут столь отчетливо обрисованная картина тускнела, смазывалась. Я начинала воображать все сначала: вот подошла, вот сказала: «Пойдем побродим по Зеленому кольцу, на прощанье!»
…Так все и было. Подошла. Сказала. Женя ответил:
— Раюшка, дорогая! Какие прогулки? Отчеты сдавать надо? Снаряжение закупать надо? А справочный аппарат подготовить? Мы с Вадимом и спим и едим на бегу! И не волнуйся ты насчет прощанья. Шеф дал указание — будет прощальный обед в кафе «Синтез», вот как у нас!
…И был прощальный обед — по большому счету, в наимоднейшем кафе.
Звяканье посуды, торжественно-приподнятая, чуточку хмельная атмосфера. Разговоры — застольные, на полтона выше обычных.
— Браты-кандидаты, а кафе-то и вправду «синтез»; устремленность в прогресс плюс великолепная традиционность! Поглядите: фонтаны — с лазерной подсветкой, а пол какой — настоящий наборный паркет! Амарант! Палисандровое дерево!
— Подумаешь, дерево! Тут шампанское настоящее подают, тоновит, конечно, полезней, но в этом есть что-то такое…
— Пусть все будет по старинке: начнем с тостов! Друзья, за Вадима и Евгения! Смотрите, эм-эн-эсы, Младшие-Сыновья-Науки, вы будете представлять Институт в одном из глобальных предприятий века!
— Если подумать, что им придется полрабочего дня проводить под водой…
— Все равно завидую! А вдруг этот город — она, Атлантида?
— Оставь Атлантиду для воскресных юмористических приложений!.
Вдруг все стихли — встал шеф. Огладил знаменитую бородку, начал не спеша:
— Друзья мои, коллеги! Приходится иной раз слышать остроты в адрес нашего Института. Мой закадычный враг и верный оппонент Недялков зовет меня «архивариусом». Пусть так! Да, в то время как наука стремится приблизить будущее, наше внимание устремлено в прошлое. Мы изучаем историю психологии человечества на тысячелетних путях его развития. Мы — хранители Памяти, а это свято. Память помогла человечеству победить Время и Пространство, ибо наша цивилизация, наша культура — творение не единиц, а миллионов. Человек должен прежде всего познать самого себя, ибо только от него, человека, зависит то, что будет еще сотворено на этой древней Земле, в этой вечной Вселенной… Мы многого ждем от этой экспедиции. Мы многого ждем от Евгения и Вадима… За их успех!
Лавина шума, возгласов. Кто-то даже выкрикнул: «Ура! За экспедицию Века!»
Когда дошло до «экспедиции века». Женя не выдержал: у него природная нетерпимость к высоким словам. Он попросил слова. Каким-то экспромтом прервал излияния. Включил видекс…
Стена осветилась набегающими волнами разноцветного света. Весьма эффектно. И ансамбль впечатлял. Инструменты цвета павлиньей шейки. Комбинезоны на парнях, словно не сшитые, а откованные из платины.
В меру самоуверенный конферансье объяснил, что в своих творческих поисках ансамбль движется к синтезу «музыка-свет-вокал-движение».
Вот какой мне запомнился номер — в пестрой их программе. Шагал, не двигаясь с места, человек, ссутуленный горем, в сумрак, в мокрый блеск осенней ночи, шагал в сухом и, четком ритме, под выдохи ветра: нет тебя, нет тебя, нет тебя, нет…
На крыше высотной гостиницы было ветрено. Аэробус — прозрачный эллипсоид с серебрящимися ребрами — покачивался у причала.
Они были уже внутри. Вадька уперся лбом в плексилит, делал какие-то знаки; Евгений тихо улыбался.
Прощальные выкрики, взмахи, пожелания, обещанья…
А я вижу только его лицо. Морщинка на переносице. Куртка табачного цвета, рубашка с крылатым воротником.
Веселое, шумливое прощанье.
Как же оно весело — стоять в гомонящей толпе, смотреть на это лицо последний раз! — и чувствовать, как с дикой болью разламывается сердце…
Еще длился тот самый день, а мне казалось, что все происходило давным-давно. В ином времени, в иной жизни.
Перед концом работы забежал Игорь. Потоптавшись, спросил нерешительно:
— Какие у тебя планы на вечер?
Я смотрела на него, слышала, что он говорит, понимала — и не воспринимала: все это было по ту сторону сознания.
— Опять скажешь «времени нет»? — он обиженно выпятил губы.
— Что ты? У меня теперь бездна времени! — я засмеялась, а он почему-то замолк и, кажется, ушел.