ЧЕРЕЗ ДЕВЯТЬ ГРАНИЦ

За четверть века журналистских скитаний по свету мне не раз приходилось встречать людей удивительно ярких и необычных судеб. Но человека такой фантастической биографии трудно даже выдумать. И если бы на моем столе не лежали эти уникальные фотоснимки разных лет и сам герой не сидел бы рядом, я никогда не поверил бы в правдивость истории, о которой хочу рассказать.

Я смотрю на него, коренастого, седоволосого, с загорелым оливкового оттенка лицом и юношески живыми глазами, и передо мной, словно на киноленте, мелькают кадры и эпизоды еще не созданного романтического приключенческого фильма.

Арабчонок-невольник из Багдада, юнга на корабле ловцов жемчуга в Персидском заливе, паломник в Мекке, воспитанник сиротского дома Ватикана, чистильщик сапог в Стамбуле, приказчик в лавке Тавриза, слуга в доме тифлисского купца, Гаврош Бакинской Коммуны, участник Третьего съезда комсомола, боец Красного Гиляна, ташкентский агроном, русский журналист на Ближнем Востоке, московский писатель с берегов… Тигра и Евфрата.

И вдруг я вспомнил книгу, прочитанную много лет назад.

— Так, может быть, вы и есть тот самый темнокожий мальчик из одноименной повести? — нерешительно спросил я, протягивая руку к книжной полке.

— Тот самый, — улыбнулся мой собеседник. — Только в книжке, которую вы держите в руках, меня зовут Мухтаром. Да, это я бродил по горам и пустыням, скитался по морям, пробирался сквозь джунгли, пока не пришел в Россию и не увидел Ленина…

Повесть «Темнокожий мальчик в поисках счастья», изданную в Баку, я купил давно. Правдивый и печальный рассказ о безрадостной, полной горя и скитаний жизни бедного багдадского мальчика глубоко тронул меня. Потом эту книгу читали мои мальчишки, и, обсуждая ее, мы думали, что ее автор живет где-то за морями-океанами, на чужой далекой стороне. Но еще тогда меня поразило, как хорошо и достоверно он описывает не только города и страны Ближнего и Среднего Востока, но и Баку, Ташкент, Тбилиси, Москву.

Разве мог я подумать тогда, что сын багдадских улиц Мухтар и московский писатель Сахиб Джамал — одно и то же лицо, что я встречусь с живым героем увлекательной повести?!

Итак, я беседую с человеком из книги, который дважды был продан в рабство, прошел муки колониального ада, с оружием в руках сражался за свободу, на баррикадах российского пролетариата.

Сахиб Джамал родился в Багдаде во времена, когда его родная Месопотамия стонала под гнетом турецкого султана. Потом в Ирак пришли британские завоеватели. С ранних лет он не знал вкуса мяса и молока. Он помнит, как его отца, мать и старую бабушку заставляли заучивать иностранные имена, названия, понимать каждое мановение руки англичанина и даже его молчание.

Чтобы не умереть с голода, семья уехала на юг страны — в Басру — на финиковые плантации феодалов. Через полгода отец упал на землю, чтобы никогда больше не подняться. С восьми лет мальчик стал кормильцем больной матери. С рассвета до темноты работал в ткацкой мастерской на окраине Багдада. Ее владелец Джавад-бей, подгоняя мальчишек, хлестал их по спинам плеткой. Юный ткач бежал от него на север страны — в Мосул. И там было не легче: феллахи бросали свои селения и уходили в поисках работы в соседние страны. Они обнищали до того, что единственной одеждой им служили старые рваные мешки из-под муки, а взамен лепешек ели травы и корни.

В двенадцать лет, оставшись круглым сиротой, он стал слугой эмира, предводителя паломников, направлявшихся в Мекку. Путь в святой город был долог и тернист. На окраине, Багдада караван провожала огромная толпа верующих. Люди кричали, причитали, молились. Впереди на белом коне ехал эмир. Его служка следовал за ним на осле. Позади тянулись верблюды. На некоторых из них были навьючены плотно заколоченные промасленные гробы с покойниками — это правоверные, присоединившиеся к каравану, везли хоронить родственников к святым местам Кербелы, на пути между Багдадом и Басрой. Они фанатично верили, что их усопшие родные и близкие обретут счастливую загробную жизнь в кущах аллаха.

