Фракия, обессиленная борьбой между отдельными династами, должна была выдержать натиск этих двух сильнейших противников: скифов и македонян.[89]

Использовав внутреннюю борьбу в царстве одрисов, Филипп в 352 году появился с войском во Фракии, дошел до Пропонтиды и начал осаду главной крепости Керсоблепта — Гиерон-Тейхос. Последняя, не получив помощи от Афин, должна была покориться, отдать македонскому царю заложников и решить вопрос о спорной территории в пользу Филиппа. Одновременно с этим македонский царь в течение 352—351 гг. посредством различных дипломатических ухищрений укрепился на Геллеспонте, основав вдоль берега ряд крепостей. Вследствие этих успехов Фракия теперь стала частью Македонского государства. Влияние последнего на Эгейском море усилилось. Филипп успешно выбивал афинян из их позиций во Фракии.

Вслед за Фракийским походом Филипп стал продолжать войну со своими соседями: Иллирией и Пеонией (350—349 гг.). Можно предполагать, что во время войны Филиппа с Фракией иллирийцы и пеонийцы решили помочь своим союзникам — фракийцам. Из Иллирии Филипп направился в Эпир против Армба. Все это дало возможность македонскому государству распространить свою власть от Охридского озера до Дарданелл, от Шар до Фермопил. По величине территории, по количеству населения и по своему могуществу ни одно греческое государство не могло сравниться с Македонией. С захватом Фракии Македонскому государству стали подвластны все гавани окружающих Балканский полуостров морей.

Усилившееся могущество Македонии и ее территориальная близость к Халкидике вызвали у жителей ее тревогу за свою судьбу. Халкидские города, отрезанные от суши, решаются нарушить договор и вступить в союз с единственным государством, могущим оказать сопротивление Македонии, — Афинами.

Даже Олинф, союзник Македонии, ужаснувшись широких [206] завоеваний Македонского государства, быстро меняет фронт, присоединяется к другим отшатнувшимся от Македонии городам и отправляет в Афины послов для заключения оборонительного и наступательного союза против агрессивных устремлений Македонии.

Назревала новая открытая война Филиппа с Олинфом, в которой Афины не могли оставаться безучастными зрителями. В этой Олинфской войне македонская армия должна была лицом к лицу всретиться с военными силами греческих государств, в первую очередь афинского государства. У этих государств была прямая необходимость дать отпор македонским агрессивным притязаниям. [207]

Глава V. Греция в борьбе с Македонией

§ 1. Кризис греческого полиса и идеологическая подготовка македонских завоеваний

Пелопоннесская война подорвала внутренние силы всей Греции. Она способствовала приближению кризиса греческого рабовладельческого полиса, в который греческие государства вступили к началу IV в. до н. э.

Кризис IV века являлся выражением несоответствия производственных отношений характеру производительных сил. При существовавшем тогда уровне развития орудий труда развитие рабовладельческого производства могло происходить лишь вширь, за счет увеличения территории, подвластной рабовладельческому способу производства. Причина этого заключалась в том, что рабство закрывало путь для широкого развития производства, для усовершенствования орудий труда, без чего невозможно интенсивное развитие производства. В усовершенствовании орудий труда рабы не были заинтересованы, не были в этом заинтересованы и рабовладельцы. Рабы, оторванные от средств производства и бесчеловечно эксплуатируемые рабовладельцами, презирали свой труд и нерадиво относились к орудиям труда, подвергали их порче, ломке и этим вредили своему господину, давали чувствовать, что они тоже люди.[1] Поэтому экономическим принципом рабовладельческого способа производства являлось применение только наиболее грубых, наиболее неуклюжих орудий труда, которые как раз «вследствие своей грубости и неуклюжести труднее подвергаются порче».[2] Из этого следует, что одной из особенностей рабовладельческого способа производства, основанного на подневольном труде, являлась рутинность техники. Технический застой усугублялся еще тем, что сами рабовладельцы не считали нужным совершенствовать орудия труда, потому что рост производства происходил за счет [208] увеличения количества эксплуатируемых рабов. Рабовладелец при возможности применения в производстве дешевых рабов в неограниченном количестве не считал нужным изобретать новые орудия, которые сократили бы процесс труда. Облегчать же труд раба не входило в интересы рабовладельца. Таким образом, презрение к труду, застойность техники приводили рабовладельческое производство в тупик, тормозили его дальнейшее развитие.

