— Тебе? Когда здоровенный детина расселся в автобусе и «не замечает» беременную, инвалида, старика? Тебе звонить, да? Когда в очереди нахально лезет вперед, отпихивая других, какой-нибудь мордоворот? Опять тебе? Когда в кино рассядутся впереди молодые мужики — гогочущие, сытые, довольные — и плевать им на всех вокруг, сыплют сальностями и ржут?.. Ты их всех накажешь, да? Ты обрежешь всех этих «хозяев жизни», которых чем дальше, тем больше плодится? Оштрафуешь, засадишь на пятнадцать суток? Они знают все законы получше тебя, эти хозяева…
— Не-е-ет уж, мил-дружок, — уже спокойно закончила Аграфена Степановна. — Я сама справлюсь. У меня шильце, маленькое, незаметненькое, а действует — ой-ой-ой!.. — Аграфена Степановна засмеялась. — Видел бы ты, как действует. Бывало, стоишь в проходе, а какой-нибудь жлоб навалился, как на стенку… Я его легонечко — р-раз!..
— Стоп, — сказал Кущак. — Погоди. Ну, ты даешь, Аграфена. С шилом правду ищешь? Тогда уж проще автомат взять — рраз! — всех очередями, хамов, наглецов… Всех подряд!
— Вообще-то не мешало бы, — сказала Аграфена Степановна. — Открой форточку, Михаил, я же просила.
Кущак отворил створку и некоторое время вдыхал морозный воздух.
— Ты бы отошел от окна, — сказала Аграфена Степановна. — Простудишься.
— Не страшно, — отозвался Кущак. — У меня хроническую определили, хуже не будет.
Он походил по комнате, подошел к столу, сел.
— Только не подряд, — сказала Аграфена Степановна. — Хороших людей я не трогаю.
— Ты теперь вообще никого трогать не будешь, — сказал Кущак. — Шило я оставляю себе.
— Оставь. Память будет. Вот еще йод возьми.
Кущак покрутил головой.
— Ты меня все-таки поражаешь, Аграфена. У этого, передовика…
— Он не передовик.
— Ладно-ладно! У Мещерякова этого самого книжек ведь не оказалось?
— Потому он меня в милицию и затащил. Ничего, я его все равно накрою.
— Шерлок Холмс, — сказал Кущак. — Плюс Робин Гуд.
— Перестань, Миша, — попросила Аграфена Степановна, и Кущак перестал.
— Ты в школе бываешь? — спросил он.
— Как вышла на пенсию, больше ни ногой.
— Чего так?
— Так. Характерами с директором не сошлись.
— Охотно верю. А на комбинате кем?
— Корректором.
— Шило, наверное, в переплетном цехе взяла?
— Это ты у нас Шерлок Холмс, — улыбнулась Аграфена Степановна. — Только не взяла, а попросила. Все равно выбросить хотели. Старое оно, никуда не годится… Что ты все на папиросы поглядываешь? Кури уж, твой кабинет.
Кущак закурил.
— Так, — сказал он. — Ладно. Иди домой, Аграфена, и… — Он прижал руку к сердцу. — Очень тебя прошу, не попадайся ты больше с этими делами. Умоляю. Правды с шилом добиваться — последнее дело.
— Главное, добиваться, — сказала Аграфена Степановна.
— Ну… здесь мы с тобой не договоримся.
— Прощай, Михаил. Думаю, не скоро увидимся.
— Чувствую, скоро.
— Тебе виднее, полковник.
— Маршал. И пришли дежурного ко мне.
— До свиданья.
— До свиданья. Дежурного не забудь.
— Не забуду.
Дверь за Аграфеной Степановной закрылась. Некоторое время Кущак смотрел на старое переплетное шило, что-то вспоминал, усмехался…
— Товарищ подполковник! — влетел в кабинет возмущенный дежурный. — Как же так? Семенова говорит, вы ее отпустили!
— Все, — сказал Кушак, — Под мою ответственность. Потерпевший здесь?
— Ушел. Написал, что надо, и я его отпустил.
— Что надо, что не надо, — это мы потом разберемся. Адрес его записали?
— Так точно. И домашний телефон. Очень приятный мужчина, вежливый, толковый…
— Понравился?
— Просто чувствуется хороший человек, — пожал плечами дежурный. — Обещал в следующий раз детективов принести. В магазине-то не достать… А у них можно. С таким приятно дело иметь. Не то, что с этой бабкой…
— Ей пятьдесят шесть лет, Зуйков, — сказал Кущак. — Хотя, конечно, для вас она бабушка…
— Хулиганка она, а не бабушка, — напористо заговорил дежурный. — И наказывать таких надо, не взирая на возраст. Вы сами нас учили, товарищ подполковник. Вот же все запротоколировано… — Он нагнулся к столу за бумагами. — Дома ей, видать, не сидится, шляется по автобусам, седины свои позорит! Таких, как она, нужно сразу, не раздумывая… Ой-ой-ой! Ого! Вы что, Михаил Викторович, шилом-то как? Ткнули, больно ведь! За что?!
