— Обождите маленько! — вернулся к белому строению, проворно влез на лестницу под крышу и заорал: — Г алина!

Дверь белого строения распахнулась. Появилась тоненькая смуглая девочка. Обеими руками она обнимала большую охапку зелёных веток и выглядывала из них, как из кустарника.

— Чего шумишь?

— Юльку-Помпу гражданки шукают.

— Ну и веди. У меня черви проснулись голодные!

Дверь захлопнулась.

— Любопытно,— сказала худая приезжая, когда все зашагали под нестерпимым солнцем дальше. — Черви проснулись, да ещё голодные. А почему вы так странно зовёте свою родственницу — Помпа?

Мальчишки переглянулись и захихикали. Толстуха дышала шумно, зонтик над её головой раскачивался, как воздушный шар.

— Нет. Мне здесь не нравится абсолютно,— сказала она, утирая платком мокрый лоб и губы с расползшейся помадой.— Самая обычная деревня. Далеко от моря. Вряд ли имеется комфорт. Ни курортников, да и вообще людей не видно...

Перед ними лежала пустая, тихая деревенская улица. Зной иссушил её. Ни одно деревце не шевелило сонной листвой, ни акации, ни тополя у оград и ослепительно белых или голубых от синьки домов. Ни одного жителя не было даже вдали, лишь жёлтое облако таяло за проехавшей машиной, да куры купались в пыли, да у водопроводной колонки с недовольным писком бродили в поисках лужи встревоженные утки.

— А мне как раз нравится. Люблю тишину и покой,— сказала худущая.— Сиреневые горы на горизонте очень колоритны. И эти белые мазанки с красными крышами... Так вы мне не ответили: почему же зовёте девочку Помпой?

Мальчишки опять захихикали.

— Во наша хата! — сказал Шурец, ткнув пальцем на дом с палисадником, над которым, словно тушью по синему небу выведенная, торчала высоченная антенна.

— Ах, значит, это твой дом! — обрадовалась толстуха.— А твои родители, надеюсь, дома? О, на работе? Даже в воскресенье? Но правда, что у вас есть прекрасные свободные комнаты? И что держите свою корову, поросят? И машина есть, чтобы возить жильцов к морю?

Шурец посмотрел на толстуху с удивлением, брыкнул ногой и помчался к воротам. Товарищи его поот* стали.

— Дали маху, кажется,— сказала толстуха, бурно дыша.— Я всю жизнь слишком доверчива...

А худущая повторила:

— Нет, по-моему, совсем неплохо.

«Гражданки» проследовали к воротам, вошли в

калитку. За оградой был дом как дом. Приземистый, с низкими окнами, с небольшой выбеленной терраской. И сад как сад. Вишни торчат строем, ягоды уже наливаются краснотой. Низкорослые кривые яблоньки, побелённые снизу... Груши свесили помертвелые листья. Под деревьями густо засажено картошкой. Кучи песка, торфа, заботливо покрытого соломой навоза... Дорожка усыпана щебнем, хрустит под ногами. А бани никакой не видно. И душа, и колодца... Не говоря о гараже. Дали маху, словом! Цветочки жалкие под окнами — ноготки, цинии. Розы, правда, есть, так себе, жёлтенькие... Промахнулись!..

* * *

Ещё задолго до того, как из скважины с помощью многострадальной помпы забила наконец долгожданная вода, соседские ребятишки окрестили Юльку Помпой. И за дело.

Во-первых, Юлька с горделивым хвастовством разнесла по соседям:

— У нас на усадьбе скоро заработает собственная помпа, будет качать воду из собственной скважины.

Во-вторых, не замедлила сообщить, что это именно она отправила в столицу «на консультацию» схему установки помпы для высылки очень важной детали, без которой помпа — ничто.

В-третьих, разгласила, что только ей, Юльке, доверит Пётр включать и выключать помпу, следить, чтобы не перегрелась,— словом, руководить поливкой.

Короче, Юлька так распетушилась, так много и с таким чувством превосходства рассказывала встреч-ным-поперечным о себе и о помпе, что соседские ребята и окрестили её так. А давно известно, меткие прозвища прилипают прочно.

