— Товарищ полковник, я вам ничего объяснять не буду. Да, я отвечаю за воспитание и моральное состояние и я выполняю свой долг! Меня на мою должность партия поставила!

— Товарищ майор, прекратите выпускать дым из ноздрей, вы мне по сути докладывайте. Меня тоже комдивом партия поставила, я даже на собеседовании в ЦК был. Поэтому к сути, к сути, товарищ майор.

Захарик гордо выпрямился и молча уставился стеклянными глазами куда-то в точку, находящуюся выше моего левого уха. От него повеяло оскорбленной невинностью и добродетелью. Разговор явно не клеился.

— Ну, не хотите говорить, товарищ майор, — сказал я, — не надо. Пока, по совокупности проделанного вами, я вас предупреждаю о неполном служебном соответствии, персонально предупреждаю, что в случае повторения подобных действий я поставлю вопрос об отстранении вас от должности. Пока идите, к разговору вернемся вечером.

— Есть! — последовал четкий разворот через левое плечо, три демонстративных строевых шага…

Захарик вышел…

Я пригласил командира полка.

— Евгений Юрьевич, где вы сей реликт откопали? Он, по-моему, просто опоздал родиться. Родись он чуток раньше, он бы по праву занял место первого заместителя Берии или, минимум, Мехлиса.

Вопрос был, конечно, риторический. Вины командира полка в том, какого замполита ему дали, не было никакой, но воспитание замполита входило в обязанности командира полка, поэтому командир виновато улыбнулся.

Через несколько минут раздался звонок. Звонил член военного совета воздушно-десантных войск генерал-лейтенант С. М. Смирнов. Не здороваясь, он сразу взял круто: «Я за вас двумя руками… А вы…замполита… о неполном служебном соответствии…» Трубка шкворчала благородным негодованием и задыхалась. В конце концов, задохнулась и полетела. на рычаги. Через три минуты звонок повторился. Этого времени, видимо, хватило, чтобы Сергей Михайлович перевел дыхание.

— Как вы могли? Как вы посмели?

Трубка снова задохнулась и полетела. Я позвонил на АТС:

— Если еще будет звонить генерал Смирнов, доложите, что я убыл на полигон.

Выждав несколько минут, я вызвал Захарика. В стеклянных глазах светилось откровенное любопытство. Не обнаружив предполагаемого эффекта, Захарик быстро погасил его последние искорки. Опять строевая стойка, опять стеклянный взгляд. Во мне бушевали страсти. Но я быстренько их подавил. Весь мой служебный опыт говорил о том, что, чем большая передо мной стоит свинья, тем более ровным, выдержанным, вежливым я должен быть. Разговаривать исключительно на вы. Боже упаси повысить голос. При этом желательно иметь не менее двух свидетелей. Если эти простейшие правила не будут соблюдены, можно быть на 100 процентов уверенным, что суть дела будет сначала отодвинута на задний план, а потом и совсем исчезнет. Партийное собрание, партком, парткомиссия будут бесконечно разбирать бодягу под девизом: «Он на меня кричал, он меня оскорблял, я не выдержал!» Посему я был холоден, как лед:

— Товарищ майор, доложите, кто является вашим непосредственным начальником и кто — прямыми?

В стеклянных глазах метнулась встревоженная мысль: «Куда клонит?» Но, поскольку вопрос был внешне невинный, не отвечать на него не было ни малейших оснований. Захарик не очень уверенно доложил: «Непосредственный начальник — командир полка, прямые — начальник политотдела дивизии, вы…»

Я его прервал: «Достаточно! Вы доложили начальнику политотдела о наложенном на вас взыскании?»

Тревожный блеск усиливался: «Ай-яй-яй — прокол!» Врать было бесполезно, трубка была у меня под рукой. Я мог тут же все проверить!

Усугублять положение Захарик не стал.

— Нет, не доложил!

— На каком основании через головы прямых начальников вы вышли на члена военного совета и доложили ему ситуацию в извращенном виде?

Молчание. Крыть нечем.

— Товарищ майор. Ваши горячечные действия убеждают меня в том, что я был прав, наложив на вас взыскание. Пойдемте прогуляемся по территории полка, вы расскажете, а лучше молча покажете, что вы как замполит полка конкретно проделали для улучшения бытовых условий людей, создания здоровой моральной атмосферы.

