— Мамка, — произносит наш опытный провожатый-рыбинспектор. — От детворы своей нас уводит. От гнезда. Для этого и прикидывается хромой.

— Умная, бестия! — выдыхаю я вполголоса.

А справа от дорога, будто услышав мой возглас, медленно взлетает цапля. За ней, чуть погодя, вторая. Птицы неспешно летят над косой и, сделав широкий круг, возвращаются к месту взлета. Дом там у них, наверное.

Ну, а вот и бакланы, десант которых несколько лет назад с немалым трудом удалось сбросить с Обиточной косы в море. Разорять гнезда бакланьи даже пришлось. И выстрелами из ружей отпугивать бычкоедов [баклан — великий любитель бычков), обосновавшихся на маслинах, насаждения которых находятся во второй, дальней, части Обиточной косы.

Сейчас на маслинах бакланов немного. А в Обиточном заливе они песчаные острова оккупировали. И плотно-плотно, чуть ли не прижавшись друг к дружке, сидят на них. Но на косу с островов больше не суются.

Прекрасные ныряльщики, на суше бакланы, однако, не выглядят изящными птицами. Создается впечатление, что они от нырка к нырку за бычками время коротают, не снимая черных аквалангистских костюмов. От этого и кажутся неуклюжими рядом с одетыми в белоснежные матроски чайками.

Прижились на Обиточной и самые большие птицы в мире — страусы. Отыскать их — ферму страусиную — несложно: направление на нее голубыми ленточками помечено. И на территории фермы, на дереве, я такую же ленточку разглядел. «Во как, — подумал, — у нас даже страусы политически окрашенные!»

Здесь целуются волны

Уф, кажется, мы приближаемся к месту назначения: от фермы страусиной до Обиточного маяка, где мы должны задержаться не надолго, рукой подать. А от маяка до оконечности косы и того меньше — не больше пяди.

Но я поспешил с определением расстояния: совсем недавно, весной, маяк от остальной косы отделяла трехсотметровая промоина, превратившая мыс Дзендзик в остров. В обитаемый остров, хозяйничала на котором смотрительница маяка Ольга Полищук. Почти полгода она одна на острове жила — пока промоину море не затянуло. А до большой земли на лодочке переправлялась. Наведайся и мы сюда весной — тоже бы вплавь на маяк добирались. Вот тебе и рукой подать!

Ольгу Викторовну мы дома не застали — в город за продуктами, уехала. На хозяйстве оставалась ее дочь Светлана. От нее я и узнал, что во время осеннего шторма три маячных собаки утонули — столько тут было воды. А коты, тоже живущие на маяке, спаслись — на чердаке упрятались.

— Нравится здесь? — спрашиваю у Светланы.

— Очень! И природа, и воздух, и море. А мама вообще жизнь свою без Обиточной косы, без маяка не представляет. Она же здесь тридцать лет.

И вот, наконец, последняя точка нашего маршрута: недлинная, узкая, полупритопленная полоска земли, самый дальний — от берега приморского, участок Обиточной косы. Хвостик, если можно так выразиться, мыса Дзендзик, воспоминания о хождении к которому теперь всегда будут сопровождать меня по жизни.

С обоих заливов — и с Бердянского, и с Обиточного — волны, обгоняя ветерок свежий, устремляются на мыс и, встречаясь на его оконечности полупритопленной, целуются, рассыпаясь тут же от переизбытка чувств на сверкающие в лучах нежного солнышка сотни и сотни водяных искр…

Завораживающее зрелище!

[Фото Алексея Виниченко]

Место, где целуются волны двух заливов

История 9-я. В подземельях города Приморска

О ПОДЗЕМЕЛЬЯХ в курортном городе Приморске [запорожское побережье Азовского моря] знают, пожалуй, все местные жители. Или слышали что-то о них.

