Поведение и деятельность суть две плоскости, в которых, собственно, и проявляется способность человека к самоорганизации и самосовершенствованию. Думаю, что в характеристиках понятий поведения и деятельности часто существуют терминологические неточности, тогда как с точки зрения психологии активности важно не смешивать эти понятия. Л. П. Гримак вводит собственное определение различий между ними. Важнейшим отличием деятельности от поведения, считает он, является то, что в результате деятельности возникает определенный продукт предметного или информационного плана, тогда как поведение прежде всего выражает отношение субъекта к природной и социальной действительности.

В данной книге читатель найдет весьма полное и интересное изложение материалов по вопросам саморегуляции. Такие из них, как аутогенная тренировка и один из ее вариантов — медитация, были апробированы индийским летчиком-космонавтом Р. Шарма даже в условиях космического полета. Позволю себе высказать некоторые собственные суждения на этот счет. В поведении и деятельности элементы самоорганизации и самосовершенствования формируются тем эффективнее, чем полнее человек проникается социальной значимостью своих действий. Вспоминая сейчас время подготовки и осуществления космического полета на корабле «Союз-5» и выхода в открытый космос, я особенно четко осознаю, какими предельно требовательными к себе и внимательными друг к другу становятся космонавты. Ведь каждый из них составляет частицу коллектива и любое свое действие, каждый поступок должен совершать, считаясь с его интересами. В подобных ситуациях человек перестает полностью принадлежать самому себе. Он ничего не может решить без согласия с товарищем, даже не имеет права выпить стакан холодной воды. И никакой посторонний контроль здесь не поможет. Внутренняя самодисциплина, глубокое понимание смысла происходящего события и чувство огромной ответственности за дело помогают эффективной реализации процессов самопрограммирования и самоорганизации.

В настоящей книге речь идет, в сущности, не о каком-то частном методе, но о многосторонней программе реализации интеллектуальных, эмоциональных, волевых и физических резервов человека, что очень важно с точки зрения успешного выполнения тех ответственных задач, которые решаются сегодня советскими людьми. Достоинство книги я вижу и в том, что она написана в увлекательной форме, сопровождается многочисленными примерами и практически важными рекомендациями. Читатель, несомненно, воспримет ее не только с большим интересом, но и с реальной пользой.

Герой Советского Союза летчик-космонавт Е. В. ХРУПОВ

Введение

Психологической науке не везло. Слишком долго она существовала как чисто описательная наука, скрупулезно излагающая те или иные экспериментальные факты, полученные в лабораторных условиях. Закономерности восприятия, запоминания, воспроизведения, скорость двигательных реакций — такие отдельные кирпичики выдергивались из стройного и непостижимо сложного здания человеческой психики и подвергались детальному и зачастую скучному описанию. Это был неяркий, но естественный и необходимый этап в развитии психологии — этап накопления и «инвентаризации» разрозненных фактов, которые, однако, еще не могли с достаточной полнотой охватить многосложность психических явлений. Указанное обстоятельство вызывало немало нареканий со стороны ученых.

Крайняя неудовлетворенность положением дел в психологической науке нашла в свое время отражение в словах И. П. Павлова. «…Мне представляется безнадежной, со строго научной точки зрения, позиция психологии как науки о наших субъективных состояниях, — писал он. — Конечно, эти состояния есть для нас первостепенная действительность, они направляют нашу ежедневную жизнь, они обусловливают прогресс человеческого общежития. Но одно дело — жить по субъективным состояниям и другое — истинно научно анализировать их механизм. Чем больше мы работаем в области условных рефлексов, тем более проникаемся убеждением, как разложение субъективного мира на элементы и их группировка психологом глубоко и радикально отличаются от анализа и классификации нервных явлений пространственно мыслящим физиологом»[1].

И действительно, сугубо аналитический подход к изучению разрозненных психических процессов не давал, да и не мог дать, представления о многогранности и тесной взаимосвязи всех компонентов психических явлений. Поэтому и сама психология выглядела сугубо академической дисциплиной, далекой от интересов повседневной жизни и запросов практики. Именно этот период в развитии психологии имел в виду видный советский психолог А. P. Лyрия, выступая с докладом на заседании Московского отделения Общества психологов 25 марта 1974 года. «Я начал свой путь в науке с того, — говорил он, — что получил прочное, длительное и совершенно безоговорочное отвращение к психологии… Чтобы понять это, нужно посмотреть, какой была психология в то время, когда я начинал работать, — кстати, такой и осталась классическая психология за рубежом до нашего времени… А могло ли быть иначе? Я обратился к лучшим авторам — Вундту, Эббингаузу, Титченеру и прежде всего Гефдингу… Ничего живого в этих книгах нет, нет там никакой истории идей, никаких фактов о распространении и уж тем более воздействии на людей. Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека совершенно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!» Случилось, однако, так, что он все-таки занялся психологией и всю жизнь потратил на то, чтобы психология стала не только интересной, но и практически полезной наукой.

В абстрактности, сухости, в забвении интересов практики обвинял психологию и Л. С. Выготский. Он пошел дальше. В своем труде «Исторический смысл психологического кризиса», написанном в 1925 году, он намечал основные пути развития, которые могли бы вывести психологию из тупика бездеятельности и превратить ее в активную, конкретную науку о «формировании психических деятельностей». «Камень, который презрели строители, должен лечь во главу угла» — такой эпиграф поставил Л. С. Выготский к своему труду. Под «камнем, который презрели строители», он имел в виду практику жизни. Психология, считал он, прежде всего должна стать конкретной, практической наукой — наукой о воспитании и обучении, о развитии ребенка, о трудовой деятельности. Только эта задача может превратить психологию в живую и нужную науку.

Достаточно красноречив и следующий факт. Известно, что, когда выдающийся советский актер и режиссер К. С. Станиславский занялся систематической педагогической работой, психология того времени не могла ему помочь в решении самых элементарных вопросов, которые ставила перед ним практика обучения актерскому мастерству. Путем обобщения и глубокого анализа своего собственного артистического опыта, опыта своих товарищей и учеников он открыл и сформулировал основные законы психологии сценического творчества. В высшей степени удачно он назвал их элементарной грамматикой драматического искусства, подчеркнув тем самым психологическую универсальность принципов актерского труда.

Подобное положение существовало не только в психологии театрального творчества. Советский писатель Михаил Зощенко, размышляя о важности психологических знаний для повседневной практики людей, писал: «В сущности, до сего времени нет каких-то элементарных правил, элементарных законов, по которым надлежит понимать себя и руководить собой не только в области своего труда и своей профессии, но и в повседневной жизни… Ведь все специальности выработали особую и наилучшую технику работы, причем эта техника работы постоянно рационализируется и улучшается. Художник отлично изучил краски, которыми он работает, но жить он по большей части не умеет и предоставляет свою жизнь случаю, природе и собственному неумению»[2].