В боях под Йорктауном Вашингтон не забыл Гамильтона, дав ему возможность отличиться. Во главе четырехсот солдат Гамильтон взял в ночь с 14 на 15 октября английский редут, чтобы выровнять вторую параллель. На этом активные действия закончились — американцы потеряли 88 человек, французы — 186. Дело продолжили артиллеристы. Выдержав еще два дня бомбардировки — общие потери Корнваллиса достигли 482 человек, — 17 октября он послал парламентеров договариваться о сдаче — ровно за неделю до прибытия к Чезапикскому заливу эскадры, посланной Клинтоном на помощь из Нью-Йорка.
Церемония капитуляции состоялась 19 октября 1781 года. Вдоль дороги из Йорктауна в два ряда выстроились союзные армии — французы слева, американцы справа. В дальнем конце коридора, образованного шеренгами солдат, Вашингтон, Рошамбо и множество генералов на конях. Нервное ожидание разрядили оркестры — французские играли «великолепно», американские «терпимо». Наконец из Йорктауна появилась колонна войск Корнваллиса. С первого взгляда было видно, что англичане и гессенцы не потеряли напрасно ночь перед капитуляцией — они медленно маршировали в парадных мундирах. Блестели начищенные пуговицы и штыки. Красные ряды англичан по своему великолепию могли соперничать только с белоснежными шеренгами французов.
Английские офицеры скомандовали равнение направо, и войска шли, пристально вглядываясь в лица французов, подчеркивая, что капитулируют перед равной армией, но не перед сбродом, толпившимся слева. Глухо рокотали барабаны, пронзительные волынки английского оркестра выводили песенку «Мир перевернулся вверх тормашками». Лафайет, гордо стоявший перед своей оборванной дивизией, не мог вынести такого бесчестья своих американских друзей. Он дал знак, и американский оркестр оглушительно грянул варварскую мелодию «Янки дудль». Английские солдаты, вздрогнув, инстинктивно взглянули в сторону, откуда доносился ужасающий шум. Американцы вовсю скалили зубы, строили рожи, приплясывали от восторга и грозили побежденным. Нет, лучше смотреть на французов, на лицах их офицеров, по крайней мере, братское сочувствие.
По мере приближения головы колонны Вашингтон жадно вглядывался в генерала, возглавлявшего ее. Он определенно не был Корнваллисом, много моложе и в мундире бригадного генерала. Корнваллис, сказавшись больным, прислал вместо себя генерала О'Хара. Англичанин повернул лошадь к группе французских генералов и осведомился, где Рошамбо. Французы поняли намерение О'Хара вручить шпагу их военачальнику и адресовали представителя Корнваллиса к Вашингтону. Тот с видимой неохотой подъехал к американским генералам. В тонкостях этикета Вашингтон ориентировался молниеносно. Он указал О'Хара на генерала Линкольна, совсем недавно сдавшего Чарлстон, выменянного из плена и теперь красовавшегося среди торжествующих победителей.
Армия Корнваллиса сдалась. В плен пошло свыше 8 тысяч англичан и гессенцев, грубо говоря, четвертая часть сил, которыми Англия располагала в Северной Америке. Вечером Вашингтон дал банкет в честь командования трех армий. Американцы негодовали по поводу сверхвнимательного отношения французов и англичан друг к другу, их объединял дух «законных» армий монархов. Вашингтон возгласил тост за короля Франции.
Победу над Йорктауном США встретили колокольным звоном, фейерверками, банкетами. Толпы кричали «ура!» и чествовали патриотов. Конгресс благодарил направо и налево. Он вотировал преподнести два взятых английских знамени Вашингтону; по трофейной пушке Рошамбо и де Грассу; лошадь и шпагу гонцу, привезшему в Филадельфию весть о победе. Получение из Франции наконец бочонков с золотыми монетами (очередной заем) поднял энтузиазм почтенного собрания на невиданные высоты. Постановили воздвигнуть в Йорктауне мраморную колонну, увенчанную эмблемами союза между США и Францией с надписью-рассказом о достопамятной осаде и капитуляции. Республика расправляла крылья — начав с назидательных латинских изречений о вредоносных тиранах, намалеванных на щитах, обращенных к неприятелю во время осады, теперь надпись на мраморе на века!
