Лиза подошла к магнитофону, который они привезли с собой и который стоял на журнальном столике. Без него муж не ездил в командировки: только музыка позволяла ему сохранять нервы спокойными после всех этих высокопоставленных встреч. Она включила кассету с записью ABBA, усилила звук и, пританцовывая, положила ладони на спину мужа. Девочка подошла к столу и ещё немного крутанула регулятор звука, а затем подошла ближе к кровати. Примостившись рядом с ними, смотрела тоскливо и даже одна небольшая слезинка скатилась с детской щеки.

Когда дым стал просачиваться и в этот номер, а крики из-за стен не скрывала даже звучащая почти на максимуме «I`ve been waiting for you», искать спасения в коридоре было уже поздно.

***

Вернувшаяся с долгого собрания команда украинских врачей увидела свою гостиницу объятой пламенем. Вокруг было порядка десяти, а то и больше, пожарных машин. Работать им мешали люди, столпившиеся, как на шоу, максимально близко к происходящему. Взвывали сирены скорой помощи, отъехавшие машины сменяли новые, в свою очередь увозящие тяжёлых пострадавших в ожоговые отделения Москвы.

К Саше подошёл мужчина и встал за её спиной, почти вплотную. Вместе они смотрели на отчаянные попытки пожарных загасить огонь, перекинувшийся на высокую башню.

— Значит, если бы мы не задержались, быть ей сейчас там? — спросила Мария.

Евгений повернул голову к неживой, всё ещё прижимаясь щекой к макушке Александры.

— Скорее всего.

— Вот понять не могу, — когда эти дети успокоятся?

— Скоро. Одной уже нет.

Мария перевела взгляд с бушующего в небе пламени на собеседника.

— В этот раз они убрали родителей. Той, у которой губа...

— А-а-а-а, — протянула понимающе неживая и вновь уставилась на работающих пожарных.

Глава 13

1986 г.

Наконец то, над чем так усердно трудилась Александра последний десяток лет, дало свои плоды. И радости её и тех коллег, что плечом к плечу отстаивали направление, выбивали оборудование, помещение, средства — не было пределов. И пусть их дети не стали первыми, Ленинградский центр опередил, но они всё равно уже были! Два маленьких «человека из пробирки» уже готовы были вот-вот появиться на свет. Последние восемь месяцев с тех пор, как узнала, что первый эмбрион прижился, и мама с ребёнком себя прекрасно чувствуют, Саша летала, а не ходила на работу. И не нужно ей было признание Родины, ей лучшая оплата — счастье той женщины, которую именно она, Саша, своими руками сделала мамой.

Жалела только, что раньше не получилось. Что не найти теперь, а если и найти, то не подарить эту радость Тамаре Андреевне. И Лизе Васильевой. Которая так и не пришла. Никогда не придёт к ней на приём.

Катенька тоже решила по маминым стопам пойти, тоже в медицинском учится, только она хирургом быть мечтает. Если, конечно, не бросит учёбу. Но Саша старается дочь остудить немного, от любви сумасшедшей, что Катерину захлестнула. А потом иногда думает, а может, это и есть в жизни главное? Может, пусть лучше любит, а с медициной потом разберётся? Работа — дело такое, по себе Саша знала, что и в двадцать поступить можно, и если желание есть, то и в сорок свою победу получишь. А вот с любовью... тут сложнее. Свёкор умер недавно, но помнила, как говорил ей: «Саша, не хорони себя!» Да толку? Так и не встретила никого, кто перебил бы любовь ту неразделённую к нему, тому, кого видела всего два раза в жизни, да и те — во сне.

С Иваном они иногда встречаются, в одном городе живут всё-таки и в одни и те же учреждения на поклон ходят. Но, хоть и не держит он зла на неё, а не восстановить той влюблённости детской, как ни пытайся. Даже не друзья больше, так, знакомые.

Вечера ей тяжело даются, когда Катерина из дому к друзьям или к любимому, а она одна остаётся. Листает, не всматриваясь, журналы женские, и хоть волком вой от одиночества. Не выдержала, позвонила Ивану.

— Вань, ты ещё хочешь меня на свидание пригласить? — а сама думает: «Зачем?» А потом: «Да чтоб одной тут не сидеть! Чтоб слёзы не лить о своей женской доле».

***

Глядя на Сашу, которую Иван нежно за руку держит, горько улыбнулся Евгений. Тяжело ему, но знает: так правильно. И давно пора, давно... Всё равно, хоть и смирился, а самому бы там сейчас, напротив неё сидеть, и чтобы видела! Чтобы его по настоящему видела, ему вот так, как Ивану сейчас, улыбалась.

