- Ступайте, капитан, я прикажу, чтобы за вами прислали экипаж. - Де Вильере обрел некую уверенность, отчего дрожь стала постепенно покидать его тело.

Граф помнил, как поверив юристу, вышел из кабинета и, стоя у двери, случайно услышал яростный крик, наполненный нотками отчаяния и возмущения. Монелини сразу не придал особого значения этому звуку, посчитав его лишь слуховой галлюцинациею, а зря, ведь то был крик представителя власти. В тот момент, находясь в безумном приступе ярости, когда человек не способен контролировать себя и свои действия, когда он просто не осознает, что творит, де Вильере спешно собрался домой. А капитан, чей разум ликовал от новости о том, что его отпускают, с веселой улыбкой ожидал скорейшей встречи с Луизой, которую так давно не видел. Но тому мифу, той мечте не суждено было сбыться.

Граф хотел «божьей» справедливости, его душа жаждала крови, а сердце - мучений, отражающихся на лице королевского прокурора гримасой ужаса. Он грезил довести юриста до сумасшествия, заставив того раскаяться в содеянном и признать, что рано или поздно расплата достигает своего времени. Единственным способом свести представителя власти с ума, было только отобрать у него все самое дорогое на свете, а дорожил он отнюдь не многим - молодой супругой и единственным сыном. Что-то из этого, по плану Готье, должно было сгореть в огне справедливого возмездия за когда-то совершенный Виктором поступок. И, если участь Андре уже была предрешена - его ждало что-то из двух: или слава и власть, или смерть и плачь, то с Агнессой все было сложнее. Монелини всю жизнь надеялся встретить дочь, значит, не смог бы причинить ей боль.

Но ведь без сына и с супругой, королевский прокурор вполне сможет прожить, то какой тогда смысл в гибели революционера? В таком случае очередь пасть жертвой мести сразу же перейдет к красавице.

Глава 17. Бал-маскарад

Время летело слишком быстро, практически незаметно, так прошли четыре дня, наполненные самыми яркими моментами, навсегда запечатленными в памяти Агнессы. И вот на пятый день, когда мрачно-темные тучи серым туманом окутали Марсель, моментально, будто по волшебству превратив ясную солнечную погоду в пасмурную обитель печали, королевский прокурор решил вернуться обратно в Париж. Казалось, сама природа была против сего решения: помимо тусклых туч - безмолвных предвестников дождя, злились и море, грозно бушующее и пугающее чаек, и ветер, с жалостливым свистом нарушающий тишину вокруг дома, где остановились супруги. Волны же отчаянно бились в смертной агонии, высоко подымаясь и без всякого сожаления разбиваясь об острые скалы побережья. От них, погибших детей моря, оставались только брызги - следы лазурной крови. Безумный крик природы, плачь ветра и рев прибоя, словно немые спутники, предупреждали де Вильере о том, что им не следует возвращаться в Париж, где их, возможно, ждало что-то ужасное. Но, как правило, люди не умеют прислушиваться к древнему языку природы, способному предсказывать ближайшее будущее, и просто ослушиваются его, не замечая знаков свыше.

За этими бессильными возмущениями природы наблюдала Агнесса, сидя в комнате и смотря в окно, прямо на бушующее море. Красавица была одета в дорогое бежевое платье с тугим корсетом и короткими рукавами, а подол этой одежды украшали тонкие золотистые узоры. Легкие прохладные дуновения ветра слегка долетали до девушки прямо из окна, ободряя и приводя в чувства, которые за четыре дня, проведенных с любимым супругом, буквально затмевались тенями волшебной сказки, созданной специально для нее. Изумрудные глаза Агнессы теперь впервые стали излучать некий завораживающий покой, прежде ей неизвестный. Было ли это связано с тем, что все четыре дня де Вильере просто не отходил от молодой супруги, открывая для нее все больше новых и удивительных вещей. Прогулки вечерами по самым живописным места Марселя... Интересные мифы и предания чудесного города... Больше всего красавице запоминались именно истории, которые рассказывал ей королевский прокурор при первой же удавшейся возможности. Чаще всего он делал это ночью или вечером, лежа в постели, обнимая красавицу и любуясь ею в золотом отблеске свечей. Один из тех вечеров, а именно вчерашний, ей запомнился больше всего.