Трудно сказать, что именно было на уме Вашингтона, но он очень сдержанно сообщал о победе, превозносившейся всей страной. Ревниво оберегая свои прерогативы главнокомандующего, Вашингтон сухо поблагодарил Рошамбо и его армию за «одобряющую и умелую помощь», а американским солдатам предложил «от всего сердца выразить благодарность, которую требует от нас повторное и удивительное вмешательство Провидения». Если под «Провидением» разуметь, что победа была достигнута по французским планам и вопреки первоначальным замыслам Вашингтона, то для посвященных слова звучали иронически. Только в 1788 году Вашингтон нашел силы публично признать, что кампанию, приведшую к Йорктауну, подготовили французские стратеги.
Вашингтон попытался побудить де Грасса продолжить боевые действия — англичане удерживали Вилмингтон в Северной Каролине и Чарлстон. Он выступил в ненавистной роли просителя, использовал «все аргументы и средства убеждения», но де Грасс был неумолим. Адмирал рвался воевать в Вест-Индии. Вашингтону пришлось подчиниться. Де Грасс с флотом, солдатами и трофейной пушкой исчез с североамериканской сцены, он направился навстречу своей судьбе — на следующий год английский адмирал Родней наголову разгромил его флот у Гваделупы, взяв неунывавшего толстяка в плен. Рошамбо с войсками стал на зимние квартиры в гостеприимной (французы платили твердой валютой) Вирджинии.
Большую часть континентальной армии Вашингтон отправил на север, а сам решил отдохнуть в Маунт-Верноне. Он неторопливо ехал домой, нанося визиты людям, которых почти забыл, как узнал — Джон Кастис умирает в доме знакомых. Вашингтон поспешил к смертному одру приемного сына. 5 ноября Джон скончался от дизентерии, именовавшейся тогдашними эскулапами «лагерной лихорадкой». Вашингтон, хотя двадцать два года и был «папой» бездельника, не мог заставить себя выразить личное горе, но стенания Марты и невестки тронули его. Он скорбел с ними и быстро устал в похоронной атмосфере Маунт-Вернона. Генерал отправился в Филадельфию. 16 ноября он пишет Грину: «Я попытаюсь побудить конгресс наилучшим образом использовать наш недавний успех, приняв самые энергичные и эффективные меры, дабы быть готовыми рано открыть решительную кампанию на следующий год. Я больше всего боюсь, что конгресс, переоценив значение этого успеха, решит, что наши труды почти завершены, и впадет в дремоту. Чтобы предотвратить эту ошибку, я сделаю все, и если, к прискорбию, мы все же окажемся в этом фатальном состоянии, не я буду виноват».
Филадельфия встретила Вашингтона торжествами неслыханными и невиданными, его всячески превозносили. Вечерами во всех окнах выставлялись свечи, которые в домах состоятельных граждан освещали различные аллегории, героем которых был Вашингтон. Он с понятным смущением рассматривал собственные изображения с неизменной короной на голове, в самых героических позах поражающего длинным копьем или чудовищным мечом мерзко выглядевшего дракона, символизировавшего ненавистную Британию. Стоило ему появиться в театре, как с подмостков просили генерала оказать такое же покровительство музам в мире, как он оказывал свободе на войне. В прологе пьесы Гаррика «Лживый слуга» по странной прихоти драматурга Вашингтона умоляли защитить «Новые Афины, воссиявшие на Западе». В первой американской опере, скорее пародии на нее, «Замок Минервы», сочиненной Д. Хопкинсоном, хор дев во главе с молодыми дамами, изображавшими Минерву и гений Франции, восславил «увенчанного победой воинственного сына Колумбии, блистательного Вашингтона».
Наверное, он ежился в ложе, когда, подвывая, читали в его честь благостные оды или в тех же возвышенных интересах не очень мелодично пели. Спектакль в Филадельфии, а сценой был весь город, укрепил Вашингтона в худших подозрениях — американцы считали войну законченной. Он бредил новыми кампаниями, вымаливая у конгресса средства на армию. Вашингтон и в мыслях не допускал, что Лондон откажется от дальнейшей борьбы. В конгрессе иногда соглашались с ним, слали просьбы штатам, но те денег не давали. Война угасала на глазах. Вылазки ретивых тори, пытавшихся вскоре после Йорктауна разжечь партизанскую войну, пресек новый английский командующий в Северной Америке Карлтон, сменивший Клинтона. Везде, где оставались английские войска, а их насчитывалось в общей сложности до 25 тысяч человек, воцарилось затишье. В Лондоне нарастало стремление покончить дело в Северной Америке миром, Англия вела хлопотливую войну против Франции, Испании и Голландии на других театрах. Расточительство сил против США представлялось сущей бессмыслицей и даже чепухой.