Мария уже давно покинула их. Нечего ей, неживой, слоняться тут по земле. И детей тех больше не видел он. Может, что изменилось, — ему не ведомо, но надеялся, не появятся больше.

Иван попросил остаться у Саши сегодня, когда уже до дома её подвёз, когда она из машины вышла, на руку его опираясь, тихо так, в глаза ей глядя, попросил. Что ж, значит, снова сегодня Евгению бродить в ночи по округе...

***

Ольга и Константин Федотовы, их попросил Иван принять когда-то вне очереди, ловили каждое Сашино слово. Муж был совершенно спокоен, хоть и с надеждой смотрел на доктора, а Ольга заметно нервничала. Понятно, мужу что, баночку в руки и несколько минут удовольствия в отдельной комнате. А ей на стол ложиться, а вдруг это больно? Но ребёнка своего, родного, под сердцем выношенного, хотелось очень. И это желание пересиливало и страх и предупреждение Александры Николаевны, что возможно, с первого раза не получится и придётся ещё несколько раз всю процедуру повторять.

Нервничая, одетая в странную и смешную больничную рубашку, Ольга легла на стол. Сегодня с помощью пункции достанут из неё яйцеклетки, а через несколько дней снова сюда, снова к Ковалёвой на стол. Иногда Ольга думала, что можно бы и из детдома ребёночка взять, самого маленького, какого получится. Не раз поднимала с Костей эту тему, но тот говорил, что не сможет чужого полюбить. Ему важно знать, что ребёнок, которого будет растить, именно их — половина от него и половина от неё.

Забор материала провели удачно, Саша была довольна. Но, по сравнению с тем, что последует дальше, это пустяки. Важно, чтобы выжил, прижился. Забрав драгоценные клетки, Александра удалилась в лабораторию. А там быстро, не теряя ни единой важной секунды, переместила яйцеклетку Ольги в чашу Петри, добавила уже приготовленный питательный раствор для клеток, и взяла обработанный вклад в будущее от Константина. Как только этот бульон жизни был готов, поставила его в тёплую камеру. Закрыла крышку и, наконец, выдохнула.

— Пожалуйста, — прошептала, — не подведи! Будь сильным и порадуй своих родителей!

Спустя 72 часа она вновь находилась в этой лаборатории. Склонилась над той самой чашей и в микроскоп рассматривала содержимое. Яйцеклетка делилась, Саша улыбнулась, настроение поднялось. Евгению тоже было радостно, он даже гордился ею. Сзади послышался скрип двери, Саша обернулась, он тоже. Никого не увидев, женщина вернулась к наблюдению и последним приготовлениям, — до прихода Ольги остаётся не так уж много времени. А Евгений застыл. Дверь и не открывалась. А может, и открывалась. Важным было то, что к нему подходила девочка, та самая, из троих.

— Помоги мне.

Вот и всё, что она сказала. Ему, — знала, что услышит. Маленькая, худенькая, некрасивая. И знала, что некрасивая, — даже этот отпечаток знания был на детском личике. Смотрела снизу вверх, а взгляд — не поймёшь, то ли просящий, то ли недобрый.

— Не бойся, я её не обижу. — это снова девочка сказала.

— Тогда чем я могу тебе помочь? — он уже даже не удивился, разве что тому, что одна была. — А где друг?

— Мы поссорились.

Евгений поднял удивлённо бровь: вот так мир, не только люди... Тут же вспомнил одну знакомую неживую по имени Мария, и догнала мысль: чему я удивляюсь?

— Как? — это всё, что спросил.

— Как сможешь. Объясни ей, что я не хочу.

Внутри у Ангела боролись два совершенно противоположных чувства, два разных взгляда. С одной стороны, он понимал, что жить — нужно. Таков твой путь. Вытерпишь — молодец, не тело главное. Есть дороги, которые нужно пройти, и как не беги от них, всё равно вернёшься, пока не заставишь себя. Или пока не пройдёшь их сам того не понимая, думая, что сделал себя сам, что поменял судьбу, а на самом деле — лишь отсрочил и сменил декорации. А дорога всё та же, твоя, никому другому не отдана и не исчезла в небытие. С другой стороны, смотрел на это существо, — ещё не человек, но уже столько боли и отрицания внутри, и страх — быть непринятой, отвергнутой, одинокой. И главное — нелюбимой. Разве такого хочет себе душа, обречённая появиться в теле девушки. И кто он такой, чтобы решать сейчас быть ей или не быть? Чтобы выносить свой приговор? Да, не ему решать и наказывать её.