Я никогда не говорила об этом Диме. И потому, что он слишком трепетно ко всему относится, и ещё по каким-то неясным мне самой мотивам. Услышать такие слова от человека, с которым постоянно советуешься, которому доверяешь безоговорочно, как никому больше, очень тяжело. В общем, это был единственный случай, когда я не послушалась, а сделала по-своему. Что из этого получится, я не знаю…

Свидание в зоне

…Через неделю я была в Нижнем Тагиле. Дорога оказалась долгой. Три часа самолетом до Екатеринбурга и примерно столько же на машине до Нижнего Тагила. Самолеты туда не летают. При подъезде к городу меня поразил вид ярко расцвеченного неба. Я никогда ничего подобного не видела. Казалось, будто гигантская радуга расплылась по всему небосводу. Но все оказалось куда прозаичнее. Это дымили заводские трубы. Яркий, кислотных цветов дым, в котором причудливым образом соединялись кирпичный, зеленый, синий, заволакивал небо — такого я никогда раньше не видела. Потом эта «радуга» выпадала на снег. Белый снег можно было найти только за городом, а в Нижнем Тагиле дети лепили разноцветных снеговиков. Можно себе представить, с каким букетом заболеваний появляются на свет эти дети… Местный воздух я почувствовала в полной мере, примерно месяц у меня во рту был неприятный металлический привкус. А потом я привыкла.

На календаре было 23 февраля, воскресенье. Дима в это время находился в карантине, но меня пустили. В колонии каждого вновь прибывшего 2 недели выдерживают в карантине, чтобы не допустить эпидемию в случае инфекционного заболевания.

Швы у меня были не сняты, я ещё носила специальный лифчик и вот в таком виде пришла на свидание с Димой. Он был так рад. Его одежда сильно отличалась от той, в которой он уезжал из «Крестов». На зоне все одеты в черную форму, но Диминого размера не нашлось. Он был в каких-то коротких брюках, которые заправлял в сапоги. Потом ему пошили в зоне робу по размеру. Правда, насчет головного убора мне пришлось специально звонить папе. Он купил две черные, с кожаным верхом, шапки. Из них скроили одну.

«Люблю, жду, целую»

Мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Весь отряд, а там было около 50 человек, вывели на улицу, чтобы дать нам возможность немного побыть наедине. Дима обо всем меня расспросил, а потом отдал мне дневник, который вел весь этап от Петербурга до Нижнего Тагила. Это были письма ко мне. Первое свидание продолжалось всего полчаса. Я вернулась «домой», то есть на снятую квартиру, и начала читать Димин дневник.

…Эти листочки из ежедневника, исписанные с двух сторон, без полей, для меня очень дороги. Письма прекрасные и печальные одновременно. Прекрасные потому, что они пронизаны любовью, а печальные — потому что писались в один из самых тяжелых отрезков жизни. Этот Димин дневник, его разговор с самим собой, предназначался только для меня. И все-таки я решилась опубликовать выдержки из этих откровенных страниц. Иначе мой рассказ о Дмитрии Якубовском будет неполным.

6 февраля 98 года 1-й день этапа. Выдернули предательски неожиданно. Даже не сказали, что на этап. Сказали, что в другую камеру. Сволочи, конечно. В 22. 00 выехали из «Крестов». Я смотрел на Питер и был благодарен этому городу, что он, при всех проблемах, подарил мне любимую Ирку. Мою жену, мое солнышко. К 23. 00 приехали на вокзал. Уже в автомобиле я понял, что-то не так, а когда в 24. 00 погрузили в «столыпин», убедился в этом. Этап не в Москву, а в Екатеринбург, для нас — в Нижний Тагил. Часов 6-7 переживал очень. Главным образом, за то, что тебе будет сложно. Да плюс все родственники, особенно мама, будут переживать. Хотя ничего страшного нет — везде люди живут, тем более осталось 10 месяцев и 12 дней. Не так уж и много. Выдержим, правда? «Столыпин» чистый, покрашен свеже. Ко мне отношение как всегда настороженно-лояльное… Люблю, жду.

9 февраля. 21. 35

Доехали. Все более-менее. Начальник конвоя попался нормальный человек. В районе Вологды минус 30 градусов, промерзли. Потом оттаяли. В тройнике нас было двое, так что не тесно, по зековским меркам, конечно. Может быть, на этапе и в пересылке похудею — тебе понравится. Стоим в Екатеринбурге уже 4 часа, ждем конвой на тюрьму. Я скучаю очень. Очень переживаю, когда вы с Серегой (адвокат. — И. Я.) меня найдете. Ну, правда ведь, найдете? И мне все время кажется, что папа тебя насовсем в Нижний Тагил не отпустит… Почерк получился, наверное, корявый — пишу на коленях, в темноте, в «столыпине». Прости за плохое настроение — просто давно тебя не видел, сегодня 2 недели. Твой Дима.

