После вынесения приговора обвиняемым связали руки проволокой, уложили в кузов грузовика лицом вниз и повезли вначале в помещение комаричской почты. Там мародеры-конвоиры содрали с них одежду, обувь, шапки, нарядили в отрепья и лапти и повели к площади у бывшего здания райкома партии и райисполкома.
— …Незымаев, на выход!
— Фандющенков, Арсенов, Драгунов, Егоров, Никишин, Семенцов, Стефановский!..
— Шнель, шнель! — подталкивали арестованных прикладами автоматов эсэсовцы-конвоиры.
На главной площади в Комаричах — виселица. Восемь петель…
В середине помоста, под перекладиной, с гордо поднятой головой стоит широкоплечий, лобастый, светловолосый человек, известный всей округе. Взгляд его устремлен поверх конвоиров и палачей, туда, где собрался народ:
— Товарищи, граждане! Красная Армия близка! Громите фашистских мерзавцев! Уничтожайте предателей! Смерть немецким оккупантам!
Через несколько минут все было кончено. Угрюмая толпа медленно растекалась по заснеженным улицам. Над поселком низко висели черные тучи, валил густой мокрый снег. Яростно шумел осенний ветер, раскачивая и сталкивая тела казненных. Казалось, сама природа восстала против злодейской расправы над сыновьями земли брянской. Это было 8 ноября, на второй год войны.
После казни патриотов на стене камеры смертников была обнаружена надпись, нацарапанная гвоздем:
«Нас задушите — тысячи встанут! Других задушите — миллионы поднимутся! То, что человек искренне любит, никогда не погубить! О, Советская Родина, огнем сожги тех, кто пришел надругаться над тобой! Родина-мать, жизнь кладем за тебя! Цвети, родная наша! Павел Незымаев. 7 ноября 1942 года».
ВОЗМЕЗДИЕ
«Напрасно фашисты тешили себя мыслью, что организация уничтожена. Оставшиеся в живых подпольщики, изменив пароли и явки, укрылись вначале в деревнях, но держали связь друг с другом и партизанами. Прежде всего была усилена разведка на железнодорожном узле и на дорогах. Ее вели Петр Тикунов и Володя Максаков. Тогда на станции Комаричи под парами еще стоял фашистский бронепоезд, который курсировал в сторону Брянска и Льгова. Петр Тикунов и его товарищи то и дело подбрасывали в буксы песок, сковывали движение бронепоезда на боевых маршрутах. Мы знали о передвижении всех эшелонов и автоколонн противника».
В тот период гитлеровцы, проиграв битву за Сталинград, которая внесла решающий вклад в достижение коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны и всей второй мировой войны, готовились к летнему наступлению на Курской дуге. Связь с лесом становилась все более стабильной. «Перевалочный пункт» в Бочарове работал с полной нагрузкой и раскрыт не был.
«…С Павлом Незымаевым я познакомилась на эвакопункте при Комаричском райвоенкомате. Я была студенткой Калининского пединститута и с наступлением войны приехала на родину в село Лубошево в ожидании назначения на практику в начальную школу. Фашисты ворвались в райцентр ночью в канун первого октября 1941 года. В больнице на руках Павла Гавриловича оставалось до пятидесяти тяжело раненных советских солдат и командиров. Медперсонал эвакуировался. Остались одна старая фельдшерица и молодая медсестра Анна Борисова. Они буквально падали с ног от усталости. И вдруг я получаю записку от Павла Гавриловича:
«Валя, если у тебя сохранилось комсомольское сердце, ты придешь мне на помощь, я задыхаюсь один. Ранеными и больными забита вся больница».
Так, в силу обстоятельств, я приобрела новую профессию — стала подсобной медсестрой.
В часы моего дежурства я часто видела, как в кабинете главного врача появляются люди из окрестных деревень Пигарево, Бочарово, Угревище, Асовица… Их визиты были краткими. Однажды я обратила внимание, что к Незымаеву вошел сосед моих родителей по Лубошево, бывший заведующий сельским магазином. Я была поражена, так как знала, что он поступил писарем в полицейский участок. Вслед за ним меня пригласил в кабинет Павел.
«Валя, тебе знаком этот человек?» — спросил он. «Да, — ответила я, — когда-то он был большим другом и добрым соседом нашей семьи. А теперь, — я в смущении запнулась… — Странно все это». «Ты права, Валя, в наши дни много странного и страшного, — сказал Павел. — Доверяя тебе, скажу: это наш человек и поступил в полицию не из своих убеждений. Так надо. Скоро наступит время, когда, возможно, ты будешь тайно работать вместе с ним в Лубошеве. Там уже наметилась группа надежных людей. Надеюсь, ты поняла, о чем идет речь?» — В то время мы уже знали из сообщений советского радио о подвиге под Москвой Зои Космодемьянской, и я искренне и без страха ответила: «Поняла, Павел Гаврилович, все поняла!..»
