— Чудо-ребенок требовала английской овсянки. Овсянки, дерьмо!

Она усмехнулась: ничто не меняется. Но последующие слова заставили ее вслушаться с напряженным вниманием.

— Вы видели нового любовника мамаши де Винтер?

— Этого старикана? Я их обслуживал. Она заставила меня поменять два блюдца, корова.

— Оставьте ее, — услышала она Роберта. — Она далеко отсюда, еще не проснулась. Э, Люси.

— Заткнись, — сказала она. — Меня тут кое-что интересует.

— …и я бы так делал, кабы муж все время бывал в разъездах. Это так удобно.

— Старая шлюха, весь последний месяц, пока ее не было, было тихо. Старик не заставлял меня все время менять блюдца.

— Эй, Люси, проснись!

— Нет, вы ступайте. Мне надо кое-что сделать. Только что вспомнила. Я вас легко догоню. Увидимся в казино.

Она залпом допила и, поколебавшись секунду, обернулась к столику, где сидели итальянцы. Те покраснели и подпрыгнули со своих мест. Они были ее возраста, но она чувствовала себя на столетие старше.

— Простите, что прерываю вас.

— Нет, нет, мадам, к вашим услугам.

Она чуть не рассмеялась. Уж эти ребята. Они смотрели на нее с восхищением, любезно и дерзко.

— Отель, где вы работаете, далеко отсюда?

— Совсем нет, мадам, совсем рядом, дальше по дороге. Можем мы поднести багаж мадам?

— У меня нет багажа, Я остановилась здесь лишь выпить кофе. Случайно я услыхала, что вы говорили о мадам де Винтер.

На этот раз она не могла не улыбнуться, так виновато они выглядели.

— Мадам понимает по-итальянски?

— Немного.

— Тысяча извинений, мадам, — с подчеркнутой учтивостью, — за плохие слова.

— А эта мадам де Винтер — я ее не знаю, но слышала о ней — она хозяйка этого отеля?

— Хозяйка, да, но владелец — месье. Правда, он постоянно отсутствует, мы нечасто его видим.

— За исключением последнего месяца, — вставил другой. — Ее не было, и за отелем присматривал месье.

— Интересно, тот ли это самый, которого я встречала. Средних лет, с каштановыми волосами, примерно вашего сложения?

— Да, да.

— И голубые глаза. Очень спокойный, серьезное выражение лица?

— Я вижу, мадам его знает.

— Да. Должно быть, это он.

— Мадам позволит предложить ей что-нибудь выпить?

— Нет. Благодарю вас, но я должна идти.

— Только крохотный стаканчик мартини, чтобы выразить мадам наши извинения?

Смешно, до чего же этот парень похож на Дарио. Он, явно, главарь, остальные — приспешники.

— А мадам? Она красива, как вы находите, хотя и не симпатична?

Парень лукаво ухмыльнулся.

— Не симпатичная. Конечно, недурна собой, но характер… — Он неопределенно помахал пальцами вверх-вниз — классический жест, выражающий неодобрение. — Месье тоже не находит ее симпатичной, — дерзко добавил он.

— Нет? — безразличным тоном, как она надеялась.

— О, нет, мадам. И это хорошо известно. Он развлекается где-нибудь в другом месте. Он все время в отъезде, и никто не знает, где. Может, в Германии. Он приезжает раз в три недели примерно, на один день — наверное, только узнать, что она не сбежала со всеми его денежками.

— A-а, — без интереса. — Кажется, я встречала его в Брюсселе. Я и понятия не имела, что он живет где-то здесь. Он ездит в черном «пежо»? — небрежно.

— Совершенно верно, мадам.

— Ну, очень вам благодарна. Мои друзья ушли без меня. Вы не знаете, где бы я могла найти такси?

— Для мадам я вызову по телефону.

Бедная Люсьена. Она, по крайней мере, была избавлена от этого зрелища, как после ее ухода парни с умудренным видом ухмылялись друг другу и понимающе перемигивались.

