стом ходу и в зеркале, я дежурила с переноской и, когда Шурка сигналил, включала-выключала. А теперь мы подвесили провод через орех прямо к скважине. И Пётр сделал на стенке такое устройство, помпа включается сразу, надо только щелкануть. Щёлкаю почти всегда я. И вот, папочка, даже с клапаном никакого ВАКУУМА почему-то не получилось! То есть сначала-то он получился! И вода вдруг пошла— представляешь? Прямо захлестала из выхлопной трубы. Веером! И всех нас окатила вроде душа! Пётр закричал: «Тащите шланг!» Мы притащили. Пётр надел на выхлопную трубу и закричал: «Бегите на огород, лейте под огурцы!» Мы с Галкой потащили под огурцы. И вода страшно холодная, прямо зубы ломило, всё лилась и лилась. А потом вдруг помпа завыла как ненормальная, и всё кончилось. Совсем! Помпа начнёт выть, а вода не идёт. И так целых два вечера. Пришлось опять вытаскивать ту самую трубу один дюйм с четвертью с помощью рычага. И чистить клапан. В нём шаричек заело глиной чи илом. Теперь рисую схему:

Папочка!

Потом случилось самое страшное. Помпа сгорела!!! Пётр сказал: «Отвезу её в электрическую мастерскую на ремонт». Там всё проверили. Но Пётр сказал, что ему сказали, что одну детальку надо не чинить, а ставить совершенно новую. Иначе всё равно не будет на нашей скважине работать. А её нигде нету! Пётр уже два раза ездил на мотоцикле в город, и в городе нету, Папочка! Деталька называется «крылатка» или «крольчатка», к насосу «Днепр», стоимость 85 р. (рублей), это я всё запомнила. Умоляю тебя, папочка! Купи её в Москве в магазине, где продают насосы и разные электрические вещи. И пришли сюда авиамолнией! Умоляю!!

Я ничего Петру не сказала, чтобы сделать СЮРПРИЗ. Потому что он очень, очень убивается, потому что даже Галка его ругает, что всё равно ничего не выйдет, только деньги зря выбросил. А Пётр говорит: «Нет, выйдет». Конечно, он прав, правда, папочка и мамочка? Поэтому, пожалуйста, очень'прошу — скорее вышлите!

Ваша дочь Юлия Майорова.

У нас началась ЗАСУХА. Когда вы приедете в отпуск? Папочка, шли бандероль на моё собственное имя».

От Юлькиного отца — Юльке.

«Милая моя Юля!

Мы уже очень о тебе беспокоились и наконец-то получили сразу два твоих письма. Надеемся, что корова Дочка уже ходит в стадо и всё в порядке. Теперь о втором письме. Доченька, ты так сумбурно описала мне всю вашу «трагедию» с электронасосом, что я с трудом в ней разобрался. А разобравшись, отправился по магазинам и, кажется, всё-таки нашёл то, что нужно. Правда, пришлось даже твою «схему» показать специалисту-консультанту. Одновременно высылаю авиабандеролью то, что ты просила. Только это называется не «крольчатка», а «крыльчатка». Если ты не напутала в марке насоса, должна подойти. А вот в цене ты, безусловно, напутала: цена, разумеется, не восемьдесят пять рублей, а копейки.

Доченька! Мама очень о тебе беспокоится. Ты должна написать нам не только про такие ЧП, как болезнь Дочки или аварии с помпой. Прошу тебя, напиши подробно о своём житье-бытье. И не откладывая. Возможно, я получу отпуск в конце месяца, тогда мы с мамой сразу к вам приедем. А пока что ждём обстоятельного отчёта. Целую тебя. Всем передавай привет.

Твой отец».

От Юльки — родителям.

«Золотые мои мама и папа!