10 февраля. Поздно ночью приехали на Екатеринбургский централ. Все более-менее. Ну, скажи, кто, кроме твоего мужа, сразу по прибытии мог оказаться в карцере? Ну, ясно — никто, ха! А я оказался, так как «других условий содержания меня нет». Здесь сидят ещё 2 человека в других камерах. И все. Остальные — свободны. Правда, говорят, что это не карцер, а одиночка. Это карцер. Правда, чуть лучше, чем в «Крестах». Жду этапа на Н. Тагил. Говорят, два раза в неделю. Интересно, мне опять «повезет»? Но это не главное. Главное — это то, что я тебя безумно люблю, безумно, ты слышишь? Очень боюсь тебя потерять. Люблю, как никого и никогда. Приезжай скорее, ладно? А то я совсем один. Твой Димка.

11 февраля. 23. 56

Скоро будет завтра. Главных три проблемы: чтобы вы меня скорее нашли, а две остальных — неизвестность и очень хочется кушать, а есть-то нечего. Смешно. Вот уж не думал, что буду так голодать. Сижу по-прежнему в одиночке, как главный злодей. Таких, как я, во всей тюрьме ещё двое: соседи слева и справа (помнишь, как у Высоцкого? «Помер тот сосед, что справа, а что слева — ещё нет»). Тот сосед, «что слева», — у него 15 лет срока и два побега, в том числе один вооруженный из этой именно тюрьмы. На суд его возили в сопровождении БТР. Щелкнули часы — уже завтра. Вчера, когда ты должна была приехать (00. 30), я тебя встречал — все время смотрел на часы и как бы с тобою разговаривал (схожу с ума? Ха-ха!). Я очень тебя люблю. Очень. Твой Дима.

13 февраля. Завтра день Святого Валентина. Солнце мое! Я так тебя люблю и скучаю. Мне нужна ты! Только ты! Ты и Алешка (мой сын. — И. Я. ). Я жутко по нему скучаю. Твой Дима.

15 февраля. С этапом, как это стало уже традицией, на….. . Этап, скорее всего, был (в соседнюю хату заехал человек из Н. Тагила), но меня не отправили. Опять что-то мудрят… Я же, как всегда, занят только одним — мыслями о тебе. Скучаю, люблю, жду. Твой Дима.

16 февраля. Завтра ты должна выехать ко мне, и мы опять будем вместе! Ты ведь тоже с трудом дождалась этого дня. Да я уверен, если бы я тебя не тормозил, ты давно была бы здесь. Я так этим горжусь. Твой муж. Твой Дима.

17 февраля. Сегодня ты меня предала. Последний год я жил для тебя, для чего мне жить теперь? Все повторяется — так было со Светой и с Мариной. Нет, так не было, тогда я не был в тюрьме и не оставался один. Мне очень тяжело. Внутри все горит. День-два — и сгорит, будут угли. Д.

18 февраля. Что, размечтался о кренделях небесных? Х. . тебе! Осталось 10 месяцев. Самая страшная ночь. По крайней мере, так кажется. Все как в стихах Маяковского на смерть Ленина: «…День векам пойдет в тоскливое преданье». М. б., у тебя есть оправданье? М. б., я бы смог тебя простить? А надо ли это: надлом души есть, и он болит. Блок писал:

Не подходите к ней с расспросами,

Вам все равно, а ей — довольно.

Любовью, грязью или колесами Она раздавлена — все больно.

У меня тоже — все больно. И что будет — не известно. М. б., не надо тебя держать? Со мной тебе будет хуже, чем без меня. Я — смертник. Перефразируя Есенина, можно сказать:

Живите так, как вас ведет звезда В земле обетованной или московской.

С приветствием вас помнящий всегда Знакомый Ваш — Д. Якубовский.

19 февраля. Этап??? Да. Я должен быть честным перед самим собой. Да, мне жаль тебя терять. Да, я допускаю возможность, что ты не ведаешь, что творишь. Но дальнейшая жизнь вместе возможна лишь при условии, что ты изменишь свое отношение ко мне. Если мне надо в чем-то измениться — я готов. Давай ещё раз попробуем. Но компромисса не будет. Я все для тебя, ты все для меня. Или останемся лишь друзьями. Д.