В Кербеле караван разделился: часть паломников вернулась домой, а группа эмира продолжала путь дальше. В Самаве, небольшом городке на берегу Евфрата, эмир оставил ослов, верблюдов, лошадей и погрузил паломников на поезд. В тесных, зловонных теплушках ехали двое суток, пока не достигли Басры.

Испытывая муки перехода через пустыню, скитания по железной дороге, холод и побои хозяина, юный паломник стойко переносил страдания. Он хотел во что бы то ни стало поклониться праху пророка Мухаммеда, выполнить последнее завещание отца. Да и куда было деваться ему, нищему и бездомному, без друзей и родителей?!

В Басре паломники отдыхали, ожидая, пока эмир закупит места на пароходе, чтобы плыть в Джидду — аравийский порт близ Мекки. Слоняясь в бухте, Сахиб видел, как стайки чумазых ребятишек, обгоняя друг друга, с визгом бросались в реку, схватывая на лету монеты, которые швыряли с берега праздные иностранцы-туристы.

Сбросив с себя рваный халат, он тоже с разбега нырнул на дно речки Шатт-эль-Араб и ловко подхватил серебряную денежку. Позже, во время стоянки в Адене, он наблюдал с палубы, как голые мальчишки доставали со дна залива жемчужные раковины. Он вспоминал об этом не раз, когда сам стал ныряльщиком — ловцом жемчуга на Бахрейнских островах. А сейчас, свернувшись калачиком на жесткой палубе или в мрачном трюме старого скрипучего парохода «Индустан», он плыл к берегам Аравии. В пути он терпел зной и холод, жестоко страдал от морской качки.

Высадившись в Джиде, городе беломраморных дворцов и жалких лачуг, ажурных минаретов и крикливых базарных торговцев, паломники направились пешком в Мекку. Мальчик понуро брел за своим хозяином, преодолевая последние мили обрывистых горных троп и зыбучих песков пустыни.

В Мекке его поразили не столько храм «дома аллаха» — Кааба, величественные мечети и помпезные религиозные шествия, сколько невольничий рынок.. Впервые он увидел, как продают и покупают людей — мужчин, женщин, детей. Как ощупывают их, смотрят в рот, проверяют зубы, словно это не люди, а бараны или лошади. Несчастный мальчишка тогда еще не знал, что и его ждет судьба раба, что жадный эмир вероломно продаст его за несколько золотых лир белой женщине — англичанке Мэри Шелтон, настоятельнице иезуитского сиротского дома Ватикана в Лахоре.

Я не буду рассказывать подробно о тех унизительных двенадцати месяцах, которые провел жестоко обманутый эмиром мальчишка в доме иезуитки в Лахоре. Сначала его держали на кухне в качестве боя, потом перевели в сиротский дом Ватикана, где из индийских, арабских, персидских детей, купленных на невольничьих рынках и насильственно обращенных в христианство, воспитывали верных слуг колонизаторов. Видимо, белые господа рассчитывали вечно оставаться на захваченных землях.

Об этом периоде своей жизни Сахиб Джамал много лет спустя напишет трогательную автобиографическую повесть. Скажу лишь, что в дни большого индийского религиозного торжества Дивали (праздник Огней), устраиваемого в честь богини Лакшми, он бежал из ханжеского гнезда Мэри Шелтон в Амритсар, священный центр сикхов. Там, скрываясь в толпе верующих у Золотого храма, юный беглец случайно подобрал удивительную листовку. В ней говорилось о незнакомой далекой стране на севере, где свершилась рабочая революция, где вождь народа Ленин отдал беднякам заводы и землю, где детей кормят, одевают и учат бесплатно.

Бережно сложив загадочный листок и упрятав его поглубже в складках одежды, мальчишка беззвучно повторял: «Ленин… Революция… Россия…». А спустя пару дней ему попала в руки газета индийских рабочих. В ней был напечатан портрет пожилого человека в кепке со смеющимися узкими глазами. Под ним стояло знакомое имя: Ленин. Ниже следовал текст: