— Но, Дамьен, — промурлыкал Марбелл, чувствуя одновременно наслаждение и злость, — ведь вы должны бы были обратиться к священникам… ах, у них бдение по Иерарху, конечно-конечно! Вот незадача…

— Нет, только вы…

— Меня грозились сжечь в корзине с кошками, а я не выношу кошачий запах.

— Объясните же, дорогой Марбелл, что происходит! Двор в ужасе…

— Сожалею. Я уже ничем не могу помочь. Я слишком поздно понял, что мне не по чину внимание таких важных особ, как вы, прекрасный мессир. Я — просто плебей, несчастный алхимик и лекарь; в любом случае, как ни повернётся жизнь, все камни полетят в мою голову.

Дамьен понял, что нужно менять тактику.

— Вы покидаете страну? — спросил он деловито.

— Возвращаюсь в Междугорье, — солгал Марбелл. — Для научной работы нужно уединение.

— Вам, вероятно, понадобятся средства на дорогу? За консультацию вы могли бы получить небольшое вознаграждение… как алхимик.

Марбелл остановился, обернулся, поднял бровь:

— Небольшое, вот как…

— Двадцать тысяч, — выдал канцлер чудовищную цифру.

Марбелл улыбнулся:

— Пятьдесят.

— Немыслимо.

— Милый Дамьен, речь пойдёт о шкуре. Моей и вашей. Не спорьте, не надо. Если мои услуги вам не по карману, я, пожалуй, пойду…

Канцлер судорожно вдохнул.

— Хорошо.

Марбелл проследил, как ящик грузят в дормез.

— Наличными.

— Зайдём ко мне, — кивнул Дамьен с новым вздохом.

Марбелл пошёл за канцлером в его рабочий кабинет, прислушиваясь к Дару. Дар жёг изнутри, вызывал зуд в затылке, отвратительные ощущения в позвоночнике — смотрят в спину, смотрят! — но тянущей боли смертельной угрозы Марбелл пока не чувствовал.

Следят, но боятся.

Удивительно, думал Марбелл, как душно во дворце. Под открытым небом вместе с морозом вдыхается нестерпимо прекрасное, прямо-таки переполняющее ощущение чистоты, вымыли детки Святую Землю, добела выскоблили, любовью благого, кровью проклятого, золой Алвиновой жизни, до блеска — а здесь, в королевской резиденции, всё по-старому, будто и не произошло ничего.

Ад впитался в стены? Кто бы мог подумать, что так бывает…

В кабинете Дамьен ткнул пальцем в кресло у камина:

— Присядьте тут, Марбелл.

Ну, да, конечно, не годится показывать захожим некромантам, где деньги лежат. Марбелл сел и подождал, пока Дамьен вскроет какие-то свои тайники за его спиной. Дар лежал на дне души, как огонь под пеплом — канцлер не собирался причинять некроманту вред, видимо, и впрямь решил заплатить за услуги. Ну что ж, Марбелл — полезный…

— Взгляните, — буркнул канцлер холодно и сухо.

Марбелл повернулся.

Не золото. Кожаный мешочек с чудесными бриллиантами, сияют на ладони Дамьена, как роса на траве, умилительное и прекрасное зрелище.

— Двадцать пять штук, — голос канцлера дрогнул. — По две каждый.

Может быть, и ложь, может, и дешевле. Марбелл никогда не был знатоком ювелирных тонкостей и цен на камешки. Но настоящие и красивы на диво, а бриллианты чистой воды — вещь в хозяйстве незаменимая. Даже если они стоят изрядно меньше полусотни тысяч, пригодятся для сложных обрядов.

— Ладно, — весело сказал Марбелл. — Я возьму, вы меня убедили.

— Пойдёмте, — тут же сменил тон Дамьен. На приказной.

Ага, подумал Марбелл, мне заплачено, значит, мной можно помыкать… Ну хорошо, пока — пускай, решил он и снова пошёл за канцлером — в Зал Совета.

Во дворце было поразительно многолюдно. В приёмной толкались какие-то мутные ребятки, одетые слишком хорошо для их плебейских рож, чьи-то женщины, офицеры… шелупонь в ужасе, подумал Марбелл, те, кто пил ад, как сивуху, чувствуют себя плохо, им маетно, тяжко — и где же тот, кто мог бы всё это облегчить… Государь-то в отъезде, а когда приедет — если приедет — эти бедолаги будут сильно разочарованы.