Пётр почти безвыходно помогал исправлять аварию на водохранилище; тётя Дуся с утра до ночи, даже в воскресенье, опыляла виноградники; дядя Федя с бригадой трактористов тоже с утра до ночи вспахивал каменистую землю под новые виноградники; Галюшку в числе школьников-активистов «бросили» на шелкопряда... Самой работоспособной на усадьбе Лукьяненок оставалась Юлька. Старенькая баба Катя и малолетний Шурец разве шли в счёт?

На следующее утро после запуска помпы Пётр сказал:

— Сестрёнка! На тебя одну надежда. Сегодня будешь наш огород поливать. А уж дальше... Справишься? Вот тебе часы.— Он надел на Юлькину руку свои, большие, с широким ремнём.— Время засекай. Перцы нехай по колено в боде плавают, под каждый рядок минут десять лей. Под огурцы тоже. Шурца на помощь, гоняй его без жалости. Словом, действуй пока у нас на усадьбе самостоятельно. Кстати и помпу проверим! Но попусту воду не трать, она на вес золота...

Тётя Дуся, дядя Федя, Галка, Пётр скоро разо-

шлись по делам. И Юлька оказалась в первый же день полновластной владычицей воды.

Попусту воду не тратить? Да она и не будет попусту! Готова весь огород, весь сад залить, лишь бы отличиться... >

— Юлька! К тебе из Москвы приехали!..

— Из Москвы? Ко мне?

— Ага. Две.

— Не ври, пожалуйста.

— Я не вру! Тётки. Одна — во. Другая — как цапля.

Шурец, держи шланг. Где они?

— Возле кучи навозной.

— Под перчики надо ещё семь с половиной минут, я время засекла. Дам знак — переложишь под помидоры.

— Дай часы — переложу!

— Анчибола, выполняй!

— Есть выполнять. Помпа аме...

— Сам дурак.

Юлька развернулась, хотела влепить ему затрещину, но юркий Шурец вильнул за яблоню. Вот, яви-лись-таки!.. Принесла нелёгкая, да ещё в такой день. Дура, дура, наболтала тогда на пляже...

Всё же не спеша, стараясь побороть волнение, Юлька пошла к дому. Кошмар, на что похожа! Сарафан вымок, «редькин хвост» болтается на тесёмке, ленты растеряла, на босоножках по сто кило глины, руки — страшно смотреть.

Однако встретила она москвичек с отменным достоинством:

— Здравствуйте, Очень рада. Извините меня, я в таком виде... Поливкой огорода и сада руковожу— понимаете? Садитесь, пожалуйста! (Хотя, кроме навозной кучи, вблизи ничего не было.) — И обернувшись:— Баба Катя, будьте так любезны, дайте ряженки или молока. Ко мне из Москвы гости!

Услыхала баба Катя просьбу, нет ли — неизвестно. Юлька провела под малый орех толстуху с приятельницей. (Вовсе та была не приятельницей! Просто случайно поселились в городе у моря под одной крышей, где в комнатушках и коридорчиках было битком набито курортников.) Под орехом стоял стол с выгоревшей добела клеёнкой и две врытые в землю скамейки.

— И здесь недурно! Недурственно,— как бы про себя заметила худая гостья.— Какой необыкновенной мощи ствол! — Она с восхищением погладила его.

— У нас ещё больше орех есть. Там, внизу! — Юлька помахала рукой.

Толстуха лишь отдувалась, работая платком.

— Холодного бы... выпить... неплохо...— пропыхтела она.

— Сейчас принесу! Ив ю плиз — одну минутку... (Хоть предлог нашёлся увильнуть, привести себя в порядок!)

Пошептавшись в доме с бабой Катей, Юлька отправила старушку под орех с кринкой и стаканами, сама бросилась переодеваться. Вернулась она уже в бриджах, в кофточке, с причёсанным «хвостом». Села на скамейку в непринуждённой позе, нога на ногу. Гостьи с удовольствием пили молоко.

— Чудесно,— сказала худая.— Точно в другой климат из жары попали! Такая прохлада! Тень и пятна, пятна света... А что это у вас гудит?

— Помпа,— любезно пояснила Юлька.— Работает.

— О, помпа? Как же она работает?

— Нормально. Одно ведро наливается за пятнадцать секунд. Следовательно, двадцать вёдер составит триста секунд, делим на шестьдесят, получается пять ми... Ах, извините! Я же засекла время... Александр!— завопила Юлька, вскакивая.— Перекладывай, пора!..