Вот теперь я могу уже написать вам всё про наше житьё-бытьё. Папочка, целую тебя миллион раз! Сто миллионов раз!! Мы были просто в отчаянии. И вдруг... Папочка и мамочка, у нас почта по понедельникам не ходит. Но я так волновалась, что сбегала к главной почтарше; у неё есть дочка, она работала с нашей Галей на винограднике, я их всех учила танцевать твист. Я попросила Верку: если придёт бандероль на моё имя, ты попроси маму не приносить её к нам, только скажи мне, я сама сбегаю. И вот Верка прибегает даже в понедельник и говорит: «Юля, тебе из Москвы бандеролька вечером пришла!» Мы побежали к её маме, стали просить, и она для МЕНЯ открыла почту. Написала на бланке «личность известная» и выдала. Представляете? У меня сердце чуть не выскочило! Я принесла эту коробку, а в ней ваша посылочка с «кр». Ну, я Петру за обедом ничего не стала говорить, а вечером тихонько подхожу и показываю. Он как обрадуется! Уже было темно, но мы взяли фонарь «летучая мышь» и пошли в сарай с Галей и Шуркой. Там Пётр стал всё проверять и смотреть, а на другой день рано-рано, весь дом ещё спал, мы с Петром поехали на мотоцикле к нему на водохранилище. Помпочка лежала в электромастерской. Там ещё никого не было. Но Пётр велел разбудить самого главного монтёра, и они при мне всё налаживали, ставили на место. И Пётр сказал: «Юля, я ТЕБЕ очень благодарен!!! И твоему папе!! Вода для нас—ДРАГОЦЕННОСТЬ». Обратно повезла помпу я, Пётр нас только до автобуса довёз и посадил. Потому что он боялся, вдруг его днём как-нибудь отпустят, лучше пускай ОНА будет ждать дома (это я уговорила!). ОНА довольно тяжёлая, мы завернули ЕЁ в мешок. Но Галя как раз ехала на том автобусе последний раз с виноградника — их практика наконец кончилась,— и мы вместе дотащили ЕЁ домой. Спрятали под мою кровать (как раньше). А потом к вечеру приехал Пётр. Мамочка и папочка! Что было!!

Сначала мы помпу отнесли к скважине. И установили. Втроём. Шурке Пётр велел караулить на огороде и кричать, когда польётся вода. Мамочка и папочка! Тётя Дуся, дядя Федя и баба Катя очень убивались, что в огороде всё погорит, потому что воды нема. Разве с кринички натаскаешься? А мы все стоим, как на параде. Пётр сказал: «Юля, включай!» Я щёлкнула. Даже опомниться не успели, помпочка как завоет, только не по-страшному, а по-здоровому. И Шурец орёт как сумасшедший: «Пошла! Пошла»...

Больше не могу писать, Галя зовёт. Вдруг опять что-нибудь с помпой случилось? Завтра допишу.

Юля».

Юлька не дописала письма и завтра. Послала его так, как есть.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Запылённый голубой автобус остановился у развилки шоссе и виноградного столбика с надписью: «Изюмовка».

Автобус был не местный, а рейсовый, линялые занавески порхали в окнах. Из двери вышли две пассажирки, явные курортницы: одна толстая, с красным зонтиком, в платье с громадными оранжевыми цветами; вторая худущая, седоволосая, в сарафане-раз-махайке и широкополой шляпе с кисточками. У толстухи висела на руке сумка-саквояж, у худущей ничего не висело.

Народу на остановке не было. Солнце щедро поливало жаром. Против шоссе, у длинного белого строения без окон, играли в городки ребятишки. Какие это были городки! Просто чурбаки с кривыми палками... Однако ребята играли азартно, со смаком, стреляли чурбаками звонко, даже на шоссе отдавалось.

Пассажирки, переждав несущиеся грузовики, пересекли шоссе, и толстуха спросила мальчонку, целящегося биткой в «бабушку в окошке»:

— Ты, случайно, не знаешь, где в вашей деревне находится дом Лукояненко или Луконенко?

— Лукьяненко? Это которых? — Битка звонко выбила «бабку».— Тётки Марьи? Хромого Николая?

— У которых живёт московская девочка. Лет тринадцати.

— А-а, Помпа!

— Что? — не поняла толстуха.

— Вам Помпу?

— Какую помпу? Девочку зовут Юля!

— Ступайте огородами, сельмаг пройдёте, ихний дом с антенной. Шуре-ец! — завопил мальчонка.— Твою спрашивают!

— Помпу,—подтвердил второй игрок, целясь биткой.

За стеной, где падала косая тень, на земле лежал, оказывается, ещё игрок. Он вскочил, подбежал, уставился на толстуху.

— Вы из Москвы, что ль, тоже? Здравствуйте.

— Здравствуй, дружок. Из Москвы, что ль,— ответила худая приезжая, с интересом изучая спалённое солнцем лицо Шурца.

— Витька, Солома, за мной! — распорядился тот.

Городки были брошены к стене. Трое поводырей

двинулись было к дороге, что вилась среди огородов с побуревшей картошкой и высоченным цветущим луком, но Шурец крикнул: