Однако это сообщение почему-то прочно засело в голове и не давало ему покоя. Поразмыслив, он позвонил своему заместителю по тылу и приказал, чтобы следующую партию машин отправляли не разрозненно, а колонной, с охраной и под командой офицера из артснабжения дивизии.
Меры предосторожности не помешали: в полк колонна прошла, а на обратном пути машины были обстреляны из пулемета. Шоферы прорвались через опасное место на полном газу, не заглянув на этот раз в санроту.
Горелову стало ясно, что где-то враг нашел лазейку и, не сломив сопротивления фронтальными атаками, пытается взломать оборону дивизии изнутри. Но где? В Толутино, после вчерашних атак, противник активности больше не проявляет, теперь он сосредоточил все силы на другом участке: полком пехоты жмет из Курково на батальон Фишера и на Афонина. Полный, не битый еще полк против двух малочисленных батальонов.
Афонин принял полк пограничников после того, как в контратаках за Дудкино был убит командир полка майор Попов. Осталось тогда около двухсот активных штыков. Их-то и вручил Горелов Афонину, к этому времени оказавшемуся за штатом.
Афонин молодец, впервые командует полком, всего-то полмесяца, а не поддается панике, собрал вокруг себя все наличные силы и не дает противнику разобщить их. Бой идет в лесу, противник потеснил обороняющихся километра на два, но прорваться не может.
Горелову нравится, как ведет себя Афонии. Значит, не ошибся, когда рекомендовал своего бывшего командира разведывательного батальона на эту ответственную должность. Ничего, что полк у него малочисленный, пусть пока наберется опыта. Придет время, полк будет развернут до полного состава. За эти бои он присмотрится лучше к своим командирам, будет знать, кто на что способен.
Афонина Горелов знал давно, еще с тех дней, когда формировал свою дивизию. Приняв разведбатальон, Афонин активно взялся за сколачивание подразделения, за обучение личного состава. Он никому не давал поблажки, и эта требовательность к себе и к подчиненным пришлась еще тогда очень по душе Горелову. Приятно было посмотреть на Афонина. Когда бы его ни встретил, он всегда опрятен, подтянут, смуглость шеи подчеркивает белая как снег полоска подворотничка, черные, слегка волнистые волосы гладко зачесаны назад, в глазах живой блеск.
Горелов судил о командирах не только по впечатлениям от встреч. У него в военном городке был своеобразный наблюдательный пункт. Дело в том, что одно окно его кабинета смотрело в сторону плаца, и Горелов, работая, нет-нет да приподымал на нем штору и тогда мог видеть, как уходят и приходят с занятий подразделения, как они следуют в столовую, в клуб. Отсюда он мог безошибочно судить об их строевой, подготовке, дисциплине, о многом, вплоть до того, уважают своего командира бойцы или не очень. Иногда он покидал свой НП, чтобы перехватить «вольношатающегося» и узнать, по какой причине тот отлынивает от занятий, иногда чтобы просто потолковать с бойцом или командиром или учинить разнос, если боец не поприветствовал командира, а тот, в свою очередь, прошел мимо, не сделав замечания. Все это потом становилось предметом разговора на коротких совещаниях с командирами, и те порой удивлялись, как это генерал попадает именно на такие случаи. Только комиссар знал «тайну», но помалкивал. Уже в то время меньше всего разболтанности и нарушений было у Афонина. А теперь он проявил и боевые качества.
Цель противника для Горелова стала ясна: отрезать войска от переправ, окружить в лесу. Поэтому и автоматчиков заслали в тыл, на дороги, чтоб создать панику. Что греха таить, от одного слова «окружают» многие уже теряют способность трезво оценивать положение. Но одно дело, если автоматчики проникли на стыке полков близ Курково, и хуже, если нащупали слабо прикрытый левый фланг дивизии со стороны Даниловского. Тогда жди «гостей» еще, не последние.
Горелов вызвал к телефону Исакова:
— Что за стрельба у тебя в тылу? Машины не смогли пройти в твою санроту за ранеными.
— Не знаю, товарищ генерал. Мне никто ничего об этом не докладывал. Может, шоферы просто поленились заехать, а теперь выдумывают…
— Ты это брось! Я тоже так думал, когда мне доложили утром. А на этот раз машины шли колонной. Пробоины на бортах. Чего еще надо? Немедленно вышли туда надежного человека, да не одного, а с командой, и выясни, что там делается. Полчаса сроку тебе…
Напрасно ждал Горелов звонка от Исакова. Прошел положенный срок, генерал занимался другими неотложными делами, ставил задачу командиру своего резерва, надо было срочно поддержать Афонина, поэтому он только удивлялся, насколько разболтался Исаков.
С озабоченным видом вошел Бочков и доложил, что связь с полком Исакова прервана. И не только с полком, но и с батальоном Фишера, который держал оборону в лесу у большака. Судя но всему, не случайная потеря связи, а похуже.
— На линию вышли? — спросил Горелов.
— Ушли две группы связистов, но пока молчат.
Горелов потер лоб, пригладил ладонью бритую голову. Вот оно! Не зря он так беспокоился за свой левый фланг. Наверняка противник двинул автоматчиков из Даниловского навстречу своим из Курково, чтоб создать видимость окружения…
На улице взвыла сирена, оповещая о приближении вражеских самолетов — своих в эти дни ждать не приходилось. Горелов взглянул на начальника штаба. У того на лице полная невозмутимость: мол, как вы, так и я. Желаете продолжать служебный разговор, готов и я.
— Выйдем, посмотрим, — предложил Горелов. — Не стоит зря рисковать в такую ответственную минуту.
До десятка самолетов заходили на бомбежку, делая разворот над деревней. «Хейнкели» — пикирующие бомбардировщики. Все небо вокруг них было испятнано черными разрывами. Это работали батареи зенитного дивизиона, стоявшие у переправ. Кипела пулеметная стрельба счетверенных установок, белые пушистые трассы тянулись вдогонку за самолетами, но те ускользали от них, и со стороны казалось, что самолеты и взрослые люди на земле затеяли какую-то странную игру.
Вот первое звено самолетов резко клюнуло на нос и торчком пошло в пике. Надсадный вой резанул по ушам. К вою присоединился визг падающих бомб. Черные капли — бомбы — уже оторвались от фюзеляжей…
— В укрытие! — крикнул Горелов, толкнув вперед себя начальника штаба, который еще глядел на бомбы, задрав кверху голову. Они едва успели спрыгнуть в щель и упасть, как землю затрясло от громовых разрывов. Дым, пыль, комья земли, щепа и солома с крыш, бревна разбитых строений, доски взметнулись кверху. Хуже взрывов, свиста бомб действовал на нервы надсадный вой самолетов, вызывая в душе чувство безысходности и бессилия. Ну что он, Горелов, может противопоставить этому нападению с воздуха?! Батарея бьет, а им на это наплевать, бомбят. И ведь наверняка знают, паразиты, что в деревне штаб дивизии. Специально направили самолеты, чтоб дезорганизовать управление.
Отбомбившись, самолеты улетели. Из укрытий стали показываться бойцы и офицеры штаба. Почти никто из людей не пострадал от бомбежки, но дома были порасколочены. В доме, который занимал Горелов, повышибло последние стекла, хотя серьезных разрушений не было. Пришлось завешивать оконные проемы одеялами и плащ-палатками. Бойцы комендантской роты за десять минут справились с этой задачей, успели даже вымести битое стекло и глину, осыпавшуюся с печки.
Хуже всего была весть: разбита дивизионная радиостанция.
— Как же вы не смогли уберечь? — упрекнул Горелов начальника связи. — Надо было укрыть как следует, ведь не в первый раз бомбят.
— Машина стояла в аппарели, сверху замаскирована, но бомба упала рядом, и осколками изорвало весь кузов так, что о ремонте нечего и думать. Все перекорежено…
Телефонисты тем временем снова навели связь внутри командного пункта, срастили все провода, перебитые взрывами и осколками, и как только об этом было доложено Горелову, тот сразу опросил, вернулись ли с линии посланные группы.
— Уже бы пора им вернуться или дать о себе знать, — ответили с узла связи, — но почему молчат — неизвестно…