Никогда не забуду день 27 октября 1942 года. Погода выдалась теплой, солнечной. Ожидалось какое-то совещание, но люди собирались по одному не в кабинете главного врача, а в подвале завхоза Енюкова. Незымаев велел мне выйти за ограду больницы и в случае какой-нибудь опасности вернуться и постучать два раза легонько в стену. Из прибывших я хорошо знала в лицо лишь щеголеватых стройных полицейских офицеров Фандющенкова и Никишина, которые и раньше часто наведывались к доктору. Совещание продолжалось часа два с половиной. Люди расходились через сады и огороды. Проходя мимо меня, Никишин на ходу бросил: «Держись, Валя! Если умирать будем, то гордо и стоя!»
Я тогда не придала значения этой случайно оброненной фразе. Вспомнила о ней уже после трагической гибели восьмерых незымаевцев. Вскоре я заболела и родители привезли меня в Лубошево. Как только поднялась, связалась с подпольной группой. Выпуск листовок, сбор оружия и продуктов для партизан мы продолжали вплоть до освобождения района Красной Армией. Перед этим кто-то из предателей подкинул властям список «неблагонадежных» лубошевцев. В списке из 64 человек значилась и я.
Односельчан стали вызывать на допрос в Локоть. Однако неожиданно список исчез и допросы прекратились. Я догадалась, что это сработал знакомый подпольщик-писарь при участии своего друга, проникшего на службу в следственный отдел Локотского военного округа. Им же удалось скомпрометировать перед властями несколько предателей, которые были уничтожены…»
После расправы над незымаевцами обер-бургомистр «комбриг» Каминский приободрился, устроил пышный банкет, на котором поднял тост за восстановление партии «Викинг». По этому поводу он обратился с «манифестом-приказом» № 90 от 29 марта 1943 года к населению округа. В нем самозваный «вождь», зная, что за его спиной немцы, с амбицией писал:
«Я призываю мой народ включиться в активную борьбу с большевизмом до полного его уничтожения. Для руководства этой борьбой считаю необходимым практически разрешить вполне назревший вопрос образования национал-социалистской партии «всея Руси…»
Этим же «манифестом» был образован оргкомитет в составе наиболее доверенных лиц «вождя» для разработки структуры, устава и программы этой мифической партии.
На предательский призыв партизаны от имени всего населения ответили «комбригу» посланием, напоминающим письмо запорожских казаков турецкому султану. Через связных, тайно проникших в Локоть, письмо было положено ему на стол.
«Главному предателю, фашистскому холую, сиятельному палачу русского народа, шлюхе гитлеровского притона, кавалеру ордена в мечах и осинового кола, обер-бургомистру Каминскому.
На твое письмо шлем мы ответное слово. Мы знаем, кто ты — изменник! Ты продал Родину… Тебе не впервые торговать Родиной и кровью русского народа.
Мы тебя били с твоей поганой полицией. Дрожи еще сильнее, сволочь! Слышишь канонаду? То наши советские пушки рвут в клочья твоих хозяев. Ты содрогаешься при разрывах наших приближающихся снарядов. Дрожи еще сильнее, знай: час расплаты близок.
Мы были мирные люди — добрые хозяева, ласковые отцы, мужья и братья. Твои бандиты посеяли зло и ненависть. Волки лютые, людишки без чести и совести! Это вы залили кровью нашу землю, опозорили наших жен, сестер, невест, угнали свободных советских людей на немецкую каторгу.
И как ты, палач и злодей, после всего этого надумал пригласить нас к себе в плен?
Мы — народ не из нежных, и своей брехней нас не возьмешь, не запугаешь.
Ты всю жизнь торговал совестью своей…
Так как же ты, грязная сволочь, посмел обратиться к нам, смердить наш чистый воздух? Не в предчувствии ли взрыва народного гнева, не в предчувствии ли окончательного разгрома фашистских орд ты завыл, как шакал?
Краток наш разговор с тобой. Вот тебе последнее слово наше: придем к тебе скоро, скорее, чем ты ожидаешь. Красная Армия бьет немецких разбойников на востоке… Мы, партизаны, двинем вместе с Красной Армией с юга и севера, с востока и запада. Мы придем мстить, и месть эта будет беспощадной. Солдат и полицейских, обманутых тобой, мы пригласим к себе и помилуем, если они вовремя опомнятся. А для тебя мы приготовим осиновый кол и петлю с большим узлом под подбородком.
До скорого свидания, обер-палач! Долизывай, пока жив, щетинистые зады твоих немецких генералов. Партизаны Орловщины»[8].
8
Партизанская правда, 1943, 26 августа.