- Могли бы сами сказать, что вам не нравится, как я пою. Вместо того, чтобы жаловаться на меня метрдотелю, - фыркнула Клэр и, не оглядываясь, прошла к лифту.

Он сердито передернул плечами и наверх помчался по лестнице.

Их встречи возле дверей комнат метрдотель, к сожалению, так и не увидел.

Николай успел к тому моменту, когда она вставляла свой ключ в замочную скважину.

- Могли бы догадаться, что во втором часу ночи постояльцы могут пытаться уснуть! – теперь уже рассерженно рявкнул Николай.

- Так вы свои труды пишете во сне, месье магистр? Потому как метрдотель уверял меня, что по ночам вы работаете, - рассмеялась Клэр. – Уж лучше бы, право, водили женщин.

И прежде, чем скрыться в номере, добавила:

- Спокойной ночи! Обещаю, сегодня я не стану петь.

Она действительно не пела этой ночью. И последующие несколько ночей тоже.

В следующий вечер Николай Авершин вместо ресторации отправился спать пораньше, заказав ужин в свои комнаты. И до отъезда труппы в Петербург египтолог и актриса избегали друг друга.

22 декабря 1925 года, Лондон

«Сегодня в 12-30 я буду ждать вас на углу Poole St. и Imber St.»

Николай в очередной раз пробежал глазами записку, теперь уже всю измятую, и, пусть она не была подписана, вариантов авторства казалось не так много. Собственно, всего один. Ему принесли ее с посыльным во время диспута с сэром Аланом Хендерсоном Гардинером. И это сбило весь боевой настрой. Студенты, вероятно, были разочарованы. Сэр Гардинер – тоже.

Он сбежал безбожно рано, взял такси и отправился по указанному адресу в Ислингтон.

Теперь, стоя на этом самом чертовом углу, сжимал в руках записку и выкуривал уже вторую сигарету, думая, что еще две минуты, и он отправится домой. Странная и терзающая его мысль о том, зачем ей понадобилась встреча, билась в голове, а он все никак не мог унять ее.

Погода была отвратительной, по-прежнему сыпалась с неба мелкая морось. Он не любил зим во Франции. Английская зима была в разы хуже. Промозглая, сырая, пробиравшаяся под пальто и заставлявшая поеживаться. Авершин приподнял воротник, поправил рукава и… вдруг различил чуть выше по улице Клэр.

Она мчалась, совсем не глядя под ноги, но только впереди себя. И не замечала ошеломленных взглядов прохожих, мимо которых торопилась к назначенному месту. Этот район, где размещалось несколько киностудий, видел многое. Но даже для него она выглядела чрезмерно экзотично. Подол длинного белого манто заляпан уличной слякотью. Из-под распахивающихся пол заметно блестящее, похожее на чешую платье с высоким разрезом на юбке. На голове сооружена замысловатая прическа, из которой торчали совершенно невероятные перья.

Она опаздывала. И боялась, ужасно боялась, что он уйдет. Не дождется. И это будет еще хуже, чем если бы он совсем не пришел.

Николай зачем-то зашагал ей навстречу, будто желая встретить на середине улицы. И остановился в нескольких шагах от нее под этой унылой моросью, разглядывая повлажневшие перья на ее голове. Он чувствовал, как по лицу расползается улыбка. Если бы в этот момент он увидел ее впервые, пропал бы снова. И снова на всю жизнь. Только жизни теперь несравнимо меньше.

- А это что за роль? – спросил он.

- Не знаю, не помню, - она пыталась унять сбившееся дыхание. – Не все ли равно?

И стала судорожно выдергивать перья из прически.

Он протянул руку, перехватил ее запястье. Потом отпустил. Сунул ладонь в карман пальто. И сказал:

- Сегодня холодно. Пойдем куда-нибудь?

- Только не далеко. Мне надо будет вернуться, - она проводила взглядом его руку, исчезнувшую в кармане.

- Тогда побежали, - Николай кивнул через дорогу, где им было примечено маленькое кафе, и подставил ей локоть. – Ты, наверное, замерзла?

- Побежали, - отозвалась она и взяла его под руку.

В кафе никого не оказалось, кроме хозяина, занятого своим делом. Не снимая манто, Клара села за столик у окна и негромко сказала:

- Спасибо, что пришел.

Он помолчал, снова рассматривая ее. Привыкая к ней теперь, спустя пятнадцать лет со времени их головокружительного романа. Когда она была свободна. Когда он умел мечтать.

- А как ты себе представляешь, чтобы я не пришел? – приподняв бровь, ответил он вопросом на вопрос. – Упустить возможность повидаться с тобой, пока я еще здесь? Я похож на непроходимого тупицу?

- Ты никогда не был тупицей, месье магистр, - усмехнулась она.

- Месье профессор, - с улыбкой поправил он ее. – Между войнами я успевал заниматься наукой.

- Ты воевал? – выдохнула она.

- Да.

Николай придвинул к себе пепельницу и снова достал сигареты. Она не любила запаха табака, но никогда раньше не возражала, когда он курил. Пятнадцать лет назад. Потом жестом подозвал к себе официанта и попросил меню. Его короткое «да» не позволило ей задать следующий вопрос. Словно она всегда знала, что он не станет об этом говорить. И отвернулась к окну.

- Кофе? – скорее утвердил он, чем спросил. – К кофе что-нибудь?

- Я не ем сладкого, - отказалась Клара.

- С каких это пор? – хохотнул Николай. – Помнится, Клэр дю Вириль была редкостной сластеной.

- Некоторые вещи меняются, - она повернулась к нему.

И вдруг заметила седину, тронувшую его волосы. Морщинки вокруг глаз и вдоль лба. И глаза. Они стали другими. Не такими, какими она помнила их все эти пятнадцать лет. Какими она видела их все эти пятнадцать лет.

- Изменения – это решительно нормально. Как бы больно ни было это признавать, - к ним снова подошел официант, и Николай, не отводя взгляда от Клэр, четко произнес: - Два черных кофе и две порции блинчиков с шоколадом, пожалуйста.

Она слабо улыбнулась.

- Ты, наверное, думаешь, зачем я тебя позвала?

- Думаю? Ты мне льстишь. Однажды я очень хорошо усвоил, что там, где дело касается одной французской актрисы, я теряю эту способность.

Он откинулся на спинку стула и затянулся сигаретой. Потом неторопливо струсил пепел в пепельницу и добавил уже серьезно:

- Я не знаю, зачем ты меня позвала. Но отчего-то мне это показалось закономерным. И да, мне хотелось бы узнать, что тебя подвигло написать эту записку.

Клара улыбнулась своей самой восхитительной улыбкой. Генри прав. Она не более, чем неплохая актриса, которая часто путает жизнь и сцену. И путает других.