Она выдернула свою руку:

— Ты имеешь в виду, что я являюсь потомком первоначальных колонистов?

— Да.

— Это не возможно.

— Так и есть. Твой тип имеет в высшей степени стабильный геном.

— Но мои родители были нормальными людьми!

— Они могли и не знать, кем были. Может быть, только один из них был «донором». «Донор» и подвид № 61 произведут донорское потомство.

— А что насчет этого? — она выставила свои руки, испещренные ярко-красным цветом. — Объясни это!

Лукас принял сидячее положение:

— Когда я напитывался тобой, в твое кровообращение поступил мутационный агент. У нормальных людей такой мутационный агент слабо проявляется через многие поколения. Но я являюсь носителем почти полной дозы, и во время подпитки я тебе ее дал. Ты меняешься.

— Во что?

— Я не знаю. Я не знаю, что находится в твоем ДНК кроме генов «донора». Мутационный агент является ингибитором. Он избавит твое тело от внутренних тормозов, сделает короткое замыкание в ремонте твоего ДНК. И позволит тебе развиться во что-то, что уже есть в твоем генотипе, обретенное сквозь века скрещиваний с различными человеческими подвидами, но подавляемое. Ты можешь остаться подвидом № 61, но я сомневаюсь в этом. Шансы есть, но вместо этого, скорее всего, будет один из наших подвидов.

Они отобрали у нее свободу, дом, достоинство, а теперь они отнимали и ее тело.

— Нет! Нет, со мной происходит не это! Не хочу и не буду! Ты слышишь меня?

Карина поднялась на ноги. Она справилась с двумя шагами. По ее костям прострелила боль. Она вскрикнула. Весь мир стал красным, и она рухнула на пол.

Было больно. Болело сильнее, чем любая боль, которую она могла вспомнить. Сначала она просила, потом молила, затем кричала и выла, со всей силой закрывая глаза, открывая их опять, чтобы мельком увидеть лицо Лукаса в жестком освещении убежища и снова утонуть в еще большей боли. Если бы только она смогла полностью отключиться и покончить с ней, но нет, в каждую ее попытку он встряхивал ее, возвращая назад туда, где размещалась боль.

— Давай, останься со мной. Очнись. Избавься от этого.

— Оставь меня в покое, — прорычала она.

— Ты отключаешься, умираешь. Давай. Останься со мной.

— Я тебя ненавижу! Это ты сделал такое со мной!

— Правильно, — прорычала прямо сзади Лукас. — Ненавидь меня. Борись со мной. Не засыпай. Если умрешь, Эмили останется одна. Ты ведь не хочешь оставить свою дочь на такую задницу как я.

Ей просто хотелось, чтобы эта пытка была остановлена.

Карину закачала другая схватка агонии. Когда ей пришел конец, она была настолько уставшей, что едва могла дышать.

— Та другая женщина… — прошептала Карина. Чувствовалось, что она так заставляла выйти из себя слова, словно пыталась проглотить стекло: — Ей тоже пришлось пройти через это?

— Да.

— Вы ее тоже похитили?

— Нет, — Лукас сгреб ее ближе, удерживая напротив себя. — Она была одной из нас. Ее семья была «донорами» Дарьона.

— Ей тоже было больно?

— Да.

Глаза Лукаса были такими темными, что казались почти карими.

— Расскажи мне о ней, — она не была уверена, что ей хочется знать, но попросила.

— Она была очень умной. И с виду была красивой. Такой изящной, хрупкой, элегантной.

— Выходит, не такая как я?

Никто не называл Карину хрупкой. Или элегантной, или типа того.

— Совершенно другая, — спокойно уверил ее Лукас.

Калечащим спазмом ее прожгла агония.

— Почему это звучит как комплимент?

— Потому что она только выглядела красиво. В нашем мире никто не обладает такой роскошью как безделье, — сказал он. — У каждого есть какая-нибудь функция. Я — защищаю. Кто-то другой занимается надзором над добычей. Кто-то еще — следит за акциями и финансами. У семьи Галатеи была одна функция: обеспечивать дом «базисным племенем». За это им давали укрытие, кормили и защищали. Галатея и дня не проработала в жизни.

