Она уставилась на него. Если он не врал, то они были где угодно, но не поблизости Оклахомы. Они даже не были на той самой планете. Побег был невозможным.

— Не думай об этом слишком много, — сказал Лукас. — А то субквантовая механика сведет тебя с ума.

— Мы можем вернуться? На нормальную Землю?

— Это зависит от того, насколько близок слой к своей реальности. Мотель, где вы были атакованы, находился в слое, который едва начал отделяться, поэтому мы смогли легко пересечь его и выйти оттуда. Но этот карман гораздо дальше для тебя и меня отшелушился, для того чтобы нам самостоятельно выйти. Нам нужен кто-то, чтобы прорезать его. Чтобы открыть шлюз.

Лукас оттолкнулся от стены.

— Но мы можем вернуться?

Несомненно, им иногда приходилось возвращаться. На их одежде имелись бирки. На обороте их тарелок стояла штамповка «Корелле». Микроволновки и холодильники не произрастают на доисторических деревьях. А это все подразумевает, что люди Дарьона должны были сновать, как по капризу — взад и вперед, с нормальной Земли сюда и обратно.

Лукас наклонился к ней. Его поглощающий взгляд зафиксировался на ней. Внезапно он стал занимать слишком много пространства. Карина отступила назад и впилась позвоночником в стену.

Улыбка медленно искривила губы Лукаса:

— Да. Ты можешь вернуться. Но только вот без меня — никак не получится. Никогда. И даже если попытаешься, я найду тебя и верну назад, — его улыбка сделалась шире: — И тогда всем нашим устным договоренностям — конец.

Он смотрел на нее с нескрываемым сексуальным голодом, и так интенсивно, что на секунду она даже усомнилась в его искренности. Она застыла в ужасе. И тогда на это среагировала небольшая ее часть. На секунду Карине стало интересно знать, а что будет, если пересечь дистанцию между ними, засмеяться прямо в эти вытаращенные глаза и уйти, как идиота оставив его стоять здесь. Но, пока он контролировал Эмили, она ничего не могла сделать.

Он наклонился вперед на четверть дюйма, как хищный кот, который вот-вот нападет.

В своем воображении Карина, спасаясь бегством, залпом побежала по коридору, с колотящимся слишком быстро и слишком громко сердцем. Но было неправильно выбирать демонстрацию слабости. Лукас уже предупреждал ее о том, что он хищник. Если бы она побежала, тогда он бы погнался.

Она подняла голову и сказала ему в глаза:

— Если я и вернусь без тебя, пожалуйста, не ищи меня.

Не отводя с Карины изучающего как у собаки взгляда, он повел головой в сторону:

— Или?

— Или я тебя убью.

Он рассмеялся, роскошным низким голосом, посылающим тревожную дрожь по позвоночнику:

— Как?

— Что-нибудь придумаю.

Она повернула к нему спину и заставила себя медленно пойти на кухню.

Склонив голову Лукас, наблюдал за отступлением Карины по коридору. То самое выражение ее глаз, тот угол наклона ее лица, то каким образом она стояла — все выказывало полное пренебрежение. Она испытывала его. Она понятия не имела, какой возбуждающей это ее делало. Ему захотелось приколоть ее к стене, пока она не признает, что он достаточно сильный и достаточно мощный для нее. Ему захотелось вкусить ее поцелуем и, овладевая, истолочь на мелкие кусочки. «Иные стандарты», — напомнил он себе. Для него это было бы флиртом. А для нее это было бы прелюдией к изнасилованию.

Лукас взглянул на потолок. Он точно знал, откуда этот неистовый импульс исходил. Это было эволюционное эхо, то самое эхо, которое говорило ему убить каждого второго мужчину в доме, а затем охотиться за ней, пока она не сдастся. Он сделал свой выбор — отклонять это ежедневно. Но легче от этого, как ни странно, не стало.

Легкие шаги Генри приблизились к нему.

— Весьма вероятно, что прибегнуть к физической агрессии — это не самый лучший путь, — пробормотал Генри.

Временами, Лукас мог бы поклясться, что этот человек может читать мысли, хотя каждый когда-либо встреченный им «ломщик сознания», тем не менее, утверждал, что такое невозможно.