Только уставшее солнце золотым, огненным диском закатилось за горизонт, только шелест зеленой листвы начал утихать, а маятник на часах стал биться медленнее, как Агнессу уже невольно потянуло в сон. Девушка уже лежала в постели, с чистым детским интересом глядя на свечу, стоящую на небольшой тумбочке возле кровати. Ее взгляд выражал только усталость, где-то внутри боровшуюся с похотливым желанием. Дыхание красавицы было настолько тихим, что в тусклом свете почти не замечалось. Де Вильере стоял рядом с постелью и, сонно расстегивая белую рубашку, не спускал глаз с молодой супруги, чем буквально доводил ее до края безудержного, почти неконтролируемого желания прижаться к нему всем трепещущим от волнения телом. Каким же тягостным и невыносимым для красавицы казался этот момент ожидания, эти минуты наблюдения за раздевающимся мужем, дразнящим ее статностью своего обнажающегося торса. Агнесса лишь закусила губу, желая сдержать порыв страсти, подавляемый бессильной слабостью, вызванной сильной усталостью. Действительно, за этот день столько всего произошло; представитель власти разбудил ее слишком рано, дабы показать всю прелесть марсельского рассвета, настолько светлого и яркого, что сердце ее забилось быстрее: первые солнечные лучи падали на морскую гладь, заставляя ту блестеть, а небо только начинало голубеть, прогоняя звезды. Затем он повел ее на прогулку по Марселю, надеясь впечатлить какими-либо интересными местами, которые только еще жили в его воспоминаниях о прежней юности.

После тех самых прогулок девушка только лежала по кровати, окончательно истратив все свои силы и всю свою энергию, проведя долгое время, расхаживая с супругом по городу, вызвавшему у него так много различных воспоминаний, о которых только можно было поведать ей. У де Вильере и так было слишком много тайн от этого прекрасного создания, что хотя бы одну из них он должен был ей поведать. Но, так как они таили в себе слишком много непристойностей, больше связанных с Парижем, где развратная частица души королевского прокурора смогла вырваться наружу. Хотя были у него, конечно, и другие секреты, никак не связанные с похотью, почти рожденной вместе с ним. И все же какая-то очередная воля судьбы помешала представителю власти рассказать Агнессе какую-нибудь тайну из его жизни.

И даже сейчас, когда он дразнил ее своими медленными движениями, снимая вслед за рубашкой темные брюки, его взгляд продолжал хранить и скрывать тайну его мыслей и желаний, выражая только огненную страсть и ничего кроме нее. Да, цель заставить красавицу саму наброситься на него с жаркими объятиями была этой тайной, в которой и прятался ответ на вопрос, как выиграть в данную «игру» похоти. Но сил у девушки не было даже на то, чтобы подняться с постели и приблизиться к де Вильере, а тем более кинуться ему на шею. И, похоже, мужчина прекрасно это видел и понимал и, хитро улыбаясь, медленно склонялся над Агнессой, прожигая ее взглядом. Ее руки нетерпеливо сжали плечи королевского прокурора, притянув из последних сил его к себе, буквально заставив упасть сверху, навалившись всем телом на нее. Жар горячего дыхания представителя власти мгновенно коснулся матово-белой шеи красавицы, опалив ее, будто палящее солнце знойной пустыни. Сердце девушки застучало сильнее, как у кролика, старающегося спрятаться от хитрого лиса, взгляд ее быстро пробежал по очертаниям мужского лица, а дыхание резко затрепетало, то ли от неожиданности, то ли от страсти. Де Вильере начал покрывать ее лицо ядовито-сладкими поцелуями, спускаясь к шее, а затем и к груди, медленно вздымающейся под тяжестью его мускулистого тела.

- Знаешь, я впервые за столько времени вижу в твоих глазах робкую слабость... Ты устала за сегодня? - прошептал Виктор, нежно касаясь края ее алых губ.