Это осознание было сродни мистическому озарению. Всё вдруг обрело смысл. Истории о диких зверях, которые отгрызали себе лапу, попав в капкан, больше не казались чем-то из разряда невероятного. И Морган понял, что желает только одного: оказаться как

можно дальше от Уилки. Любой ценой, пока ещё не слишком поздно.

«А если поздно?»

Страх разрастался, заполняя собой каждую клетку, застревал в горле и душил.

- Нет выбора. - задумчиво повторил Уилки, делая поворот и принуждая партнёра следовать за собой в танце. - Что ты можешь знать о выборе, глупый хороший мальчик? Выбирал ли ты - быть свободным ветром меж холмов или быть заточённым в башне? В каменной башне со скрипучим механизмом на верхнем этаже. С окном, из которого видно море, до которого ты никогда не дотянешься.

Морган уже почти не слышал его; звук доносился издалека, а реальным в целом мире был только страх. Онемевшие ноги передвигались деревянно, неловко, словно у марионетки.

Или уже омертвевшие?..

«Я хочу умереть, - понял он и даже немного удивился. - Только чтобы это закончилось».

А Уилки продолжал говорить.

- Мне шили одежды из рассветной дымки, из девичьего румянца, из росы, дрожащей в паутине, из солнечного света, утонувшего в капле крови ребёнка, которого ужалила змея. А теперь… Молнии и пуговицы, крючки и цепи - всё жжёт, всё кусается, и я даже одеться не могу сам. Что ты знаешь о выборе, милый мальчик? Что ты знаешь о том, каково это - отдать всё не ради того, чтобы сделать лучше или спасти, но ради того, чтобы иметь крохотный шанс собрать из осколков прежний мир? И потом целую вечность удерживать эти осколки, и в каждом видеть собственную искажённую тень, такую уродливую… и никогда, слышишь, никогда не отводить взгляда.

В какой-то момент Морган просто не выдержал. Точнее, не выдержало сердце. Сначала пришла спасительная боль - в верхней части живота, такая, что можно принять за резь в желудке. Потом воздуха стало шокирующе мало - и опустилась темнота.

Забытьё было мучительным, полным кошмаров. Жёсткая скамья под спиной, равнодушное звёздное небо - такое настоящее и близкое, что протяни руку и коснёшься. Мерещился фонарщик, разевающий рот в беззвучном крике, и трепещущие огненные крылья Чи. И целый ворох искр, которыми приходилось дышать, чтобы выжить.

А ещё почему-то Уилки, который стоял на коленях и бережно согревал дыханием его омертвелые ноги. И сосновая скамья, много раз перекрашенная и рассохшаяся, выпускала побег за побегом - смолистые, жёсткие. Глубокий разрез на стопе затягивался, а кожа слегка розовела, и оживающие сосуды покалывало.

Морган очнулся на заднем сиденье своей «шерли» незадолго до рассвета от внезапного включившегося радио. Играла песня Джонни Хукера, та самая, которая звучала по дороге из Сейнт-Джеймса в Форест. С зеркала заднего вида свисали незнакомые белые цветы на проволочно-жёстких стеблях с восковыми листьями.

Несколько секунд он пялился в потёртый потолок, а затем резко сел, скинул ботинки и ощупал собственные ноги. Но не было ни следа обморожения или порезов; только ментоловый запах мыла сменился медовым ароматом клевера с тимьяновой ноткой.

«Приснилось?»

Нет. Он это понимал совершенно ясно. Даже если Уилки уничтожил все следы, кое-что осталось. Коварное тягучее чувство в груди, прежде незнакомое: страх. И именно оно сейчас заставило перебраться на водительское сиденье, завести автомобиль и поехать… нет, не домой, а к Гвен.

Сестра открыла почти сразу, точно поджидала у двери.

- Т-с-с, - прижала она палец к губам и воровато оглянулась через плечо. - А то Вив проснётся. Я так и знала, что ты приедешь. Мама ночью позвонила и сказала, что тыне вернулся домой. Точнее, что вернулся и ушёл, только свет оставил включённым… - Гвен вдруг осеклась. - Господи, что с тобой произошло?

Морган вымучил улыбку.

-Так заметно?