И мы пошли. На крыльце я задал Захарику первый контрольный вопрос: «Вот две казармы. Доложите, в каком подъезде, на каком этаже, какое подразделение живет?» Это был бывший мой полк, и я знал отлично, кто и где живет. Надуть меня было невозможно. Ответ воспроизводить не хочу, настолько он был путаный, противоречивый и неправильный. Сначала мы пошли в чайную, которая представляла собой предельно грязное, полутемное помещение, с исчирканным солдатскими сапогами полом, замызганными, грязными столами. Стульев не хватало примерно половины. Ассортимент убогий, наряда нет, вследствие чего посуда грязная. Как шутили солдаты: «многоразового пользования».

— Почему в таком состоянии чайная?

Четкий ответ: «Это дело зам по тылу».

— Дело зам по тылу — обеспечить соответствующие материалы, а чье же дело — организовать работу, чтобы сделать одно из немногих помещений в полку, которое посещает каждый солдат, уютным, красивым?

Четкий ответ: «Это дело командира полка».

— А какова же ваша роль?

Молчание.

Потом мы пошли в парк. В парке я предложил Захарику рассказать и показать пальцем, в каком боксе и какого подразделения стоит техника. Высокомерное молчание верблюда. В глазах читалось:

«Вопрос не по чину и вообще — это дело зама по вооружению».

— Понятно, товарищ майор. Последний вопрос на всплытие — ведите меня в аккумуляторную, там на месте поясните: получают ли аккумуляторщики молоко и как они обеспечены спецодеждой? Я готов смиренно следовать за вами.

Захарик повернулся и очень уверенно зашагал в угол парка, в сторону, диаметрально противоположную аккумуляторной. До того уверенно зашагал, что у меня в душе шевельнулось сомнение: не перенес ли командир полка аккумуляторную в другое место?

Но по мере того, как мы шли, сомнения мои развеялись. В этом углу парка стояли навесы со сваренными из арматуры воротами, где под крышей, но практически на свежем воздухе хранилась техника роты материального обеспечения. Аккумуляторной там не было и быть не могло. Но я молча шагал за Захариком, прикидывая, как же он будет выворачиваться из этого положения. Захарик остановился, внимательно исследовал взором навесы. Я ехидно подсказал: «Товарищ майор, я вас просил привести меня в аккумуляторную».

Бесстрастный ответ: «Она была здесь!»

Командир полка не выдержал и захохотал.

Что было потом? Потом был звонок командующего, генерал-полковника Калинина, с мягкой рекомендацией: обращаться с замполитами поосторожней. На что я доложил, что единоначалие в армии никто не отменял, и он такой же заместитель командира полка, как и все остальные. Причем заместитель пустой и злобный, и его работа, вернее, отсутствие таковой, приносит несравнимо больше вреда, чем пользы. Если бы я взыскал с любого другого заместителя командира полка, то этого бы никто не заметил. Командующий от дискуссии на данную тему уклонился.

Потом был визит члена военного совета генерал-лейтенанта Смирнова, когда образцово-показательно отстаивалась честь мундира, корпоративные интересы были возведены в абсолют, и работа по схеме: отыскание виноватых наказание невиновных — поощрение неучаствовавших. Было уволено два прапорщика, все кругом получили взыскания, кроме, конечно, Захарика, потому как он в силу своей должности обязан быть правым, его ведь партия к делу приставила. Он с ней вроде как на ты! Ну, а все остальные: командиры, зампотехи, «пэвэошники», тыловики — это быдло, удел которых быть виноватыми всегда! Но потом в офицерском корпусе полка возродились нормальное самолюбие и гордость русского офицера, который никогда быдлом не был и не будет, а если его таковым и пытаются делать, то это временно, на непродолжительный срок, пока он не разобрался: кто есть кто! В конечном итоге оказался майор Захарик замполитом артиллерийского полка в Шамхоре, в славной Кировабадской 104-й «Дикой» воздушно-десантной дивизии. Ребята там простые, откровенные. Сущность замполита они схватили быстро. Пару раз намяли ему бока, после чего его отправили в адъюнктуру на педагогический факультет. Кто умеет играть тот играет, а кто не умеет — идет учить, как играть!