Она велела шоферу ехать в Брюгге, а не в Остенде. Там она села на обратный поезд в Брюссель. Она должна увидеть Стама. Должна выяснить, правда ли все это. Остаток здравого смысла подсознательно подсказывал ей, что она не должна решать немедленно. Она достаточно хорошо понимала, что болтовня итальянских официантов не слишком надежное доказательство. Они, словно любая старуха, обожали мелкие сплетни. Ради того, чтоб показаться значительными, чтобы заставить хорошенькую женщину пять минут их послушать, они готовы сочинять любые фантазии. Потом они могут покрасоваться, прикидываясь, что одержали новую победу. Она это прекрасно понимала. К несчастью, это было не совсем фантазией.

Достаточно неожиданное совпадение, нет?

Эти глупые ребята. Разве это не ирония судьбы, не едкая шутка, что теперь во второй раз, они должны оказать влияние на ее жизнь?

На станции Миди экспресс Брюссель — Амстердам стоял в ожидании. Через два часа она могла быть в Амстердаме. Но сегодня четверг. Больше шансов застать его в коттедже. Сначала она поедет в Венло.

Был ясный осенний день, удивительно теплый — солнце еще не исчерпало своей бодрящей силы. Автобус довез ее до Тиенрэя. Неплохое расстояние для прогулки, но ведь у нее есть время, не так ли? Она чувствовала себя здесь странно в городском платье один или два фермера вытаращились на нее, разинув рты. Для поездки в Остенде она надела шелковый костюм, широкое пальто с рукавами до локтей, длинные перчатки и туфли на высоких каблуках. На деревенских дорогах все это выглядело нелепо. К счастью, земля сухая, туфли не испортятся, она надеялась, — они почти новые.

Не абсурдно ли думать сейчас о том, что испортятся туфли?

Коттедж закрыт, тихо кругом. Как обычно, аккуратно прибрано. Он был здесь недавно, может быть, сегодня утром. Завтра он вернется. Пятница — деловой день, по пятницам он разъезжает на своем мопеде. Поехал ли он куда-нибудь сегодня? Нет, мопед стоял в сарае, готовый сорваться с места и помчаться по узким тропинкам, ведущим в Бреда. И за сараем, все еще сверкая новизной, стоял прекрасный белый «мерседес».

Она вспомнила, как всего несколько недель назад выехала на нем в первый раз. Они отправились на север, через Неймеген, мимо Арнема, добрались до самого Велуве. Она вела машину, и он сидел рядом. Это еще так живо в памяти. Она могла воскресить каждую секунду той ночной поездки. Счастье, испытанное ею в прекрасной поющей машине, счастье быть с ним, — ее сердце пело от счастья.

Люсьена поискала в сумке ключи. Рука ощутила холодную тяжесть ножа — почему он здесь? Она села в машину и направилась к Эйндховену, не зная, чего хочет. Может, ощущение машины, ее запах, ее мягкое движение уменьшат волнение? Ладно, поеду в Амстердам. Она никогда не была в знаменитом доме, но знала номер.

Она помнила, что где-то в сумке была начатая пачка «Голуаз», поискала ее ощупью, продолжая править одной рукой. Опять нож. Столь же искусный механик, как и любой другой в гараже, и гордившаяся этим, она всегда носила нож — отрезать потертый край испорченного кабеля, соскоблить засохшее масло и грязь с головки болта, содрать краску и ржавчину с обветшавшего металла, чтобы узнать, каков он на самом деле. Нож всегда был в кармане ее рабочих брюк. Теперь она вспомнила, для чего взяла его — счистить корочку грязи с каблука. Должно быть, машинально сунула его в сумку. Теперь он был с ней, так же естественно, как губная помада.

Его холодная твердость успокаивала горячую сухую руку сквозь тонкую перчатку, он был чем-то вроде детского утешения, как сосание пальца. Она подержала его секунду, затем нетерпеливо сунула в карман — в самом деле, ей нужны обе руки, чтобы править. Машина тяжелая, и она еще не совсем к ней привыкла.

Это был настоящий рабочий нож. Пружина такая, что она могла не глядя открыть его одной рукой. А открытый он защелкивается — не надо бояться, что под давлением лезвие хлопнет по пальцам. Она получила его на второй день работы, после того, как попыталась, довольно неловко, освободить застрявший шплинт отверткой. Отвертка содрала сантиметр хорошей краски, ушибла пальцы и сделала противный порез вдоль ногтя. После этого она не расставалась с ножом. Этот тип ножей был запрещен, носить их не полагалось. Именно таким ножом маленький Нино — истеричный юнец — поранил бездельника на Лейсеплейн два года назад… три года или больше.