В Рубиновой гостиной необычно пахло пудрой, крепкими духами и женским потом: там оказались жена Дамьена и жена прокурора в обществе целой толпы своих фрейлин, в слезах и нюхательной соли, в туалетах чересчур простеньких для таких важных особ — они обхаживали и герцогиню Тиссу, супругу Наджела, очень пышную и блистательную на их фоне, в королевских гербах с ног до головы. Марбелл мысленно закрыл глаза рукой: похоже, и демон, и благой уже считаются мёртвыми — и Наджел, заштатная, замызганная и задрипанная хиленькая ветвь дома Сердца Мира, вдруг оказался исключительно важной персоной.

Королевский дом, благая кровь, три раза «ха-ха-ха». Небось, судорожно разыскивают подходящего младенца среди всей своей родни, подумал Марбелл, не зная, хохотать или ужасаться жадности, дурости и подлости вельмож. Им только показалось — но они уже готовы.

Король ведь умер, а? Ну, вдруг? У них тут, очевидно, сердца поют оттого, что отменили свадьбу, оттого, что Иерарх так славно отдал душу тому, кто её взял: никакой супруги, никаких детей, даже потенциальных, условных — ах, какая красота…

Марбелл с грохотом распахнул дверь в Зал Совета — и присутствующие аж подпрыгнули в креслах.

— Ох, Господи! — сорвалось у генерального прокурора. — Это вы, Марбелл? Какая радость…

— Можно начинать, — позволил канцлер из-за спины некроманта.

Марбелл оглядел Зал, стол — и смешанное чувство злорадства, презрения и чего-то вроде стыда за всю аристократию чохом усилилось многократно. Канцлер уселся на своё привычное место, прокурор сдвинулся на несколько кресел дальше, маршала было не видно и не слышно, герцог Наджел расположился в кресле Марбелла, рядом с пустующим местом короля. Шеф шпионов не пришёл вовсе — оплакивает промах или чинит козни, мелькнуло у Марбелла в голове — не было и ещё кое-кого из принятых при дворе, зато вокруг Наджела вдруг оказалась целая толпа его родни, какие-то захолустные барончики с капелькой благой крови, уже давным-давно сошедшей на нет. Главными из этой банды кандидатов на капельку власти смотрелись двое сыновей Наджела — молодые люди слащавого и жестокого вида, с такой же бабьей неопределённостью черт, как и у их папаши.

Марбелл, не торопясь, подошёл к столу и сел в королевское кресло.

На миг все онемели от его выходки — только прокурор Шодар воскликнул поражённо:

— Да ты, некромант, с ума сошёл!

Марбелл рассмеялся.

— Да что там, благородные мессиры! Всё равно вы нарушили регламент. Разве место, которое сейчас занимает каждый из вас, имеет какой-то смысл? И Совет-то не имеет смысла — нет короля. Так к чему волноваться?

— Выбирай выражения, проклятый! — спесиво заявил Наджел. Он выглядел парадно, и украшений на нём было даже больше, чем он таскал обычно.

— Будто я тут один проклятый, — усмехнулся Марбелл. — Голос у вас прорезался, мессир герцог — кто бы мог подумать, что вы такой громкий…

— Ты, урод! — начал старший сын Наджела, но его перебил канцлер.

— Прекрасные мессиры, — сказал он строго, — оставим пустяковые счёты. Места в Совете распределить ещё успеется — сейчас надо говорить о главном. Мы все хотели выслушать мессира Шепфорда, который загнал лошадей ради государственной пользы.

Опальный камергер Бриана, сухая мумия, знающий, очевидно, чересчур много, поднялся на самом дальнем конце стола: он сводил счёты и, похоже, был единственным, кого не занимал собственный статус.

— Они приехали в Малый Замок вечером, затемно, — сказал он с отвращением. — Король, а с ним два щенка, один — с клеймом ада, и девчонка из Златолесья. Их сопровождали златолесские солдаты. Они собирались устроить в подвале Малого Замка какой-то адский обряд — проклятый собирался, даже не скрывал, по приказу короля, само собой. Я останавливал, но меня не послушали. Я поехал сообщить обо всём мессиру Дамьену, честному и верному человеку — и весь этот кошмар застал меня в дороге. Не знаю, что они сделали — но ведь всем очевидно, что ничего хорошего. Призывали демонов, ясно.

Не сомневаюсь, что ты хорошо осведомлён о том, как призывают демонов, подумал Марбелл.

— Король, призывающий Те Самые Силы, может быть низложен, — торжественно изрёк Наджел. — Мы как высшая знать Святой Земли…