Дежурный отпрянул от стола и схватился за уколотое плечо. Кушак, несколько смутившись, спрятал шило в ящик стола.
— Спокойно, Зуйков. Для пользы дела. Считай, что следственный эксперимент. Ранку йодом прижги, вот баночка. Ничего, не смертельно. Да сними ты китель свой!
Дежурный стал прижигать место укола. Кущак медленно закрыл ящик на ключ.
— Жаль… — проговорил он задумчиво.
— Чего жаль, Михаил Викторович?
— Всего жаль, — сказал Кущак.
— Да вы не расстраивайтесь так, товарищ подполковник, — улыбнулся дежурный, застегивая китель. — Ничего, поболит и перестанет. Не смертельно!
Передача огня
Факел вспыхнул. Первый спортсмен вскинул его над головой и помчался вперед. Он летел по асфальту мощно и легко и так походил на древнегреческого бегуна с амфоры, что, казалось, тоже существовал только в профиль. Зрители восторженно зааплодировали…
Петрищев похлопал себя по карманам. Спичек не было. Петрищев прикурил у соседа, выбрался из толпы и вяло пошел по улице, морщась от тополиного пуха, разглядывая грязные подошвы балконов. Петрищев терпеть не мог выходных, когда, хоть убей, нечем заняться. Впрочем, будние дни он тоже недолюбливал — в будни, хоть тресни, толком не отдохнешь. Больше всего на свете Петрищев любил отдых у теплого моря, но отпуск давно прошел…
…В конце проспекта первого спортсмена ожидала замена. Второй бегун на ходу принял факел и устремился по маршруту. Впереди и сзади ровно шли нарядные мотоциклы эскорта…
На остановке к Петрищеву нагнулся прикурить мужчина в потертом пиджаке. Петрищев сказал: «Держи сам, некогда!», сунул окурок в руки потертому и заскочил в троллейбус. Он частенько ездил кругами по всему городу, закомпостировав один талончик на все время…
…Второй спортсмен закончил свой отрезок пути, передал пылающую эстафету третьему бегуну, и тот стремительно рванулся вперед, поглядывая на часы, чтобы не сбиться с графика…
Потертый пиджак поделился огоньком с приятелем, скучавшим на лавочке возле дома, а тот, в свою очередь, с франтоватым блондином, разыскивавшим Нюсю из второй квартиры…
…С факелом бежал уже четвертый спортсмен. Он торопился — третий все-таки не выдержал темпа и отклонился от графика. С переднего мотоцикла кричали: «Нажми!», и бегун нажимал. Длинный круговой маршрут по улицам города завершался, впереди показался стадион…
Франтоватый блондин, не найдя свою Нюсю, разочарованно вышел на улицу, где у него попросил прикурить ленивый адидасовский подросток. Прикуривая, мальчишка ловко вывернул на землю огонек из сигареты блондина, сказал наставительно: «Спички надо иметь, дядя!» — и, не мешкая, юркнул в сторону — как раз в ворота, куда потоком вливался народ. Он был трудным подростком, знал об этом и не забывал напоминать окружающим…
…Четвертый секунда в секунду передал эстафету, устало хлопнул товарища по плечу, и тот, набирая скорость, понес факел к финишу. У ворот стадиона мотоциклы остановились, и пятый спортсмен выбежал на дорожку один…
Петрищев сошел с троллейбуса, потому что заметил народ у стадиона. Теперь он сидел на трибуне рядом с трудным подростком и наблюдал за ходом спортивного праздника…
…Пятый спортсмен пронес огненную эстафету по упругой дорожке, взбежал по ступенькам, наклонил факел, — и высоко над затихшим стадионом запылал огонь спартакиады.
Петрищев с неудовольствием вспомнил, что спичек так и не купил, прикурил у подростка и начал следить за первыми стартами. Вскоре он пригрелся на солнышке и незаметно для себя заснул. Когда Петрищев проснулся, на стадионе было пустынно. В поле пиджака красовалась прожженная окурком дыра — трудный подросток напоминал окружающим о своей сложной индивидуальности. Внизу на дорожке тренировался спортсмен — тот, что бежал с факелом третьим. Небо понемногу темнело, отчего языки пламени в чаще над стадионом становились все зримей, плотней и ярче.