— Копаешься у меня в голове?

— Конечно же, — улыбнулся ему Генри, — нет. Твои кулаки сжаты, и все само у тебя на лице написано.

Настолько он был показательным.

— Она начинает задавать вопросы.

— Что-то немного быстрее, чем я ожидал, — нахмурился Генри. — Я стер у нее почти двенадцать часов лютой боли. Обычно, стирание в такой мере оставляет людей инертными на более длительное время. До тебя доходит то, что я пытаюсь объяснить?

Лукас кивнул:

— Не впервой.

Он уже несколько раз помогал переносить людей. Человеческое сознание не могло так много воспринять. Если он загрузит Карину противоречивой информацией, тогда под давлением от столкновения с ее видением реальности, в сочетании с физической травмой, она моментально сломается. Ее тело уже находилось на пределах своих возможностей, борясь с отравлением, справляясь с его ядом, и с его последствиями, которые вскоре будут проявляться.

Лукас пустился по коридору. Ему просто был необходим душ, и некоторое время вдали от всех, чтобы успокоить мчащееся по венам возбуждение.

— Лукас? — позвал Генри.

Лукас обернулся.

Его кузен долго смотрел на него и сказал:

— Будь добрым.

Через час Карина накрыла ужин на стол. Столкновение в коридоре опять и опять проигрывалось в ее голове, и она не могла решить — схалтурила ли она, или же хорошо разрулила ситуацию. Эмили все еще спала. Генри сказал, что усталость — это нормально, но Карина все равно волновалась.

— Отбивная, — скользнул на свой стул Генри. — Говядина. Так вот на ужин что…

Карина заняла свое место. Лукас сел справа от нее. Слишком уж близко. Ей следовало, вместо кухни, подавать ужин в столовой комнате. Стол большего размера дал бы ей побольше пространства.

Лукас переполнялся ею, упиваясь ее беспокойством. Не в состоянии помочь себе, Карина сглотнула. Он просто был слишком большой, и постоянно смотрел на нее. И даже когда ей не было видно его взгляда, она не могла избавиться от давящей пристальности. Он буквально нависал над нею, испуская угрозу, и она, чисто из самозащиты, съежилась от него.

Губы Лукаса растянулись, и он показал Карине свои зубы, большие и острые:

— Я страшный?

Она встретилась с его вытаращенными глазами.

— Да, — сказала она. — Но ты же знаешь об этом. А заставлять меня это признать является жестоким с твоей стороны. Бобы или кукурузная каша?

Он потянул спину. Его глаза расширились, и на мгновение бремя его присутствия ослабло.

— Каша.

Она передала ему блюдо с кукурузной кашей.

В помещение, как на прогулку, зашел Даниель. В то время как Генри перелетал с места на место, а Лукас важно шествовал своими бесшумными шагами, полными свирепой грации, Даниель шагал так, как будто его ноги делали земле огромное одолжение. Он не шел, а плыл, осведомляя опустошительной красотой о своем совершенстве.

Даниель занял место прямо напротив Карины. Он наколол бифштекс и уронил его себе на тарелку.

— Ты собираешься каждый день делать это? Готовить ужин, быть ужином?

— Да, — сказала Карина со спокойствием, которого и в помине у нее не было.

— Почему? Ты абсолютно бесхребетная? Или ты думаешь, подлизывание тебе что-то даст? Посмотри на него, — Даниель указал на Лукаса, — ему пополам.

— Я делаю это не для него.

— Тогда зачем?

— Ну, вот еще, — закатил глаза Генри.

Даниель оттолкнулся от стола и, балансируя на задних ножках стула, скрестил руки на груди:

— Нет, я хочу, чтобы она просветила меня. Насколько глубоко засел стокгольмский синдром. А?

Карина опустила вилку. Инстинкт подсказал ей, что бы она дальше ни говорила, все это с точностью определит ее место в этом доме. Мысль о какой-нибудь лестной отговорке пересекла ее сознание и умерла. Она задалась мыслью, что может ей вообще ничего не говорить. В конце концов, она решилась на честность.