На улице была все та же морось, что и накануне. Он стоял несколько минут у здания, снова курил – он так много курил в последние дни. Потом поймал такси и отправился в гостиницу, надеясь, что Вера снова бродит в каком-нибудь музее. Расплачиваясь с таксистом, он открыл маленький кармашек бумажника и вынул оттуда невзрачный медальон-камэ из черненого серебра с женской головкой, вырезанной на слоновой кости. Повертел его в руках и вернул на место.

Отвернулся к окну.

Частые капли воды ползли по стеклу, скрадывая дорогу, улицы, людей. Появлялись новые. И так же сливали все в единое, бесформенное, влажное и не имевшее названия. Если бы они могли смыть память…

Клэр не замечала дождя, громко стучавшего по подоконнику. Она пристально смотрела на свое отражение и понимала, что платье здесь ни при чем. Визит Николя заставил ее задыхаться. И воспоминания, долго сдерживаемые ею, прорвавшись наружу, ничуть не улучшали ее состояния. Пятнадцать лет жизни, той самой, к которой она так стремилась – яркой, полной, настоящей – теперь были перечеркнуты несколькими днями из жизни прошлой. Днями столь необычными, что порой казались ей придуманными. Днями, которые она заставляла себя забыть, но, тем не менее, всегда помнила.

Декабрь 1910 года, Москва

Отряхивая шапку от снега, валившего вторые сутки, он почти вбежал в гостиницу и, оглядываясь по сторонам, увидел метрдотеля, руководившего установкой большой елки в передней. Оживление, царившее вокруг, невольно передавалось и ему. Если бы только, черт подери, так отчаянно не хотелось спать! Впрочем, он бы в любом случае не выспался. Даже коли б ночь прошла спокойно, он писал бы статью по египетской письменности в «Знание для всех». Но ночь была совершенно неспокойной! Ни сна, ни статьи.

- Милейший, – окликнул господин Авершин метрдотеля. Тот оглянулся и озадаченно посмотрел на молодого ученого-египтолога, занимавшего нумер на третьем этаже гостиницы Национальная.

- Милейший, не сочтите за труд, - продолжал меж тем ученый, - я спать не могу. В соседних комнатах шумно. Уже которую ночь. Вы уж разберитесь, будьте любезны.

- Это в каком же смысле шумно? Буйствуют? – удивился метрдотель.

- Поют! – ответил Николай. – На французском.

И невольно рассмеялся – пели действительно уже три ночи подряд. Сначала подолгу распевались, потом начинались арии. Голос был средний, но в целом приятный. Но не во втором же часу ночи!

- Вот же! – с досадой бросил метрдотель. – Но вы уж не извольте беспокоиться, Ваше благородие! Все исправим-с!

- Очень на это рассчитываю, - отозвался Николай и, посмотрев на пушистую елку, которую наконец-то установили, снова улыбнулся. Отчаянно захотелось домой – в Петербург, в родительский дом, где на кухне хлопотала старая кухарка, а немка-экономка с поджатыми губами сдержанно поприветствовала бы его, но он знал бы наверняка, что в этом доме его ждала даже она, вечно хмурая и угрюмая. Эта последняя поездка в Каир затянулась на несколько месяцев. Несколько удивительных месяцев, по завершении которых он приехал в Москву для встречи со статским советником Борисом Александровичем Тураевым, одним из первопроходцев в истории Древнего Востока. В конце недели, посетив собрание египетских древностей Музея изящных искусств, он планировал возвращение домой. Домой! Но все-таки в эту неделю следовало хоть немного поспать!

В комнату с горящими глазами вбежала счастливая Жанна.

- Клэр! Пойдем скорее, - схватив подругу за руку, она потащила ее из номера. – В вестибюле ставят елку. Ты должна это увидеть. Она невероятно огромная. Где только они берут все такое… огромное, - щебетала она, спешно спускаясь по лестнице и буквально волоча Клэр за собой.

Они обе попали в Россию совершенно случайно. Одна из актрис каскадного плана заболела, а другая – сбежала с каким-то зуавом прямо накануне отъезда. Впрочем, Клэр дю Вириль всегда была везучей. Покинув без разрешения отчий дом на Джерси, бесшабашная девчонка, с детства мечтающая стать актрисой, не пропала бесследно на дорогах Франции, а благополучно добралась до Шербура, где, как она точно знала, была труппа некоего месье Бержерака, славившегося особенной страстью открывать таланты. И здесь ей повезло снова. Месье Бержерак принял ее.

Так началась карьера юной Клэр. Ей было тогда пятнадцать. Месье Бержерак кое-чему ее научил, но, что было особенно важным, кое с кем познакомил. Уже через два года Клэр оказалась в Париже.

И теперь она, артистка Théâtre des Bouffes-Parisiens, труппа которого приехала в Россию с гастрольным турне, стояла на нижней ступеньке парадной лестницы московской гостиницы и, приоткрыв от восхищения рот, наблюдала, как человек пятнадцать работников наряжают огромную елку.

- Мадемуазель дю Вириль, - донеслось до нее откуда-то сбоку. Акцент присутствовал, но был не настолько ужасающим, чтобы морщить носик. – Мадемуазель дю Вириль, у меня к вам вопрос конфиденциального характера.

По лестнице к ней спешил метрдотель, обмахивавшийся платком.

- В чем дело, месье? – удивленно спросила Клэр, отойдя от подруги.

- Постояльцы не могут спать. Говорят – в вашем нумере поют! – растерянно, с трудом подбирая слова, проговорил метрдотель и развел руками.

- Это какие же постояльцы не могут спать? – пожав плечами, поинтересовалась мадемуазель.

- Из соседнего нумера. Большой ученый, смею заметить. Вы уж потише, они все труды свои пишут.

- А! Месье из соседнего номера, – весело воскликнула Клэр. – Так он по другой причине ночами не спит. Он всегда возвращается к себе с раскрашенной девицей. Каждый вечер с новой, - доверительно прошептала она метрдотелю. – У них царит такой шум, что я всю ночь глаз сомкнуть не могу. А у меня по утрам репетиции! – жалобно добавила она.

У метрдотеля отвисла челюсть. А когда у него достало сил вернуть ее на место, он только выдохнул по-русски:

- Ядрена кочерыжка!

А потом забормотал извинения, сбиваясь с французского и не зная, куда деть глаза – какой пассаж! Желтобилетные! И в таком-то заведении!

Следующие два дня он усердно следил за тем, в котором часу и с кем является домой господин Авершин. Покуда не был пойман с поличным под дверью молодого ученого.

- Вы что-то позабыли, любезнейший? – поинтересовался Николай, распахнув дверь и обнаружив почтенного метрдотеля склонившимся в три погибели к замочной скважине.

- Нет, нет, Ваше благородие, - пробормотал тот, схватившись за поясницу, - спину ломит, скрутило.

И тут же отшатнувшись чуть в сторону, заглянул в комнату за спиной господина Авершина.

- И все-таки вы что-то ищете, - заметил ученый.

Метрдотель разогнулся и, наконец, приняв самое скорбное выражение лица, проговорил:

- Ваше благородие, я вынужден задать вам вопрос очень личного свойства…