Чтобы воедино собрать крупицы разрозненных знаний, я решил, заглянув — в начале двухтысячных годов, в Приморск по газетным надобностям, перво-наперво обратиться к серьезным людям — работникам местного краеведческого музея. И был несколько разочарован. Какие подземелья? — удивились в музее. Кто бы их тут, в степи, строил, вы сами подумайте. А вот подвалы под некоторыми старинными домами действительно имеются. Вход в один из них и в музее есть. Правда, какое-то время назад, от греха подальше, его наглухо заколотили. Других сведений о том, что творится под городом, не имеется: не проводились исследования, не сохранилось никаких письменных свидетельств.

И мне ничего не оставалось, как отправиться на поиски старожилов, из рассказов которых и рождаются нередко легенды. Необычные, как необычно Азовское море перед штормом.

Небольшую экскурсию согласилась организовать для меня и моего спутника фотокорреспондента Славы Тарасенко пенсионерка Алла Александровна Бучакчийская, бывший районный методист по музеям и библиотекам. От нее мы и узнали, что в здании, где находится городская типография, давным-давно располагался магазин минеральных вод купца Нулина. На месте теперешней гостиницы стоял театр [в заштатном, провинциальном городке!] купца Ангеловского. В войну второй этаж здания сгорел, а в 1979-м его совсем разрушили. А вот подземелья остались. По версии Аллы Александровны, по ним местные купцы, включая того же Ангеловского, вывозили на пристань, на берег моря, зерно [это километров за пять]. На чем сказочно разбогатели, осев после революции за океаном. Амбары купцовские находились на месте нынешних Дома культуры и автостанции. И они, и бывший театр, и магазин Минвод расположены в принципе в одном направлении.

Выходит, купцы подземные ходы под городом прорыли?

— Скорее всего, не они, — не соглашается наша провожатая. — Вероятно, остались они от ногайцев, первопоселенцев на здешних землях. А купцы, наверное, подземелья обустроили, укрепили — кладку-то кирпичную видели в них?

Я согласно киваю головой, хотя ни кладки, ни самих подземелий нам еще лицезреть не довелось. Но вход в них найти оказалось совсем не сложно. Тот, который мы обнаружили, находится рядом со сквером, раскинувшимся почти под окнами приморского «белого» дома.

Пока я заносил в блокнот рассказ нашей спутницы, мой коллега исчез под землей. Я уже сделал все необходимые записи, попрощался с Аллой Александровной, а его все не было. Подошел к входу — просторному, отделанному кирпичом, и крикнул:

— Слава! Ты где?

Ответа не последовало.

«Вот тебе и подвал», — мелькнула в голове тревожная мысль.

Фотокор появился несколько уставшим. Чувствовалось, ему не по себе. Отдышавшись, коллега рассказал, что поначалу подземный ход настолько высок, что по нему запросто всадник на лошади проедет. Дальше он сужается, но идти по нему можно свободно. Метрах в пятидесяти от входа разделяется на два коридора. В кромешной тьме и без страховки передвигаться по ним невозможно. А еще, как выяснилось, подземелья заполнены дурманящим газом. На человека он как бы давит, парализует волю. Слава, крепкий, кстати, мужик, несколько раз вынужден был, присев, пережидать помутнение сознания.

Нашу затею самостоятельно исследовать подземелья не одобрил еще один знаток городских достопримечательностей — главный специалист орготдела Приморской райгосадминистрации Владимир Руденко. О коварстве подземелий он знает не понаслышке: лично прошел по ним не один километр. Испытывал на себе влияние газа и знает, что, по крайней мере, две жизни любопытных ходоков под землю он за последние годы унес. Но главный ход — тот, который к морю выводит, обнаружить не удалось никому.

Владимир Иванович тоже полагает, что приморские подземелья — наследство ногайцев [Приморск раньше, к слову, Ногайском величали]. Они, едва ли не первыми среди кочевых народов, перешли к оседлому образу жизни, занявшись земледелием на берегах Азовского моря. А подземелья использовали в качестве укрытий от набегов воинственных, жадных до добычи собратьев. И в качестве хранилищ накопленного богатства. Почему самих ногайцев газ не брал? Ответ, по-моему, очевиден: надежно работала система вентиляции подземных галерей. А сейчас от воздействия подземного приморского газа не уберегает даже современный противогаз.