- В декабре я вела дело с потерпевшей - жертвой изнасилования, - сухо ответила сестра, но за скупыми интонациями проступала даже не тревога - ужас. - У неё такие же глаза были, как у тебя сейчас.

Смех прорвался наружу резкими, лающими звуками, больше похожими на кашель. Грудь заболела от напряжения.

- Нет. можешь не беспокоиться, на моё тело никто не покушался… в обычном смысле. Всё в порядке, правда.

Гвен окинула взглядом пустую улицу, стройный ряд домов под светлеющим небом, на аккуратные клумбы и фигурно подстриженные кусты - и в упор посмотрела на заведённую «шерли», криво припаркованную поперёк газона.

- Не в порядке.

- Не в порядке, - покорно согласился Морган, продолжая улыбаться. Чувство страха шевельнулось в груди - слабо, ровно настолько, чтобы приглушить муки совести. - Ты отдашь мне папку с документами?

Сестра открыла рот и снова закрыла; наверное хотела спросить что-то вроде «а как же мама» или «даже после того, как отец побывал в реанимации, ты готов…», но прочитала ответ по глазам и не стала тратить время. Она скрылась в домена несколько минут,

оставив дверь приоткрытой, а затем вернулась с пухлым скоросшивателем.

- Вот, - произнесла Гвен, передавая документы, и рефлекторно прикрыла рукой живот. - Там всё, что нужно. Сверху я вложила конверт с контактными данными Стива Барроумэна. Ему можно доверять. Он сумеет провернуть это дело так, чтобы пострадало как можно меньше невиновных людей.

- Спасибо, - искренне поблагодарил Морган и отступил на шаг. - Ну, я поехал… Маме привет.

Ресницы у сестры дрогнули.

- Ты ведь вернёшься, когда закончишь дело?

- Да, наверное, - легко солгал он и побежал к машине. Обернулся только тогда, когда занял водительское сиденье и заблокировал двери.

Гвенивер Майер стояла на пороге своего дома - босая, простоволосая, в красном шерстяном платье. На полшага позади неё

был Вивиан Айленд - в мягком синем домашнем свитере и брюках, такой взъерошенный и помятый, что ясно было: спать он не ложился.

Если закрыть глаза и посмотреть по-настоящему, то становилось видно, что он сияет, как матовая стеклянная аромалампа со свечой внутри, и благодаря ему Гвен тоже горела отражённым светом - искусственная луна, муза из прозрачного камня.

К таким тени не рискнут подступиться никогда.

Морган улыбнулся - впервые искренне за всё утро - и вырулил на пустую дорогу. Трусливо отстраняться он не будет, но оставаться в качестве жертвы на заклание - тоже. Путь до Пинглтона, где живёт Стивен Барроумэн, неблизкий. Да и вряд ли есть смысл ехать туда сразу, когда тени и люди Кристин наверняка бросятся в погоню…

Лгать себе было на удивление приятно.

Глава XVII.

Между Чармин-Гроув и Корнуоллом было примерно шестьдесят миль, и бак опустел ровно на половине дороги. На уговорах и понуканиях «шерли», как верная дряхлая лошадь, с трудом дотянула до заправки, едва ли не полностью скрытой за частоколом молодых елей. Шоссе, до сих пор петлявшее меж холмов, дальше ныряло вгустую рощу; стремительно темнело, а фонарей здесь отродясь не водилось.

Морган заглянул в отощавший кошелёк, прислушался к ощущениям в желудке и со вздохом признал, что подкрепиться надо не только автомобилю. Вплотную к стойкам заправки примыкало кафе на три столика. Кафельный пол с выщербленной по краям синей плиткой, мебель из оранжевого пластика, полосатые занавески на окнах и две лампочки под плетёными абажурами - вот и весь интерьер.

За кассой громоздился на столе древний кофейный аппарат, чуть дальше стояла микроволновка, за ней напольный холодильник, как для мороженого, и стенд с чипсами и орешками.

За столиком в глубине помещения глушил пиво лысый бородач в джинсовом комбинезоне - очевидно, водитель фуры, припаркованной у заправки. Другой стол был залит чем-то липким и кислым. Оставался последний, у окна. Морган повесил на спинку стула пальто и вернулся к стойке. Заказы принимал тощий прыщавый подросток. Он с неохотой оторвался от планшета: