Он подставил ей локоть, улыбнулся и тут же сообщил:

- Я вчера ужинал в чудном ресторанчике у реки. И на набережной хорошо.

- А ты уже успел освоиться, - она взяла его под руку и на мгновение почувствовала себя королевой, отправляющейся на прогулку. – Я думала ты проездом…

- Если помнишь, я всегда быстро осваиваюсь. Это не всегда играет мне на руку. Но позволяет выглядеть уверенным.

- Я помню, что у тебя всегда есть основания для уверенности.

Они неспешно шли к набережной Шатобриан по городу, который жужжал ульем. Ни минуты не умирая, он возрождался. Теперь, спустя год после окончания войны, оставалось смотреть, как в домах появляются люди. Как вокруг шумят и суетятся строители. И витрины. Были витрины. Снова были витрины, не оклеенные, как прежде, замысловатыми узорами, будто назло, будто доказывая, что жизнь продолжается. Теперь они были чистыми. И жизнь действительно продолжалась. Южные районы, сметенные в бомбежках, начинали расти заново. Все возвращалось. Даже то, что навеки казалось утраченным.

Вопреки ожиданиям Лисы душно не было. Ветер от воды касался их лиц и одежды, чуть трепля ее. Но дождя, похоже, уже не надуло бы. Дожди тоже закончились.

- Тебе здесь нравится? – негромко спросил Изумруд, когда они остановились у края реки Вилен.

Лиса долго смотрела на воду, неспешно плескавшуюся в своих бетонных одеждах, потом подняла глаза на спутника.

- Нравится. И не вздумай смеяться! – деланно возмутилась она.

- К чему смеяться, если не с чего? – удивился Изумруд. – Здесь все другое. Париж сейчас тоже другой. Не буду лукавить, иногда я скучаю по нашему с тобой Парижу.

Лиса не отводила от него своего взгляда. Медленно рассматривала его лицо, светлые ясные глаза, высокий лоб. Чужой человек. Он знал о ней многое и в то же время не знал ничего.

- А я не вспоминаю… Война почти все перечеркнула. Потом я научилась жить только настоящим. А недавно… - она заставила его снова неспешно двинуться вдоль реки. – Теперь я знаю, что будет дальше.

- На тебя не похоже. Ты собиралась за меня замуж, а потом вернула кольцо. Ты должна была стать большой певицей, но бросила все на полпути. Ты ехала в Брест и осела здесь. Наверное, за это я тебя и люблю – никогда не представляешь, что ты еще натворишь. Мне казалось, ты сама не представляешь.

- Все это лишь потому, что есть он, - голос ее стал нежным. – Кроме того, что я бросила пение. Но рано или поздно я бы все равно ушла со сцены. Так даже лучше.

- Ты ли это? – Изумруд негромко смеялся, но на нее не смотрел. Смотрел прямо перед собой. Какой-то мальчишка бежал по улице с самодельным воздушным змеем. Змей упорно не желал взлететь, но мальчик был упрям. Тоже подтверждение жизни.

- Ты мне не веришь, - кокетливо проговорила Лиса и тоже взглянула на мальчишку.

- Я просто помню тебя, - он чуть сжал ее ладонь на своем локте свободной рукой.

- Спасибо тебе, - она быстро прижалась губами к его щеке.

Он дернулся и преступил запретное – повернул лицо так, что поцелуй ее скользнул совсем близко от его рта.

- Семь лет, оказывается, мало, - отчеканил Изумруд.

Лиса вздохнула.

- Семь лет – это бесконечно много потерянного времени.

- Не мы виноваты в том, что теряем время.

- Разве?

- А разве нет? Иногда время из нас вырывают. И ничего не остается. Помнишь, как ты вернула мне кольцо? Я тогда винил его. Сейчас понимаю, что это вы теряли время из-за меня.

- Нет, - она отрицательно мотнула головой, и локоны ее волос колыхнулись на плечах. – В этом виноваты лишь мы сами. И перед тобой я виновата. Мне не стоило позволять, чтобы все зашло так далеко.

- Нам было чертовски весело, - засмеялся Изумруд. – Не думай об этом. Моя последняя вспышка молодости пришлась на твой период. Теперь я умею только ворчать и вспоминать. Лучше скажи, чем ты теперь занята – с твоей-то энергией.

- Не смей утверждать, что ты старый, - совершенно серьезно возразила Лиса. – Ты всегда удивительно умел не ворчать, даже когда были причины. Впрочем, теперь ты бы точно ворчал: я совершенно ничем не занята. И нахожу в том удовольствие – просто быть вместе с ним.

- Было бы честнее сказать, что я страшно ему завидую, - его крупный рот изогнулся в усмешке, искажая черты, как если бы нарисовать картину на куске резины, а после начать ее растягивать. – Но я не скажу. Он болван.

- В тебе говорит ревность, - фыркнула Лиса и обиженно протянула: - Он ничуть не болван.

- Ну, если я для тебя не старый, то и он для тебя не болван. Всех нас ты видишь в каком-то своем, особенном свете.

- Наверное, я заслужила… чтобы вот так…

Она снова стала смотреть на воду и деловитых уток. Те увлеченно показывали желтым пушистым комочкам, как надо плавать, увлекая их по мосткам за собой в реку.

- Прости, буду занудой. Мы всегда заслуживаем того, что имеем. И мы исходим из того, что имеем. Что сейчас есть у тебя, дорогая?

- Он.

- И этого тебе довольно, чтобы быть счастливой, - он не спрашивал, а утверждал.

- Очень счастливой, - уточнила Лиса.

- Счастливее, чем в нашем Париже?

- Это другое. Сейчас все по-другому… С ним всегда все по-другому. Почему ты назвал его болваном? – неожиданно спросила она.

- Он позволял тебе слишком много, когда в действительности ты принадлежала ему.

- Ты тоже позволял мне многое.

- Я знал, что ты не моя. Просто со мной.

- Какая чепуха, - усмехнулась Лиса. – Конечно же, он знает обо мне все.

Ей легко оказалось произнести это вслух. Но пока они продолжали гулять по набережной, и после в ресторане, куда Изумруд привел ее обедать, убежденность Лисы ослабевала. Знает ли Пианист о том, что она счастлива рядом с ним? Что может жить без чего угодно, но только не без него. Что ехала в Брест от парижских улиц и кафе, где ей каждый день мерещился он. Что по ночам она часто слышит его беззвучный сердитый голос в шталаге.

Она кивала рассказам Изумруда, отвечала на его вопросы, спрашивала сама. А когда принесли кофе, вдруг поняла, что не сказала Пианисту даже самого важного. И этого он не может знать. Сейчас еще не может.

Лиса с трудом проглотила горячий горький напиток и спросила:

- Как долго ты пробудешь в Ренне?

- Уже устала от меня? – усмехнулся Изумруд.