— Должно быть хорошо, — прошептала Карина.

— Она так не думала. Ей захотелось получить мутирующий агент.

— Она этого захотела? Почему?

— Власть, — сказал Лукас. — Она думала, что она будет награждена чем-то большим донорства и станет свободной от меня. Ее отец был моим первым «донором». Она не предполагала, что останется одна, но он умер, и ей пришлось занять его место. Она думала, что я — животное. Она была убеждена, что как только я подпитаюсь, то она станет «потрошителем» и сможет использовать это как рычаг, чтобы освободиться от меня.

— И чем она стала?

— «Электриком». Она чувствует электрические потоки. Это обыкновенные подвиды. Из них вышли многие технари.

— У-ох, — Карина справилась. Ее губы сделались такими сухими, но тут не было воды: — Дай догадаюсь: это была твоя вина, правильно?

Он кивнул.

— Это была вина всех. Ей приходилось кричать и кидаться в припадках, а потом она захотела трахаться, и ей захотелось, чтобы я упрашивал ее об этом. Я был молодым и глупым. Она была старше, умнее и красивая.

Карина подняла свою руку и дотронулась до его изможденного лица.

— Ты любил ее.

— Да. И я был так ошеломлен, я думал, что этого было достаточно. Вот почему я позволил всему так далеко зайти. Однажды она сказала мне, что мы, дом, украли ее жизнь. Она хотела бродить по улицам Лондона, посещать «Тейт Модерн», ходить на концерты в «Альберт-холл». Я предложил взять ее туда. Она сказала, что это будет не то. Мое присутствие отравило бы для нее Лондон.

— Она звучит как прелесть, — совладала с собой Карина.

— Вот такой я, — сказал Лукас. — Без иллюзий. Жизнь со мною трудная, но она устроила персональный ад и для меня, и себя. Не я первый начинал заниматься сексом, но покончил с ним я. В течение четырех лет занимался этим, а когда мне стукнуло двадцать два, я решил, что хватит. Перешел на синтетику и сказал Артуру, чтобы он нашел ей какое-нибудь другое место. Он перевел ее команду по техническим работам. Она попыталась зарезать меня ножом, когда узнала об этом. Галатея никогда не любила держать руки в грязи. Через три месяца, во время атаки, она исчезла. Следующий раз, когда Генри почувствовал ее присутствие, был во время столкновения с «ординаторами».

— Она предала вас.

— Да, предала, — сказал Лукас, аккуратно пододвигая ее. — А теперь ты знаешь всю историю.

— Ты скучаешь за ней? — спросила она.

Он присмотрелся к ее лицу.

— Как ты узнала?

— Я скучаю по мужу, — прошептала она. — И знаешь, я не виню тебя.

— За что?

— За все. За мотель, за подпитку, за это, — Карина попыталась проглотить боль, но она осталась. Она бы сделала это. Она смогла бы почувствовать приседающую просто в двух футах от нее смерть: — Лукас, ты не плохой человек. Ты и понятия не имеешь, насколько ты страшен, но являешься добрым и терпеливым. Если бы все было по-другому… Все должно было начаться правильно… И мы так просто не можем, потому что я никогда не буду для тебя больше, чем рабыня, а ты всегда будешь мною владеть. Пожалуйста, позаботься об Эмили ради меня. Не позволяй никому ей делать больно. Она великолепный ребенок.

Он не отвечал. Он просто ее держал.

Карина медленно просыпалась. Боль внутри нее постепенно спадала, подобно отступающему потоку, который сражался за каждый шаг своего отступления.

Она открыла глаза и увидела шею Лукаса. Лицо Карины зарылось в ней.

Он сидел коленями на полу, глядя вверх. Его руки ее обнимали.

Ее голос задрожал:

— Почему ты меня держишь?

Лукас повернулся, чтобы посмотреть на нее. Его лицо было слишком близко возле ее лица.

— Я не хочу, чтобы ты умирала на полу в одиночестве.

Она наговорила. Всяких глупостей. Может быть, это был сон. Его глаза уверили ее, что это не было сном.