— Я росла… в Керчи. Рядом с Боспором. Большой, хороший город. Море… Когда-то она была ромейской колонией. Я росла там до пятнадцати лет. Там не было университета, а отец настоял на том, что мне нужно хорошее ромейское образование. Но я не люблю Константинополь. Поэтому Трапезунд.

— Отец военный?

— Нет. По дипломатической части. Был послом в Керчи, там встретил мать… Поэтому я хорошо болтаю по-русски. Смешно, да? Еще пыталась учить бриттский, но ничего не вышло. Зато знаю латынь, профессиональное…

— Вы не вернулись после того, как получили диплом имперского юриста.

— Не вернулась.

— Не оставили дома ничего ценного?

— Нигде не оставляю ничего ценного.

— А семья?

— Мать осталась в России, она не любит Ромейскую Империю. Отец служит в столице. Я не видела их полтора года.

— Но остаетесь в Трапезунде. Вдали от дома, от семьи, от хорошо оплачиваемой работы.

— Сами хороши! — вспылила я, совсем позабыв об опасности, до которой оставалось едва ли больше метра.

— У меня нет дома, — просто сказал он, — И семьи нет. И образования. Гроши, которые платит мне Христо, мой единственный заработок. Меня никуда не тянет и у меня нет ни единой причины куда бы то ни было ехать.

Я нахмурилась.

— И про образование врете. Я знаю, как говорят неграмотные люди.

— Я не сказал, что неграмотен, я сказал, что необразован.

— Но где-то вы учились?

Он пожал плечами.

— Было. Много лет назад. Я бросил образование, не закончив, и больше к нему не возвращался.

— Где же вы учились?

— Его Императорского Величества Высшее Училище Катафрактариев. Единственное, что я знаю по латыни — команды, Таис. Теперь вы видите, что я неуч и не гожусь к серьезной работе. По крайней мере не чета вам.

— Поэтому мне должно быть стыдно?

Он осторожно пожал плечами.

— Полагаю. По крайней мере это же не я трачу свою жизнь, раскладывая пасьянсы в обществе старого пьяницы в захудалой лачуге.

— Вы грубиян, бездельник, неуч и… и… — дыхание перехватило от ярости, — Вы…

Очищающая кровь злость змеиным ядом протекла во жилам. Неотесанный пень! Бездельник! Хам! Безмозглый солдафон! Никчемный…

— Таис.

— Что?

— Фонарик.

Я наконец сообразила, где нахожусь. Темная комната, блеск металла совсем рядом с моей ногой. Марк, протягивающий руку. Тело отозвалось, точно и не было этой позорной слабости, не было сковавшего параличом руки ужаса. Все опять встало на свои места. Все было ясно.

Я наклонилась и вложила фонарик в теплую руку Марка. Он аккуратно принял его, переложил в другую руку. Света теперь было гораздо меньше, я уже не видела крадущегося ко мне «Аранеолу», лишь по приглушенному шороху угадывая его местоположение. Он был близко, ближе чем мне бы хотелось, мне казалось, что обнаженная нога чувствует излучаемый им холод.

— Теперь слушайте, — сказал Марк, — Видите дверь?

Дверной проем смутно угадывался в полумраке.

— Да.

— До нее пять шагов. Пять ваших шагов. По моей команде вы сделаете их. И чем быстрее, тем лучше. Запомните направление.

— Зачем?

— Будет темно. Совсем темно. Вы не должны сбиться.

— Какого черта…

— Все потом. Пять шагов. Как только я крикну — бегите! Изо всех сил. К двери.

— Ясно.

— Хорошо. Готовы?

Я перевела дыхание. Какую бы сумасшедшую идею не задумал Марк, я ему верила.

— Готова.

— Раз. Два. Три, — медленно, даже нараспев произнес Марк. Затем он набрал полную грудь воздуха и, быстро кивнув мне, крикнул, — Вперед!

Я бросилась к двери еще прежде, чем поняла, что происходит. Кто-то перехватил управление моим телом, но этот кто-то лучше меня понимал, что происходит и что от меня требуется.

Я увидела, как огромный стальной паук, только что застывший в неподвижности в полуметре от моей ноги, приходит в движение. Как оживают его лапы, готовые поднять механическое тело в прыжке, коротком, быстром и беспощадном. Потом возле меня что-то с ужасным грохотом взрывается, в нос бьет запах горелого, что-то звенит, скрежещет… Я бегу к двери и, лишь сделав несколько шагов, понимаю, что двигаюсь в полной темноте. Сколько шагов я успела сделать? Три? Пять? Сердце звенит в груди крохотным замерзшим колокольчиком. Я не понимаю, где нахожусь, в темноте комната стала огромной, запутанной. Страх колет меня своими тупыми иглами в спину, гонит вперед. Где-то позади должен быть Марк.

Когда мои руки натыкаются на стенку, от неожиданности я едва не отскакиваю назад. А потом что-то врезается в меня сзади, я представляю себе бритвенно-острые стальные когти и ору что-то нечленораздельное, с опозданием понимания, что «Аранеола» не может быть таким большим. И таким теплым.

Какая-то сила вдруг подхватывает меня и швыряет дальше, возле моего лица проносится стена, я чувствую собственное отраженное от камня дыхание. Что-то несется навстречу мне, а может быть это меня несет куда-то вперед, затягивает в непроглядную черную шахту, где нет предметов, нет цветов, лишь очертания, страшные и перепутанные.

Мы то ли летим, то ли падаем куда-то, вокруг что-то оглушительно трещит, сзади раздается скрежет, кто-то громко дышит рядом с моим ухом.

А потом с ужасным грохотом мы врезаемся во что-то, летим, катимся…

Кто-то помог мне подняться. Конечно, это был Марк. Он ухмылялся как мальчишка, устроивший крупную шалость, на скуле у него наливались багровым две или три глубоких царапины, на лбу вздулась шишка размером с хорошую абрикосу. Но он все равно выглядел довольным.

Мы были на улице. После затхлого спертого воздуха каждый глоток бесцеремонного пронизывающего ветра опьянял, как вино.

— Как вы? — спросил он, — Целы? Если да, предлагаю двигаться к спиритоциклу. Боюсь, мы произвели несколько больше шума, чем планировали, к тому же у меня не было времени открывать дверь.

Я оглянулась. Через дверной проем, судя по всему, не так давно прошел боевой трактус — коробка была перекошена, а сама дверь валялась в нескольких метрах снаружи. Восстанавливать милициантскую печать нечего было и думать. О том, каким разрушениям подвергся интерьер дома — тоже.

— Цела, — я попыталась улыбнуться, — Локоть разбила, ерунда. Бежим!

Оказавшись в спиритоцикле, Марк быстро завел двигатель. Зачарованный механизм отозвался приглушенным урчанием. Спиритоцикл с готовностью тронулся с места, в лицо ударил холодный ветер ночного города, вместо звезд над головой начали проноситься фонари. Марк вел свой «Магнус» уверенно и легко, его бесстрастное лицо, освещенное оранжевыми огнями приборной панели и фиолетовыми звездами фонарей, было непроницаемо.

— Это вы ловко придумали, — сказала я ему, — Ну, про детство.

— А? Ерунда, — он махнул рукой, — Надо было вас отвлечь.

— И разозлить? Это тоже было частью программы?

— Конечно. Злость — хорошее лекарство, Таис. Оно помогает от всего. Нужна лишь правильная дозировка.

— Кажется, вы поднаторели в этом.

— Будьте уверены. У солдафона вроде меня всегда есть в запасе пара проверенных и простых рецептов.

Неужели про солдафона я тогда вслух сказала? Я почувствовала стыд.

— Жутковато было, — призналась я и добавила чтобы загладить свою вину, — А вы действовали бесстрашно. Как и раньше.

— О, — протянул Марк, глядевший на дорогу, — Это все ерунда. Но вот то, что нам предстоит дальше, признаться, пугает даже меня.

— О чем это вы?

— Нам придется рассказать все Киру.

Но гнев Кира оказался вовсе не так страшен, как нам представлялось. Едва мы вошли и он увидел Марка, лицо Кира исказилось. Наверно, такой испуганной не выглядела получасом ранее даже я. Глаза его расширились, лицо побелело — несмотря на то, что на нашей кухне всегда было жарко натоплено, мне показалось, что Кир вдруг оказался посреди звенящей от холода зимней ночи. Даже плечи его как-то опустились… Прежде чем мы успели что-то сказать, он бросился к нам и схватил Марка за руку. Тот даже улыбнуться не успел.