Кризис IV века в Греции получил конкретное выражение в том, что с потерей рынков прекратилось воспроизводство рабочей силы, подрывалась военная мощь государства вследствие разорения мелкого крестьянства, усилились противоречия между свободным трудом и рабским в связи с концентрацией земель и богатства в руках рабовладельцев. Рост классового неравенства перестал соответствовать форме греческого полиса.

Буржуазные ученые, не понимая сущности кризиса рабовладельческого хозяйства, видят этот кризис во второстепенных моментах. Так, например, А. Момильяно, правильно указывая на то, что Греция шла к кризису независимо от македонских завоеваний, не может, однако, вскрыть истоков этого социально-экономического явления.[3] Он обращает внимание на ряд отдельных моментов надвигающегося краха. Так, он отмечает конец колонизации, создание территории, все больше терявшей свою связь с родиной-матерью, уменьшение связи с Египтом и Малой Азией вследствие неустойчивости политических условий, увеличение населения, приведшее к размельчанию собственности, разрушение народного богатства гражданскими и внешними войнами, сильное развитие миграции и появление новой профессии — наемничества. Момильяно не связывает кризис с рабовладельческим производством, с характером развития производительных сил и производственных отношений, поэтому он не в состоянии понять глубинные процессы, происходившие в Греции IV в., и принимает за главное то, что лишь мелькает на поверхности. Только историческая наука, вооруженная марксистской методологией, правильно раскрывает сущность социально-экономического кризиса в Греции IV в. до н. э.

С. И. Ковалев, характеризуя кризис IV века, приходит к выводу, что в то время возникло «противоречие между узкими рамками полисов, их дробностью, узостью самого Эгейского бассейна и ростом производительных сил».[4] Производительные силы требовали более широкой государственной формы, чем полис, и более широкого рынка, чем [209] существующий. С. И. Ковалев подчеркивает и вторую сторону вопроса, а именно то, что полис перестал выполнять свою основную функцию, перестал держать в повиновении растущую массу рабов и бедноты. Следовательно, к IV веку полис исчерпал все возможности дальнейшего развития. Следует иметь в виду, что «полис был специфической и вместе с тем универсальной формой экономического и идеологического бытия античного общества на определенной ступени его развития».[5] Советские ученые характеризуют античный полис не только как государственную или политическую форму, но как базис античной формы собственности на основные средства производства того времени, т. е. на землю. Экономической основой полиса было производство свободных земельных собственников и ремесленников, но не рабов.[6] Следовательно, расцвет полиса мог быть тогда, когда труд свободных производителей был преобладающим, а «рабство еще не успело овладеть производством».[7] Проникновение рабского труда в хозяйство и превращение раба в основного производителя неминуемо вызывало разорение крестьянства и ремесленников и, таким образом, уничтожило экономическую основу полиса. Поэтому развитие рабовладельческого способа производства неизбежно влекло за собой кризис полиса, выразившийся в области экономики — в эволюции античной формы собственности в сторону частнорабовладельческой, сопровождающейся концентрацией земель и пауперизацией свободного мелкого производителя; в сфере политической — в замене полиса системой союзов, федерацией централизованных держав; в сфере идеологической — в крушении полисно-автаркистского идеала и в распространении своеобразных индивидуалистических воззрений.[8] Противоречия между основными классами и внутри рабовладельческого класса обнаружили несостоятельность полиса как аппарата классового господства рабовладельцев. Дальнейшее развитие производительных сил должно было разрушить узкие рамки полиса, уступив место новым государственным формам, соответствующим новой ступени развития общества.